Скоро тепло и сытость окончательно разморили путников, и они один за другим начали засыпать. У них хватило сил только на то, чтобы снять с веревки высохшие плащи и завернуться в них. Скоро в пещере стало тихо. Только дрова в костре едва слышным потрескиванием нарушали покой.

Мстива разбудил тихий голос, который доносился от костра. Разведчик не стал открывать глаз и даже не пошевелился. Его дыхание оставалось таким же спокойным и равномерным, как и мгновение назад, но он вслушался в звуки и начал анализировать информацию. Не открывая глаз, Мстив понял, кому принадлежит голос. Говорил Тресс. Беседа шла на космолингве. Разведчик хорошо знал этот межгалактический язык. Ему не пришлось даже напрягаться, чтобы понять смысл произносимых слов. Тресс говорил:

— Ты ведешь себя неразумно. Тратишь столько сил на этих смертных…

— Вагкхи привыкают к холоду, но не так быстро, как хотелось бы.

Мстив сразу же узнал голос Комды. Вот, значит, с кем Тресс вел эту ночную беседу.

— И поэтому каждую ночь ты укрываешь их защитным полем и лечишь!

Тресс уже не спрашивал. Он обвинял.

— Скажи, хоть один из них задумался, почему за время этого перехода они не заболели и даже ни разу не чихнули? Люди неблагодарные существа!

— Они не знают, что я лечу их. И мне не нужна их благодарность.

— Теперь еще и этот мальчишка, который не слезает у тебя с рук…

— Тресс, неужели ты будешь ревновать меня к ребенку?!

— Он ничем не лучше остальных, даже хуже. Я знаю, что мужчины приходят и уходят, а ребенок может остаться навсегда.

— Не в этом случае. Если бы ты смотрел на вещи более спокойно, без своей обычной раздражительности и злобы, заметил бы, что я стараюсь держаться от ребенка на некотором расстоянии. Не хочу приучать его к себе. Нам скоро предстоит расстаться… Он будет страдать. Я не хочу этого. Он и так многое пережил за последнее время.

— Он уже привык к тебе. И будет страдать от разлуки, как бы ты ни хотела этого избежать. Это ты не видишь вещи в своем истинном свете. Я уже не раз говорил и повторю еще: давай избавимся от людей. Они не нужны нам. Только задерживают на пути к цели. Без них мы давно уже были бы в Хайбуне. Да что там Хайбун! Мы бы уже беседовали с Учителем! Отправь их на корабль, Комда! Избавься от них.

— И я тебе уже не в первый раз отвечаю. Они останутся. Не заставляй меня больше повторять.

— Ты становишься такой же упрямой и несговорчивой, как и вагкхи. Хотя, как говорится, с кем поведешься…

Мстив осторожно приоткрыл один глаз и посмотрел на собеседников. Комда и Тресс сидели около костра, друг напротив друга, и, чуть наклонившись вперед, тихо беседовали. Все остальные люди спали, укрывшись плащами. В пещере царил сумрак, и только огонек костра дрожал и колебался, отбрасывая на стены тени.

— Зачем нам вообще идти в Хайбун? Ты же знаешь, что за всем на этой планете стоит Учитель, а вовсе не адепты кланов.

— По двум причинам. Во-первых, нам нужно отдохнуть. И это, пожалуй, главное. А во-вторых, я хочу присмотреться к остальным адептам, чтобы понять, на кого можно возложить в будущем управление планетой.

— Какая разница, что станет с этой планетой в дальнейшем?

— Для тебя никакой. А мне важно оставить ее в таком состоянии, чтобы через несколько лет не возвращаться сюда снова, но уже по другому поводу.

Тресс раздраженно махнул рукой, но не стал возражать. После небольшого молчания снова заговорила Комда:

— В этом путешествии ты ведешь себя странно.

— Ты чем-то недовольна?

— Да нет. Скорее, наоборот. Ты не строишь козней, не устраиваешь ловушек людям, не морочишь всем голову… в общем, ведешь себя необычно. Не так, как я привыкла.

Тресс хотел что-то ответить, но женщина перебила его:

— Благодарю тебя.

Она подняла руку и дотронулась до щеки мужчины. Он сначала вздрогнул от прикосновения, а потом удивленно взглянул на нее. Их взгляды встретились, и Мстив, пораженный увиденным, забыл о конспирации и широко открыл глаза. В душе возникло странное чувство, словно он увидел другую, настоящую картину происходящего. Ему показалось, что он видит не Комду, а наполненное светом существо. И не Тресс, а дикого сильного зверя. И существо без малейших опасений гладило этого хищника по оскалившейся морде. Вагкх смотрел на эту сцену до тех пор, пока у него не заслезились глаза. Тогда он моргнул. И наваждение исчезло. У костра снова сидели мужчина и женщина. Она осторожно гладила мужчину по лицу, а он не отворачивался, даже наоборот, подставлял ей щеку для ласки. Однако так продолжалось недолго. Комда убрала руку. На лице Тресс появилось сожаление, которое он тут же стер и холодно произнес:

— Оставь свои чувства для смертных.

— Хорошо. Как скажешь.

Комда откинулась назад и теперь уже равнодушно посмотрела на Тресс.

— Я забыла, что для тебя существует только ненависть. Других чувств ты просто не понимаешь.

После этих слов она встала и, сделав несколько шагов, сняла с веревки свой плащ. Затем завернулась в него, легла, подложила под голову рюкзак и закрыла глаза. Мстив тоже прикрыл веки, оставив только узкие щелочки. Но заметил, что на лице Тресс появилось такое страдание, которого он даже не мог себе представить. Казалось, такое чувство невозможно сдержать и не позволить ему вырваться наружу. Настолько всепоглощающим оно было. На мгновение Тресс изменился. Облик человека полинял, и сквозь него проступило его настоящее лицо. Он подняло голову вверх, к потолку пещеры. Мстив готов был поклясться, что в глазах Тресс сверкнули слезы. Но когда тот вновь опустил лицо, все стало прежним. Его настоящая сущность исчезла. Около костра сидел невысокий мужчина с изящной бородкой, большими красивыми и глазами и… холодным, застывшим взглядом.

Йяццу проснулся рано. Раньше всех остальных. Посмотрел по сторонам, чтобы убедиться в том, что все спят. Все, кроме Комды. Он почему-то был уверен, что ее не окажется в пещере. Мужчина встал и осторожно, чтобы не потревожить спящих, направился к выходу. Около проема остановился и протянул вперед руку. Она легко прошла наружу, не встретив на своем пути препятствия. Значит, Комда сняла защитный экран. Йяццу вышел на улицу. Площадка перед пещерой была покрыта глубокой черной тенью, а дальше…

Дальше его глазам предстало удивительное зрелище. Из-за гор поднималось солнце. Его еще не было видно, но лучи, опередив светило, озаряли горы. От этого «скрытого» света пики казались золотыми. Можно было подумать, что они созданы из металла. Контраст между окружающей чернотой и горящими золотом вершинами был настолько велик, что Йяццу испытал потрясение. Никогда раньше он не видел столь удивительного и сказочного зрелища. Открывшийся вид на несколько секунд заставил забыть о том, зачем он, собственно, покинул пещеру. Мужчина с трудом отвел взгляд от гор и посмотрел по сторонам. Темный и, как ему показалось, слишком маленький силуэт женщины находился на краю скалы. Йяццу направился к ней, помня, что дал себе слово держаться на расстоянии. Когда до нее осталось всего несколько шагов, он остановился и, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, спросил:

— Любуешься?

Комда быстро повернулась, и на ее лице появилась радостная улыбка. Женщина протянула руку:

— Правда, красиво? Я так давно не видела ничего подобного, что даже успела забыть ощущение, которое вызывает подобное зрелище! Что скажешь, Йяццу?

Он ответил со всей искренностью, на которую только был способен:

— Очень красиво. Никогда не видел ничего равного по красоте. Может, только цветение дерева Сум вызывает в моей душе подобные ощущения…

Подняв руку в ответном жесте, он дотронулся до ладони женщины. Почувствовал прохладу ее пальцев и непроизвольно сжал их.

— Какие у тебя холодные руки! Ты, наверное, давно стоишь здесь и совсем замерзла?

— Нет, не совсем. Но плащ не помешал бы.

— Я принесу!