— Ваше высокоблагородие, я прошу меня простить, но вы нужны.

— Только не говори, что пробой? — зло прошипел я поворачиваясь.

— Пробой, — кивнул Иван.

— Вы надо мной издеваетесь? — процедил я, сверля оператора взглядом. — Нет, вы явно надо мной издеваетесь. Будто мне мало целой крепости в пригороде. Где он?

— Около места впадения Ельцовки в Обь, — протараторил сжавший голову в плечи парень.

— Понял, — проскрипел я зубами, — по пути к Огнемиле заберём. Дай команду на общий сбор.

— На, — бодро произнесла Анастасия Иголкина, протягивая Аннушке большой румяный пирожок, взятый из плетёной корзинки. Рыжая девушка глядела на бледную провидицу, сидящую сейчас на заправленной пледом Настиной кровати. Комнатушку освещала неяркая, испускающая желтоватый свет лампада. Настя не любила яркие газоразрядные трубки, бьющие в глаза, как полуденное солнце, даже шить и штопать предпочитала в таком освещении.

Кукушкина вяло приняла угощение, а потом откусила с краю.

— Вкусно, — выдавила она из себя, и сразу сглотнула слюну. Руки Анны затряслись, словно она голодала целую неделю. Глаза жадно заблестели.

— Это ещё чё, а вот мамка печёт, аж слюной можно подавиться, — ответила Настя и улыбнулась. Ведьмочка ещё раз поглядела на усталую провидицу. Ей думалось, что дар бывает разный. Вот, например, Кукушкина умеет общаться с великой силищей эфира. Ей врач, тот, что учит лечебному делу сестёр милосердия, называл нама-как-то-там. Настя нахмурилась, вспоминая непривычное слово. Ноосфера. Мол, всё в этом мире едино и связано, живое и неживое, прошлое, будущее и настоящее. Девки перешёптывались, что старик совсем тронулся умом, но сейчас юная ведунья готова поверить, что сие правда, а не выдумки пожилого дурака. Только все видения Аньки словно отражаются в кривом зеркале.

Что касается остальных, то сама Настя видела нечисть, могла лечить людей и животину, чуяла колдовство. Барин тоже был не простой. Он казался Настеньке оборотнем, который всё время терпит и держит ярого зверя в себе. Но в добром расположении духа похож на большого служебного пса, такого побитого, с подранным ухом, готового порвать чужака на мелкие кусочки, но который хочет уткнуться носом в ладони и со вздохом улечься у ног. И чтоб обязательно спину поглаживали. Но не дай боже кто-то решит с ним, как с малым кутёнком, поиграться, зарычит грозно.

Барыня тоже стала другой. Раньше обычной, а ныне эта ноосфера коснулась и её. Так, краешком, но этого достаточно, чтоб человек уже не был прежним.

— Вкусно-о-о, — снова протянула Анна, жадно взявшись за следующий пирожок. — А они с чем?

— Щавель, — произнесла довольная Настя, а потом спохватилась, — А ты чё, щавеля ни разу ни ела?

— Неа, — покачала головой Кукушкина, — маменька преставилась, когда я ещё в самом нежном возрасте была. Нянечка готовить не умела толком, да и папенька тогда беден был. А когда отдали в институт благородных девиц, там нас ежедневно кормили дешёвыми постными блюдами. Даже курицу, и ту по праздникам.

— Бедная, ты бедная, — покачала головой Настя. Ей стало жалко провидицу. И хотя Анна была старше ведуньи на несколько лет, по-житейски Иголкина считала себя более опытной. Она чё? Да ничего не видела, ничего не умела. Скотину, поди, только через забор, пареные овощи на столе, даже мужика голого, поди, не видела. Ей-то негде было в баню подглядывать. И на речке не купалась, поди. А Настя даже с Васькой, что через улицу живёт, целовалась, покуда его в рекруты не забрали. Ох, и влетело тогда всем вожжами. Мать всё допытывала, на каком сеновале они кувыркались. А вот пущай выкусит, не кувыркалась. Даже повитуха поддакивала, когда осмотрела.

— Ну, я ела бутерброды с икрой, и ещё шампанское, — немного смутившись, начала оправдываться Анна. — Ещё калачи с сахаром люблю. А вот ты лимон ела?

— Ха, — уперев по-хозяйски руки в боки, захорохорилась Настя. — И лимоны, и паласины с мандаринами, и этот… вонялин. Я ж не из глухомани выползла. А икру, так вовсе ложками. Брат, покуда не забрали на службу, наловит, было, карасей с окунями. Икру и сикарасиков на постном масле нажарит, объеденье.

Настя вздохнула, вспомнив старшего братишку, и поставила себе в памяти зарубку, чтоб допроситься у барина свою кровинушку выручить. Брат хоть и звал её Наськой-маляськой, но ежели кто обидит, накажет подлеца. Помнится, Прошка напился и стал зажимать Анастасию за сарайкой. И ведь сей выродок только для похабного дела и перелез через забор. Увидел её у кустов смородины и забрался. Брат услышал крики, прибежал и давай лупить пропойцу по роже. Насилу оттащили.

— А я не люблю рыбу, — опустила взор в пол, произнесла Анна, — она белая и безвкусная. Как мертвечина.

— Кто? Рыба? — усмехнулась Настя. — Я тебя потом печёной щукой угощу, копчёным язём, и ухой со свежим судаком. Здеся на рынке купим. Пальчики оближешь. А вот чё!

Настя подскочила и открыла небольшой шкап, который ей поставили в комнатке. Оттуда девушка достала большую потрёпанную книгу, на которой значилось название: «Заморския кушанья. Рецепты со всего свету».

— Вот! У Машки выпросила.

Ведунья села на место, положила книгу на колени и открыла первую страницу. После начала водить пальцем по строчкам и читать по слогам. Беззвучно шевеля губами.

— Вот! Пицца называется. Говорят, её папа римский йисть любит. Она как ватрушка, только сверху окрошку сыпят и запекают.

— Окрошка же — первое блюдо такое, — нахмурилась Анна.

— Чиво-о-о? — недоумевая, округлила глаза Настя. — Окрошка — это кады всё покрошили ножом. И мясо, и овощи, и варёные яйца, кому как нравится. А вот ежели заправить простокишей или квасом, тады суп будет. А если просто маслицем полить, ну или ложку сметаны шлёпнуть в кучу, то салат. Слушай, а ты этих… калимаров ела?

— Нет.

— А давай купим потом. Страсть как хочу попробовать.

Они бы ещё долго обсуждали кулинарные хитрости, соблазняя друг друга, но в дверь постучали.

— Настя, Анна с тобой? — раздался голос Никитина.

Девушка поглядела на свою собеседницу, а потом подошла к двери и отворила её.

— Чё? — выпалила она, глядя на Сашку снизу вверх.

— Пять сек на сбор, цундэры вы наши. Мы в рейд по проклятым землям пойдём. Нам без лечилки и псионика никак.

— Да идрить твою налево! — воскликнула Настя. — Барин сколько раз говорил, чтоб ты по-нашенски выражался! Переводи, а то щас тапком кину!

Сашка улыбнулся от уха до уха, и сделал шаг вперёд, нависнув над рыжей ведьмочкой, но та упёрла руки в боки, как всегда делала при выходках брата, а потом топнула ногой в пол.

— Не ниверируй, окаянный!

— Окей, — рассмеялся Никитин, — только правильно произносится «не нервируй», и поживее.

— Всё одно, всё едино. А не хочешь толковать — проваливай, мы переодеваться будем.

Сашка поглядел на хмурую Аннушку, потом попятился к двери.

— Шеф внизу уже ждёт, вредины вы наши.

— Ща прокляну, — зашипела Анастасия, действительно рассердившись.

Сашка перестал улыбаться и выскочил в коридор. Настя же подошла к шкапу и быстро стянула с себя через голову сарафан, оставшись в исподнем. Благодаря муштре, которую проводил Евгений Тимофеевич, она без затруднений облачилась в извлечённый на свет божий набор особой одёжи под броню.

— Барин осерчает, — произнесла юная ведьмочка, повернувшись к Аннушке, которая так и сидела на кровати с пирожком в руках. — Ты бы пошла к себе, переоделась.

— Палёным пахнет, — тихо произнесла по-прежнему бледная провидица вместо ответа. Настя после этих слов принюхалась, а потом, недоумевая, нахмурилась. Совершенно не пахло, даже пирожки не подгорели, а в самый раз подошли. Разве что с кухни могло дымом нанести, так как барин любил, чтоб на огне готовили. Он так и говорил, что на электрической печи не и суп не суп, и жаркое не жаркое.

— Не чую, — пожав плечами, ответила Настенька.