Несмотря на протест Сергея, Микола позвал сестру и сказал, что летчик просит найти среди его вещей желтый платок и принести в палату. Через несколько минут сестра вернулась с платком. Гринько схватил его и стал жадно рассматривать. Потом удивленно присвистнул:

— Дывытеся, тут щось вышито! Крестики, овалики… Неужто карта или план? Хай лопнуть мои очи, план!

Сергей, который и сам еще толком не успел рассмотреть подарок Джамги, взял платок и с удивлением увидел на нем своеобразную вышивку, шедшую наискосок от одного угла к другому. Вышивка действительно напоминала грубый план какой-то местности: черточки, овалы, линии — все располагалось в строгом порядке. И главное, что сразу бросалось в глаза, — в правом верхнем углу чернела тонкая стрелка, напоминающая знак «север — юг» на географических картах.

— А ну, дай сюда! — протянул руку Танджибаев.

Сергей отдал платок ему. Умар некоторое время молча смотрел на него, потом перевел взгляд на дверь. Там толпились выздоравливающие раненые из соседних палат, привлеченные рассказом летчика.

— Неправда твоя, Микола, — протянул Танджибаев насмешливо. — Барана за орла принял. Это же наша узбекская вышивка. А ты — план…

— Що ты мне башку крутишь, — возмутился Гринько, но тут же осекся под свирепым взглядом узбека.

— Хаёлган ты, фантазер, вот как, — с трудом выговорил Умар малознакомое, но, видимо, понравившееся ему слово. — Спать давай. Голова ночью светлый-светлый станет. Видеть все хорошо будет.

Сунув платок под подушку, он укрылся одеялом. Гринько что-то недовольно проворчал и, сердито сопя, отвернулся к стене. Вскоре в палате наступила сонная тишина. И тогда до Сергея донесся шепот старого пограничника:

— Серега, спишь, нет? Дело есть. Очень серьезный дело. Говорить надо. Серьезно говорить. Только нельзя здесь. Уши много-много лишний.

И по тому, что Умар заговорил с сильным акцентом, Сергей понял, что он сильно встревожен. Дело принимало неожиданный оборот.

Врач впервые разрешил Сергею встать с кровати.

— Скоро танцевать сможете, — весело сказал он. Хирург был явно доволен и своей операцией, и шуткой.

— А летать? — быстро спросил Сергей.

— Не все сразу. Не все…

— Ну а все же? Смогу? — упрямо нагнул голову Сергей и с тревогой посмотрел на врача. Для него этот вопрос был сейчас самым главным.

Хирург сделал вид, что не расслышал повторного вопроса.

— Поправляйтесь скорее, — сердито ответил он, — Это для вас и для меня сейчас самое основное. — И ушел из палаты, ворча что-то под нос.

На душе Сергея стало тоскливо. Померкла радость от того, что можно уже встать с постели. «Неужели спишут из авиации? — с горечью подумал он. — Зачем же тогда жить? Что делать?..» Он забыл, что совсем недавно его мечтой было выйти с друзьями в сад, вдохнуть всей грудью аромат цветущего сада. Ему хотелось ощутить ту радость жизни, которая появлялась у него каждый раз, когда пробуждалась после зимнего сна земля. Плохо бы пришлось Сергею с таким настроением, не вмешайся друзья.

— Порядок! — воскликнул Микола, хлопая друга по плечу. — В нашем полку прибыток!.. Пидемо у сад. Теперь компанией гулять будем.

Умар подхватил друга с другой стороны и тоже излишне горячо стал уговаривать:

— Воздух свежий-свежий дышать — хороший лекарство! Здоровым совсем-совсем станешь. Сильный, как орел. — Умар огляделся и заговорщически понизил голос: — Говорить нужно. Чужой ухо слышать не надо.

Очень трогательным было желание друзей отвлечь Сергея от мрачных мыслей. Он через силу заставил себя улыбнуться и почти весело сказал:

— Ну что ж, пошли!

В сопровождении сестры, поддерживаемый с двух сторон друзьями, Голубев осторожно вышел из палаты. Ноги слушались плохо, будто на каждую навесили по пудовой гире. Спустились в сад. Отыскав в аллее укромную скамейку, приятели усадили Сергея и, заверив сестру, что они глаз с него не спустят, остались наконец одни.

— Ну, за що ты говорить хотел? — быстро спросил Гринько, поворачиваясь к Умару.

Однако узбек не торопился. Он спокойно вытащил из кармана наскавак — маленькую инкрустированную кубышечку с жевательным табаком, открыл ее. Медленно отправил порцию табака под язык и посмотрел кругом. Микола беспокойно заерзал на скамейке. Сергей тоже нетерпеливо и вопросительно смотрел на Танджибаева. А тот все так же неторопливо вытащил из-за пазухи желтый платок Джамги и расстелил его на коленях.

— Помнишь, Джамга два слова говорил? — обратился он наконец к Голубеву.

— Да, она настойчиво повторяла — Ак-Байтал и Музкарабол. Что это значит, Умар?

— Ты не знаешь, Умар знает. Ак-Байтал — перевал называется. На востоке Памира. Музкарабол — раньше знал, сейчас забыл…

— Ну и шо ты мозгуешь? — забеспокоился Гринько.

Умар не отозвался. Он вновь о чем-то задумался. Потом пробормотал: «Тлахона?..» Друзья в ожидании смотрели на него.

— Нет, — тряхнул он головой, как бы отгоняя назойливую мысль. — Проверять нужно… Хорошо проверять. Сегодня не могу говорить. Правда не знаю. Нужно правда…

— Эх, якой ты, Умар! — с досадой воскликнул Гринько. — Я вже думав, що почую сейчас страшну тайну!

— Потом будет тайна, — загадочно отозвался Танджибаев. — Ждать нужно. Время есть, не торопись. Зачем торопиться?

— Но ты ж про якусь тлахону баял. Що це таке?

— Я просто так сказал, — смущенно отозвался узбек, — совсем так. Веришь, нет?

— Ну а все же, — заинтересовался Голубев, — что это значит?

— Тлахона — слово наше, узбекское. Как сказать по-русски? Комната такая. Большая комната. И там золото. Много-много золота.

— Сокровищница?

— Она, она, — обрадовался Умар и повторил по складам: — Со-кро-вищ-ни-ца.

В это время сестра неожиданно позвала Танджибаева к врачу. Он успел шепнуть друзьям:

— Сейчас все доктор скажет, сейчас скажет — на границу пора. — И, стараясь не хромать, он бодро зашагал по аллее.

Сергей с Миколой еще долго сидели под раскидистой алычой, обсуждая слова Умара. Уже начало темнеть, когда Гринько спохватился:

— Тоби ж не можно долго тут. Совсем забув. Ось я ж и олух царя небесного!

Гринько увел Сергея в палату. Дежурная сестра моментально уложила их в постель. Сразу захотелось спать. Потребовалось новое энергичное вмешательство сестры, чтобы Сергей принял лекарство и съел ужин, стоявший на тумбочке. Преодолевая дремоту, он покорно проглотил рисовую кашу и хотел уже накрыться с головой, чтобы поспать до прихода Умара, как тот вошел в палату. Вид у Танджибаева был расстроенный. Он тяжело опустился на кровать.

— Ну что? — беспокойно спросил Голубев, догадываясь уже о случившемся.

— Да говори, шо стряслось?

— Плохо, — отозвался узбек, опуская голову. — Очень плохо. Совсем плохо…

— Комиссовали!.. От дьяволы!.. Не понимают, бисовы души, человека!

— Неужели наотрез отказали? — Сергей даже приподнялся в кровати. — Ты же просил. Рапорт подавал… Не может этого быть!

— Может, все может, дорогой. По чистой уволили, — печально отозвался Умар. Помолчал, вздохнул и тихо, с завистью добавил: — Ты, Сережа, летать будешь. Высоко летать, как орел.

— Правду говоришь? Откуда известно?

— Зачем врать буду? Умар всегда правду говорит. Лечиться надо. От доктора слышал. Доктор говорил, хорошо лечиться надо. Санаторий ехать надо.

— К черту санаторий! — воскликнул Голубев. — Скорей бы в отряд!

Но ему тут же стало стыдно за свой неуместный восторг. У друга горе, а он радуется.

— Ничего, дружище, — проговорил Сергей, — настоящие люди сейчас и в гражданке нужны. Поедешь на стройку. Или коммуну среди дехкан у себя организуешь. Польза-то какая! Земельно-водная реформа теперь проходит. Бедняки землю получат. Дел много.

Умар вздохнул и покорно кивнул.

— А мы с Гринько к тебе в гости приедем. Поможем, если надо. Верно, Микола?

— Що за разговор! До биса нам уси санатории. Меня ить тоже на поправку видправляють. Два мисяца отпуск. По ранению… А на що он мени, цей отпуск. Мы до тебе в Ош на поправку приидемо. Приглашай, пока не передумали!