— И что ты от меня хочешь? — спросил Уолтер, похоже, обращаясь к ним обоим: и к Пуки, и к Шпандау. — Отпуск?

— Господи, нет, если у меня окажется чуть больше свободного времени, я так или иначе себя доконаю.

— Тогда что?

— Не знаю.

Уолтер откинулся в кресле и заложил руки за голову.

— Ну ты и задачку мне задал, приятель. Работать ты не хочешь, но и не работать тоже не хочешь. Я понятия не имею, как разрешить это противоречие.

— Я не говорил, что не хочу работать.

— Нет, говорил. Ты сказал, что не хочешь ехать во Францию. А это как раз работа. То задание, которое у меня было припасено для тебя. Других дел у нас сейчас нет. Я думал, ты обрадуешься. Ну, знаешь, поездка за границу. Вино, женщины, чревоугодие на юге Франции. Думал, для тебя это будет что-то вроде каникул.

— Я не могу.

— Хорошо, — произнес Уолтер, — тогда скажи мне, что ты можешь. А?

— Что-то ваши слова мне совсем не помогают…

— Хрен тебе, а не помощь! Я должен заботиться о своем бизнесе. Можешь работать, можешь не работать — это твой выбор. У тебя есть задание. Не хочешь за него браться? Отлично, я найду кого-нибудь еще, если получится. Но я не могу побороть за тебя твой страх перед реальностью.

— Знаете, я уже и забыл, какой занозой вы можете быть.

— Жизнь — тяжелая штука, приятель. Если у тебя недостаточно сил, отойди в сторонку и уступи место другим. Так обычно и бывает. Да вы только гляньте на эту физиономию! Хочешь уйти — уходи. Только разве это поможет? Не хочешь ехать — прекрасно. Не езди. Но если ты не поедешь, мы потеряем этот заказ, и ты будешь киснуть дома, потягивая «Джек Дэниелс», как молоко из сиськи, и пялясь на диснеевские мультики, пока кого-нибудь не прикончишь. Очень, мать твою, активная жизненная позиция.

Шпандау уставился в пол.

— Дайте мне подумать.

— Конечно. Дай мне знать о своем решении к концу дня. А теперь пойди поешь чего-нибудь. И кофе выпей. Море кофе.

Шпандау ушел. Пуки приблизилась к двери в кабинет Уолтера.

— Ты все слышала, — сказал Уолтер.

— Слышала, — подтвердила Пуки.

— Я же бизнесмен, — продолжал Уолтер. — Ну нет у меня времени возиться с этим дерьмом.

Пуки приблизилась, обняла Уолтера за шею и чмокнула в щеку.

— А это еще за что?

— Только что звонила Пам Мэйхью. Говорила, что с его билетами и размещением вопрос решен. Он полетит с ними на частном самолете и остановится опять же вместе с ними на арендованной вилле. Она просила поблагодарить вас за то, что все устроили. Вы же знали, что он согласится, милый вы мой засранец. Вы в темпе вальса подвели его прямо к этому решению.

— Тебе что, заняться нечем? — деланно ощетинился Уолтер. — Да люди, наверное, перед нашим офисом уже в очереди выстроились, как в церковь на службу.

Пуки улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй и вышла. Она была молода, чертовски сексуальна, и порой Уолтер думал, что даже немножко в нее влюблен. Проблема в том, что она ему слишком нравилась. Уолтер считал себя одним из тех людей, кому везет в делах именно потому, что его личная жизнь в полном дерьме. Бизнес все-таки логичнее, вот за него и хватаешься как за соломинку.

Когда его бросала очередная пассия (а они всегда его бросали), у Уолтера начинались маниакальные дни ожесточенной деловой активности и темные ночи не менее ожесточенного пьянства.

За одно он расплачивался другим, таким образом достигая равновесия. Этим он убивал себя, но его это не слишком волновало. Нужно было просто найти способ пережить первые часы, а потом дни. Ну а годы — если они есть впереди, эти годы — уж пусть заботятся о себе сами.

Пуки была в полном порядке. Она была славной девушкой, и Уолтер для нее совершенно не годился. Он и для Шпандау не годился. Может быть, в прошлом бывали такие моменты, и не исключено, что они повторятся в будущем, но не сейчас. Уолтер видел, что Шпандау, как Безумный Шляпник, с готовностью последует за своим шефом в его собственную кроличью нору, больше напоминающую ад. Иногда приходится защищать близких от себя самого.

Шпандау справится. Поедет во Францию и выполнит задание, хоть и не верит, что способен на это. С ним всегда так. Там он будет как следует питаться, прожарится на солнышке, прекратит напиваться, и, если Уолтер хоть что-то понимал в женщинах, эта Мэйхью только и ищет, как бы затащить его в постель. А самое главное — он окажется вдали от Ди. Здесь он бы никогда с этим не разобрался.

Уолтер снова подумал об Анне Мэйхью, потом достал телефонную книгу и позвонил одной своей знакомой — крупной блондинке, зубному технику из Окснарда. Сегодня вечером. Теперь нужно было как-то убить оставшиеся до свидания секунды, минуты и часы. Он взял список звонков, чтобы побеседовать с потенциальными клиентами, которых подыскала Пуки, и начал набирать номера. «Ну вот, уже скоро, — думал Уолтер, — гляди-ка, как быстро время бежит».

Салон красоты «Счастливые волосы» располагался на Вестерн-авеню, на южной оконечности корейского квартала. День стоял солнечный, и улица за окном была запружена народом. Яркий и непрекращающийся парад представителей всех этносов: черные, белые, латиносы, азиаты, — но Перек на них не смотрел. Ему было наплевать. Перек не любил их, кем бы они ни были и как бы ни выглядели. Расизм тут ни при чем, Перек просто не видел в людях смысла. Люди создавали неудобства. Если бы Перек мог одним нажатием на какую-нибудь кнопку уничтожить весь Лос-Анджелес, он бы так и поступил, ни секунды не колеблясь. (То есть уничтожил бы всех, кроме Анны.) Мать Перека презирала людей — по ее мнению, те воплощали собой зло и жили, пренебрегая волей разгневанного на них Господа. Перек их не презирал, но хотел бы, чтобы они все куда-нибудь исчезли и оставили его в покое. Ему было безразлично, как это случится: в результате кровавой резни или естественным путем. Увидев по телевизору жертв бомбардировок на Ближнем Востоке, или цунами в Азии, или вооруженных ограблений всего в нескольких кварталах от его дома, он думал: «Ну хорошо, но сколько их еще осталось?» Не то чтобы Перек на них злился. Он не испытывал к ним никаких чувств, вообще никаких. Он просто мечтал, чтобы они убрались с дороги и дали ему пожить спокойно.

Он стриг полную и низкорослую кореянку. Волосы у нее были еще сносные, но редели и рассыпались, как легкая черная солома. Он зажимал пряди пальцами одной руки, а другой рукой при помощи опасной бритвы аккуратно отсекал лишнее под нужным углом. Она небось ни разу за всю жизнь не пользовалась кондиционером для волос. Перек хотел было порекомендовать клиентке какое-нибудь средство, но все они были дорогие, и он знал, что она все равно не купит. Пройдет время, и на ее голове появятся совсем облысевшие участки. Так ей и надо. Имельда, одна из двух работавших в салоне филиппинок, трудилась над негритянкой и беззаботно чирикала при этом. Перек иногда жалел, что не умеет болтать с клиентами — так бы хоть рабочий день пролетал быстрее. Но ему было нечего сказать.

— Вы не слишком коротко стричь, да? — обратилась к нему кореянка.

— Не слишком, — подтвердил Перек.

— Постричь коротко — я буду как мужчина.

— Я вовсе не коротко стригу. Вот, посмотрите.

Перек повернул ее лицом к зеркалу.

— Ха! — воскликнула кореянка. — Коротко! Вы меня испортить!

Перек пожал плечами. Она всегда проделывала этот трюк. Ему хотелось выгнать ее из салона пинками и никогда больше не сажать в кресло, но клиенты почти всегда вели себя одинаково. Вечно искали лазейку, способ смыться и не заплатить, сэкономить несколько центов. И все они так, весь мир. Такие предсказуемые.

— Я все исправлю, хорошо?

— Исправить или я не платить.

Перек закончил работу. Кореянка встала, посмотрелась в зеркало, с отвращением встряхнула головой. Они направились к кассе.

— Я как мужчина! Дать мне скидку!

— Не дам я вам скидку.

— Я позвать хозяина!

— Я и есть хозяин.