Они сидели в лаборатории, Ирв попивал свою газировку и время от времени негромко рыгал, источая запах сливы.

— Парень был прав, — сказал Ирв. — Система дерьмовая. И камера, и объектив. При хорошем оборудовании ты бы все волоски в носу у этого типа смог сосчитать. — Он немного повозился с картинкой. Стало получше, но не очень. — На большее я не способен. Извини. Но ведь все же лучше, чем ничего, а?

— Ну, раз ты так говоришь…

Ирв был уязвлен.

— И нечего на меня наезжать. Мусор на входе, мусор и на выходе. Помнишь эту старую хакерскую поговорку? С видео то же самое. Снимаешь всяким дерьмом — на экране тоже увидишь дерьмо. Одна из тех сфер, где вложенные деньги действительно отбиваются. Скажи этим уродам, чтобы купили технику получше, и хватит уже устраивать мне головную боль. Я не волшебник!

— Можешь распечатать мне с этого несколько кадров? Лучше одиннадцать на четырнадцать.

Ирв вздохнул.

— Да могу я распечатать, могу. Но они всегда выглядят как та самая картинка, с которой их распечатали. В данном случае снимки все равно будут дерьмовые. Дерьмо на дерьмовом снимке это дерьмо, ясно?

— Спасибо тебе, Гертруда Стайн[26], - ответил Шпандау.

Ирв поглядел на Шпандау, по-львиному разинул пасть и громогласно рыгнул. А потом сказал:

— И тебе спасибо, Алиса Токлас[27]. Поцелуй мою жирную еврейскую задницу.

Он развернулся и удалился в подсобку печатать снимки. Когда-то в прошлой жизни Ирв преподавал английский язык в Нью-Йоркском университете и не привык, чтобы парни в ковбойских сапогах превосходили его в умении к месту процитировать классиков.

Анна, Пам и Шпандау сидели в гостиной Анны. Шпандау передал Пам диск, она вставила его в плеер и вручила детективу пульт. Он быстро промотал ненужную часть записи, а потом замедлил темп до нормального.

— На часах одиннадцать тридцать семь. Вот он. Темная куртка и бейсболка. Он прохаживается по тротуару, заглядывает в машины, озирается по сторонам. На вид ничего особенного. Он поджидает вас.

Шпандау увеличил скорость перемотки и снова притормозил.

— Теперь тринадцать сорок. Вы выходите, стоите посреди тротуара, разговариваете с женщинами. Потом подъезжает «Линкольн». А потом…

Он стал показывать кадр за кадром.

— Вот он идет… Приближается к вам… Слегка наклоняется… Вот! Вы видели? Что-то блеснуло на солнце, примерно на уровне талии, тонкий нож или опасная бритва…

Он отмотал запись назад, и они снова просмотрели ее.

— Обратите внимание, как он прячет лезвие. На нем перчатки, и лезвие скрыто между пальцев. Когда он сжимает руку в кулак, лезвие выступает. Снова разжимает ладонь, и вы ничего не видите. Он соорудил для своих вылазок специальную перчатку. Очень умно, хоть и отдает извращением. Как бы там ни было, теперь ясно, что это предумышленный поступок.

Он покосился на Анну. Та побледнела и притихла.

— Вы в порядке?

— Мне нужно выпить, — сказала она, обращаясь к Пам.

— Думаю, нам всем нужно, — сказала Пам. — Вы как, господин Шпандау?

О да, выпить. Конечно, дайте мне выпить. Ну пожалуйста!

— Нет, спасибо, — ответил Шпандау вслух.

Пам вышла, а Шпандау тем временем достал пачку размытых снимков.

— Это самое приличное качество, какого нам удалось добиться. Вы его узнаете? Его кепку или куртку?

— Нет.

— Может, один из тех, с кем вы сталкивались на съемочной площадке? Ассистент режиссера? Техник?

— Знаете, в скольких фильмах я снялась? — сказала Анна. — Наверное, звучит высокомерно, но я уже к началу новых съемок не помню лиц команды с прошлого фильма. К тому же тут и лица-то не разглядеть.

Шпандау положил фотографии на кофейный столик и показал их Пам, когда та вернулась.

— А вы что скажете?

Пам внимательно изучила снимки и покачала головой.

— В любом случае нам уже есть от чего отталкиваться, — подытожил Шпандау. — Ему, скорее всего, больше двадцати пяти, а может, и немного за тридцать. Невысокий. У вас какой рост, сто семьдесят три? Значит, у него примерно сто шестьдесят пять — сто шестьдесят семь. Трудно разобрать из-за куртки, но он выглядит худощавым. Как жокей. Пожалуй, весит около шестидесяти килограммов. Не могу разглядеть, что написано у него на кепке, но куртка точно «Наскар»[28]. Проблема в том, что такие теперь продаются в обычных супермаркетах.

— Ничего не понимаю. Если он хотел меня поранить, то почему не поранил? Где смысл?

— У индейцев сиу была такая традиция: они старались выяснить, насколько близко смогут подобраться к врагу. Вместо того чтобы убить его, они касались его особым жезлом. Цель: показать врагу, что они могли убить его, но не убили. Могли ранить, но не ранили, потому что сами так решили. Это вопрос превосходства. Он демонстрирует, что не вы, а он контролирует ситуацию. Возможно, даже не вам демонстрирует, а самому себе.

— Ковбои и индейцы, — пробормотала Анна. — Вот же хрень какая. И что теперь?

— Мы его поймаем. А тем временем позаботимся, чтобы вам ничего не угрожало. Нужно только определиться, подключать ли полицию.

— Если бы я хотела, чтобы этим занималась полиция, я бы сразу ее и вызвала, — сказала Анна.

— Вы же профессионал, — обратилась Пам к детективу. — Что вы посоветуете?

— Это уж как вам удобнее. Откровенно говоря, полиция тут мало что может поделать. Они вряд ли раскопают больше, чем мы, и не выделят под это расследование отдельного сотрудника, освободив его от всех других дел. Возможно, у парня уже есть приводы в полицию и свой характерный почерк — я это выясню. У нас даже нет прямых доказательств, что он причастен к тем письмам, да и письма-то сами не угрожающие, просто жутковатые. Полиция порекомендует вам нанять охрану, а она у вас и так уже есть.

Анна залпом опустошила свой стакан.

— Хватит, не хочу больше думать об этом. У меня и без того полно работы. Как защитить мою задницу — это теперь ваша проблема, господин Шпандау. Памми, мне нужна твоя помощь. Надо подготовить речь к завтрашнему выступлению в театре.

— Не лучшая идея — выходить сейчас на публику, особенно если там соберется толпа зевак, — заметил Шпандау.

— Я полностью полагаюсь на вашу защиту. К тому же, вы сказали, что он не опасен.

— Вы плохо меня слушали. Я не говорил, что он не опасен, я только сказал, что он решил не причинять вам вреда в этот раз. Но он способен на это и, можно спорить на что угодно, уже рассматривал такой вариант. Этот парень — психопат, госпожа Мэйхью.

— Я не позволю какому-то засранцу управлять моей жизнью. Работа очень важна для меня, и я должна быть там. Все остальное, как я уже сказала, дело ваше. Как раз за это я вам и плачу.

— Кстати, мы вам еще кое-что не сказали, — подхватила Пам.

— Это что же? — спросил Шпандау, переводя взгляд с одной женщины на другую.

— На следующей неделе я еду на Каннский фестиваль, — заявила Анна. — Я вхожу в состав жюри в одной из номинаций. И вы поедете со мной.

— Это шутка, да?

— Мы имели долгий разговор с вашим боссом, и тот все уладил, — сказала Пам.

— Может, он забыл, что у нас нет лицензии на работу за пределами Калифорнии?

— С его слов это как будто бы не проблема, — ответила Пам. — В общем, вы лучше сами с ним все обсудите.

— О да, уж я обсужу.

— Вот видите, господин Шпандау, — заметила Анна Мэйхью, — как гладко все складывается.

Когда Шпандау добрался до своего дома в Вудланд-Хиллз, было уже почти семь вечера. Он попал в пробку на Сансет, потом на 405-м шоссе, потом на шоссе Вентура. Дэвид задраил окна и врубил кондиционер, но солнце все равно лупило прямо в лицо, и бесконечная игра в «поехали-встали», «поехали-встали» и отчаянные попытки других водителей перестроиться из одной полосы движения в другую действовали ему на нервы. Как раз в такие дни это и случается: какой-нибудь тип вылезает из своей машины, спокойно направляется назад, к джентльмену, который нетерпеливо жмет на клаксон, и вежливо разбрызгивает его мозги, выстрелив в окно.