К горлу подкатывает рвота, Спец едва не грохается со стула. Вот он уже стоит в дальнем конце комнаты, пытаясь отдышаться и не позволяя сердцу выпрыгнуть из груди. Только тут до него доходит, что из себя в действительности представляет этот странный маленький засранец Винсент Перек.

Деваться было некуда. Он снова влез на стул и попытался протиснуться на чердак, не коснувшись трупа. На спину и ноги капала жижа. Спец давился подступающей рвотой. Чтобы забраться внутрь, пришлось отпихнуть тушу локтем, и теперь она раскачивалась над люком из стороны в сторону. На чердаке было темно и жарко, Спец дернул за веревочку, и зажегся свет.

Перед ним во всю длину чердака простирался Мир Анны, вотчина свихнувшегося дрочилы. Подушки, узкий матрасик. Плетеная мусорная корзина забита использованными салфетками и бумажными полотенцами. Угадайте с трех раз, чем Винни тут занимался. Повсюду фотографии этой актрисульки, Анны Мэйхью. Старенький системный блок с монитором и принтером, подключенные к раздолбанной телефонной розетке, которая торчит посреди пола. Спец поискал еще. Денег нет, зато он наткнулся на пустой пакет из-под них. Вот дерьмо.

В ящике обнаружились фото с обнаженкой, заляпанные кровью. Господи, что ж это за урод-то такой. Спец врубил компьютер. Тот загрузился, даже пароля не потребовал. Спец стал открывать файлы, лежащие на рабочем столе. Опять скачанные из Интернета фотографии этой Мэйхью и статьи. Там было и что-то наподобие дневника. Спец кликнул на иконку браузера и, зайдя в Гугл, просмотрел список недавно посещенных страниц. В точности как он и ожидал. Спец щелкнул по названию одного из последних сайтов и увидел новость о том, что Анна Мэйхью едет в Канны в качестве члена жюри. И еще несколько подобных статей. Потом он кликнул по ссылке, в которой фигурировало название «Эр Франс», и открылось окошко заказа билетов и он-лайн регистрации. Хм…

Спец снова взглянул на рабочий стол и кликнул по файлу заказа билетов. Открылся документ, подтверждающий покупку билета первого класса в один конец, на имя Винсента Перека, авиакомпания «Эр Франс», рейс до Ниццы, отправление вчера в полдень.

Затем Спец открыл дневники и прочитал двадцать с чем-то страниц безумного бреда, который поведал ему больше, чем кто-либо в мире хотел знать о жизни Винсента Перека, молодого психопата. Среди прочего там сообщалось, например, за что Винсент Перек убил родную мать. Рассказывалось, что он намеревался сделать с денежками Сальваторе Локателли. Дневник живописал, насколько сильно Винни любил Анну Мэйхью и почему. Говорилось там, и что он собирался сделать с Анной.

А главное, из дневника со всей очевидностью явствовало, что возвращаться Винсент Перек не планировал, а значит, Спецу нужно было мчаться в Канны, да так быстро, как только позволяют законы физики. Спец аккуратно стер все файлы и выключил компьютер. Ни к чему облегчать задачу полиции, когда все это откроется. Он не хотел, чтобы она добралась до Перека раньше него. Стоит ли говорить, что и маман предстояло повисеть на чердаке еще немножко, доходя до кондиции. Спец снова прошмыгнул мимо нее, спустился, закрыл за собой люк, стер со стула отпечатки подошв и поехал домой — за паспортом.

Серж Виньон проснулся.

Стряхнул с лица спящую кошку и сел в кровати, благодаря Бога (это первое, что он всегда делал поутру) за то, что разведен. Кошка по имени Джейн, поджарое и грациозное полосатое создание, забралась ему на колено и соблазнительно замурлыкала. Иногда, проснувшись, Виньон боялся повернуться на бок: а вдруг окажется, что его жена Адель все еще здесь, лежит и недовольно сопит на своей половине кровати. Так продолжалось вот уже три года. Вместо этого он просыпался оттого, что Джейн устраивалась у него на лице и не давала дышать — не самый противный расклад после десяти лет, проведенных с Адель.

Он женился на ней в тридцать семь лет (поздновато для француза), до этого намучившись из-за неудачных романов. Море коротких связей, море разбитых сердец. Он терпеть не мог кого-то бросать, поэтому постоянно изобретал хитроумные способы по доведению своих партнерш до той стадии, когда они чувствовали себя несчастными и бросали его сами. Ему казалось, что так дипломатичнее, он совершенно не возражал против превращения себя в объект ненависти. Во всяком случае так продолжалось до тех пор, пока кто-то не попытался его пристрелить. Поэтому он взял в привычку каждое утро трогать крошечный сморщенный шрам на боку, след от пули, и всякий раз норовил впасть в уныние, вспоминая, что был на волосок от смерти. В больнице он много всякого передумал. А еще завел шашни с медсестрой, которая зашла к нему в палату без трусиков и исполнила приятный, хотя и по-больничному стерильный минет, пока он шарил под ее накрахмаленной белой юбкой.

Разумеется, он женился на ней не поэтому. Виньон был привлекательным мужчиной, да и оральный секс во Франции дело не то чтобы неслыханное. Все произошло позже, когда он выписался из больницы. Они начали встречаться, потом жить вместе. Виньон дивился ее холодноватой независимости, ее деловитости, ее чистоте. В ней было что-то дзенское, это его и покорило. Она его не любила. Он тоже ее не любил. Все было великолепно, безупречно и не запятнано дурацкими чувствами, которые отравили ему все предыдущие годы. Наконец они поженились и вместе поплыли к ясному, открытому горизонту.

Первые полгода он нежился в своеобразной антисептической матримониальной нирване. Потом медленно и вероломно его настигло понимание обманчивости сложившейся ситуации. Он-то исходил из идеи, что если супруги с самого начала не любят друг друга, значит, не скатятся из любви в разочарование. И до поры до времени так оно и было. Чего он не предусмотрел, так это одной тонкости: изначальное отсутствие взаимной любви не исключает зарождения взаимной ненависти, что и случилось довольно быстро.

Виньон и Адель ежедневно на протяжении всех десяти лет подумывали, а не прикончить ли друг друга. Пламя отвращения теплилось тихо и ровно, как постоянно зажженная горелка. В один прекрасный день Адель сказала ему: «Знаешь, я тебя презираю», — а потом они обнялись, и Виньон помог ей собрать вещи. С той поры они не перемолвились ни словом. Вскоре после этого к нему на задний двор забрела Джейн — маленькая, тощая и больная. Он ее выхаживал, пичкал лекарствами, позволял ей спать в коробке возле его кровати. И однажды он проснулся от того, что она сидела у него на лице. Наконец-то и к нему пришла подлинная любовь.

Виньон встал и натянул на голое тело джинсы. Прошел в кухню, насыпал корма для Джейн и налил ей воды, потом вытянул из пачки «Житан», валявшейся на столе, сигарету и вышел во дворик покурить. Курение — единственная вредная привычка, от которой он не желал отказываться, во всех остальных отношениях он был практически само совершенство. Однако в доме он не курил никогда.

Жил он в Грассе, на склоне горы, возвышавшейся над Ниццей. Из двора его дома открывался потрясающий вид на город, тянувшийся до самого моря. Дом достался ему в наследство от родителей, здесь он в детстве проводил все каникулы. Особняк был лакомым кусочком, Виньон накрепко это усвоил, поскольку американцы с завидной регулярностью пытались склонить его к продаже. Одним из самых главных его удовольствий было раз за разом отказывать им. Стоял солнечный майский денек. С моря дул легкий бриз, и можно было бесконечно любоваться шлюпками и яхтами, бороздящими воды бухты Ангелов.

День как нельзя лучше подходил для восхождения в горы, однако от Виньона требовалось встретить в аэропорту американскую звезду и ее свиту. Короткая стрелка едва перевалила за семь, и в его распоряжении оставалось целых три часа. Он докурил сигарету, а потом прошел в комнату, которую сам же переоборудовал в скалодром. Фанерные стены топорщились под причудливыми углами и были усеяны керамическими зацепками, замаскированными под куски скальной породы. Со временем зацепки расшатывались, и Виньон периодически их менял, сочиняя для себя новые маршруты, бросавшие вызов его мастерству. Самый свежий вел наверх, а потом по потолку через всю комнату. Пока у Виньона не получалось преодолеть и половину пути.