Представляете? Там еще стоит дом с вывесками у самой крыши. Помните? Сейчас-то вывесок уже нет, а тогда были. Одна - "Белье Яковлева", а вторая - "Портвейн из Алупки Травникова". Смешно! Один человек, а весь портвейн из Алупки - его! Смешно же, правда? А, ну их к лешему! Ну вот. Юнкера теснили нас со стороны "Метрополя". Отчаянная была схватка! И вдруг в самый решающий момент на баррикаде появилась... Свобода!

- Свобода? - недоверчиво переспросила Юнна.

- Да! Свобода! Со знаменем в одной руке и с карабином в другой!

Юнна изумленно посмотрела на него.

- Помните, как на картине Делакруа!

- Я ничего не понимаю...

- Но это же так просто! Свобода - это... вы!

- Не надо смеяться, - покраснела Юнна. - Я так перетрусила тогда.

- Но патроны! - упрямо возразил он. - И вы - на баррикаде! Как видение, как мечта!

- Не надо...

- Клянусь вам: это так же искренне, как и то, что меня зовут Мишель Лафар.

- Вы француз?

- Да. Мои предки переселились в Россию еще при Наполеоне. А как зовут вас? Это не тайна?

- Юнна.

Лишь сейчас Юнна рассмотрела его. Вьющиеся пепельные волосы были мокры, глаза сияли, и чудилось, что в них, угасая, тонут отблески молний. Вельветовая блуза, небрежно повязанный галстук и модные ботинки - все шло к его стройной фигуре. Юнна вспомнила, что там, на баррикаде, он был в кожанке. Она хотела было спросить, чем вызвана эта перемена, но постеснялась.

- Виват баррикада, она помогла нам встретиться, - неожиданно тихо проговорил он. После бурных восклицаний это прозвучало непривычно и удивительно. - Виват революция! Это она свела меня с вами! - Улыбка на его лице внезапно погасла, и оно сделалось тревожным и трогательно беззащитным. - Мне чудится, будто я знаю вас давным-давно... Очень давно, целых тысячу лет... - все так же тихо сказал Мишель.

- И мне тоже, - прошептала Юнна.

Юноша вдруг полез в карман куртки и сказал:

- Закройте глаза. Ну, на один миг.

Юнна послушалась.

- А теперь откройте.

Прямо перед собой Юнна увидела его раскрытую ладонь. На ней лежал крохотный, чуть сплющенный кусочек металла.

- Не узнаете?

- Что это?

- Пуля, та самая пуля, которая могла попасть вам в сердце.

- Вы... сохранили ее? - дрогнувшим голосом спросила Юнна.

- Да.

Юнна осторожно, будто боясь обжечься, взяла пулю и долго смотрела на нее. Свинец потускнел, пуля была ничуть не страшной.

- К счастью, она срикошетировала и потому уже была не такой опасной, пояснил Мишель.

- Я могу оставить ее у себя? - попросила Юнна.

- Нет, - мягко, но решительно отказал он. - Это принадлежит только мне...

Гостиница "Юпитер" находилась в переулке на Сретенке. Место для очередной конспиративной встречи можно было бы подобрать и более укромное, но "Юпитер"

привлекал Савинкова тем, что владелец гостиницы был его фанатичным приверженцем.

Участники встречи пришли в уединенный номер в разное время, соблюдая осторожность, и ничто в их поведении не могло вызвать ни малейшего подозрения.

- Начнем, - четко сказал Савинков, подчеркнуто приложив ладонь к френчу в том месте, где билось сердце, и давая понять, что все мысли, предложения и идея, которые родятся здесь этим вечером, могут быть поняты, одобрены и приняты лишь в том случае, если они будут поняты, одобрены и приняты им, Савинковым. К этому уже все привыкли, но Савинков не уставал подчеркивать свое превосходство над другими членами штаба.

- Еще не прибыл Стодольский, - раздраженно доложил Перхуров. Военный до мозга костей, он не переносил расхлябанности.

- Сразу видно, в какой партии, извините, произрастал. Конституционный демократ... - буркнул Новичков, морща низкий лоб.

- Я попросил бы... - сухо одернул его Перхуров.

- Дело не в партии, - примиряюще сказал Савинков. - Суть в человеке.

- Абсолютно верно, - поддакнул Перхуров.

- Однако семеро одного не ждут, - заупрямился Новичков.

- Мудро, - согласился Савинков. - И посему начнем...

Раздался условный стук в дверь, и поспешно вошел длинный, вертлявый Стодольский.

- Господин Стодольский, вероятно, ждет, что его встретят аплодисментами? - язвительно спросил Савинков.

Сухой, нервный Стодольский растерянно передернул тонкими губами казалось, он не может их разжать.

- Не угодно ли будет, Борис Викторович, вначале полюбопытствовать, в чем причина? - прерывисто выпалил он.

- Отчего же, угодно.

- Господа, я шел сюда, соблюдая все правила конспирации. - В голосе Стодольского звучала тревога. - Я прибыл бы в точно установленное время. Но стряслось непредвиденное.

- Не тяните, ради бога, - не выдержал Новичков.

- За мной увязался какой-то странный человек. Он посмотрел на меня совершенно дикими глазами и сразу же спросил, не смогу ли я свести его с...

- С кем? - словно выстрелил Савинков.

- С вами, Борис Викторович...

- Что?! - вскочил Савинков. - Вы притащили за собой хвост?! Как вы посмели после этого идти сюда!

- Но он так внезапно... И умолял меня... Так искренне...

- Преступная беспечность! - взревел Савинков. - Он назвался, этот тип?

- Да... - подавленно бормотал Стодольский. - Штабскапитан... э... э... Штабс-капитан...

- Фамилия? - прошипел Перхуров.

- Фамилия... Помилуй бог... Только что вылетела у меня из головы... Клянусь, только что...

- Вы в своем уме? - уже тихо, но грозно спросил Савинков.

- Вспомню... Сейчас вспомню. Штабс-капитан Вениамин Сергеевич...

- Вениамин Сергеевич? Штабс-капитан? - переспросил Савинков. - Уж не Ружич ли?

- Он! - облегченно выдохнул Стодольский. - Именно он! Но... как вы можете знать его?

- Штабс-капитан Вениамин Сергеевич Ружич, - почти торжественно провозгласил Савинков, - погиб геройской смертью под Гатчиной в августе прошлого года. Вот что мне известно, господин Стодольский, и, следовательно, тот Ружич, о котором вы изволили сообщить, по всей видимости, агент Дзержинского!

Стодольский застыл с открытым ртом. Перхуров и Новичков угрожающе уставились на него.

- Где он? - выпалил Перхуров.

- Внизу, - с трудом обрел дар речи Стодольский.

Савинков подал знак Флегонту. Тот легко выбрался из глубокого кресла.

- "Внизу", - передразнил Флегонт. - Точные координаты!

- В ресторане, третий столик от входа, - пояснил Стодольский. - Курит трубку.

- Конспирация - профанация, - презрительно процедил Флегонт. Иногда он любил говорить в рифму.

Мягко, по-кошачьи Флегонт вышел за дверь.

Наступило грозное молчание. Савинков пружинисто ходил из угла в угол. Темное, как от стойкого загара, лицо его было непроницаемым и загадочным. Он вспоминал о Ружиче. Ведь Корнилов утверждал, что Ружич погиб.

Впрочем, сам Корнилов в Гатчине не был. И может, Руншч выкарабкался из лап смерти? А если нет? Тогда "под Ружича" работает чекист. Сейчас все прояснится...

Савинков внутренне подготовился к встрече и с Ружичем настоящим, и с Ружичем мнимым. Он даже рассчитал свои движения: в тот момент, когда на пороге появится подлинный Ружич, ему, Савинкову, останется сделать до него всего два шага. Эти два шага нужны, чтобы, отдавая должное нежданной встрече и радуясь ей, в то же время не вынуждать себя бежать навстречу гостю. А если в номер войдет не Ружич, а человек, выдающий себя за Ружича, этих двух шагов хватит для того, чтобы погасить свет и в темноте наброситься на самозванца.

Наконец в коридоре послышались шаги.

- Господа, - негромко сказал Савинков, - рекомендую снять курки с предохранителей.

Дверь отворилась, и в номер быстро вошел высокий поджарый человек в черном костюме. Ничто не выдавало в нем офицера. Он пристально посмотрел на Савинкова и негромко, с радостным изумлением произнес: