Я сорвал с себя сюртук и накинул на голову Анне, которая не могла пошевелиться из-за выгоревшего аккумулятора. Больше не было электрической силы и кираса превратилась в очень сложную консервную банку. Потом я дотянулся до утопленных в броню рычажков быстрого раскрытия, и механическая броня распахнулась. Мне осталось только выдернуть девушку.

Огненная тварь ещё раз ударила пылающий прицеп и исчезла, сжавшись в яркую точку. Искра подобно светлячку совершила несколько витков вокруг некой точки и исчезла, не оставив следа.

— Срочно в город! — прокричал я и, подбежав к ближайшей лошади дозорных, посадил на неё Аннушку. Девушку трясло, словно от сильного озноба. — Настя, займись!

Вот так мы и двинулись, потеряв двух человек — убитого монстром тракториста и раздавленного лошадью разведчика. Лошадь в попытке встать перекрутилась вокруг себя, перемолов парню рёбра, которые пробили лёгкие, и кровотечение не удалось остановить. Потеряли трактор с прицепом. Потеряли радиопередатчик, сгоревший вместе с мелочами в том же прицепе. Но зато нашли пятерых новых спутников и очередные неприятности.

— Что с Анной? — тихо спросил я, перехватив правой рукой электрическую трость за середину, и поравнявшись с Настей, которая уже приловчилась передвигаться в механической кирасе. Девушка даже перепрыгивала небольшие колдобины и промоины на дороге, вместо того, чтоб обходить или осторожно перешагивать. Порой уходила в сторону, и играючи ломилась через заросли шиповника, прикрывая рукой лицо. Воистину беззаботная девчонка.

— Ничё с нею не случилося. Опять переутомилася где-то, а ожогов нет. Разве чё волосы покороче подстричь придётся. Но это не позор. Это же, как её там… боевая потеря.

Я улыбнулся, отстал от девушки, а потом поглядел на ноги. Штаны и ботинки были испачканы грязью и кровью настолько, что их, наверное, придётся выбросить. Но тут ничего не поделаешь, тоже боевые потери. Однако настоящие потери сейчас тащили скакуны. Трупы раздавленного разведчика и разорванного пополам тракториста положили поперёк лошади. На другую лошадь посадили светленькую девушку-потеряшку, которая вцепилась в седло так, словно ни разу в жизни не то что верхом не ездила, но и кобылу живой не видела. Хотя, вполне может быть.

Они с Анной сидели на одной кобыле. Благо, обе невесомые, как Дюймовочки.

— Шеф, — окликнул меня Никитин, которому я поручил нести неисправную Аннушкину кирасу, — а чё, по рации нельзя вызвать подмогу, ну или там грузовое такси?

— Рация сгорела вместе с телегой. Да и пока выпрошу у вояк транспорт, весь день пройдёт.

— Жаль, а то даже в экзоскелете тащить тяжело.

— В чём? — переспросил я.

— Слово вспомнил. У нас такие кирасы только проектируются. Работающих нет. Надо же. На Луне побывали. Всю солнечную систему перефотали, а экзоскелеты у вас раньше получились.

Сашка вздохнул и замолчал. А я подошёл к сидящей в седле конезице, на которую хмуро поглядывала Ольга, не выпускающую из рук свою картечницу. Она шла там вместе с разведчиками, разве что один вели под узды лошадей с трупами. Кобылу с барышнями вёл под узды Баранов. Он всё время бросал виноватый взгляд в сторону Анны, словно согрешил в чём.

Надо признать, что спутники конезицы тоже спешились, сопровождая свою госпожу. А сама Огнемила с любопытством поглядывала на всех нас. Её можно понять, чужой мир, чужой язык, чужие люди. Мне-то проще было, я имел половину местного жителя в себе, будучи коктейлем из двух несмешиваемых, но и не разделимых на части душ.

— Далече до дому твоёгу? — спросила она, вглядываясь в показывавшиеся впереди трубы заводов и крыши многоэтажных домов.

— Нет. Всего десяток вёрст.

Конезица кивнула в ответ, и снова вгляделась в приближающуюся верхушку города. Всё это время она сжимала в руке небольшую склянку, похожую на ту, что защищала Мстислава от пуль. Иногда задумавшись о чём-то, начинала теребить кожаный шнурок, один конец которого был намотан на горлышко склянки, а второй можно было повешать на шею. Видимо, Слово оберег для них не пустой звук.

— Шеф! — снова позвал Никитин, — там развилка. Нам же налево?

— Прямо пойдём, — прокричал я. — Там переброшен деревянный мосток через речку. Пешими быстрее здесь будет.

Вскоре двойная колея превратилась в широкую тропу без следов телег или машин, а навстречу попался грязный мальчишка-пастушонок, машущий длинным прутиком. Он пас трёх испачканных коз, которые деловито и самозабвенно жевали траву. При нашем появлении мальчик замер с открытым ртом. Ещё бы, и кирасиры, и странно одетая процессия были незабываемым зрелищем.

Через две сотни метров мы вышли к широкому оврагу, в котором текла Малая Ельцовка. Вот только моста через неё не было. Были голые сваи, вбитые в дно илистой речушки, была тропа, прерываемая неспешным потоком мутной воды, и уходящая вверх по крутому противоположному берегу. А моста не было, словно его разобрали.

— Возвращаться придётся, — буркнул Сашка. Его оптимизм пропал, словно испарившись вслед пророненной крови и потерянным жизням после недавних событий.

Я поглядел на новенькие гвозди, торчащие из свай, а потом опустил взгляд на оружие пришлых террористов, которое висело на плотном тряпичном ремне у меня на шее. Их мы тщательно осмотрели, прежде чем двинуться в путь, и ничего подозрительного не нашли, но мне не давало покоя слово, произнесённое одним из них. Внесистемная. И бой они начали после того, как поиграли в молчаливые гляделки с девушкой. Они друг друга узнали, и молчаливая Белоснежка, как начали величать пришлую за цвет волос, на что-то надеялась, но те решили по-другому.

А если так, то и мост разобран не просто так. Вполне возможно, что на большой дороге нас подстерегают. Но если не начали новый штурм сейчас, то возможно, сил у них не столь много, чтоб распылять их по всему берегу.

Я обернулся, вспоминая грязного пастушка. Не мог он далеко отойти от дома. А это значит, что короткий путь на ту сторону есть.

— Идём вброд! — громко произнёс я.

— Как вброд? — удивился Никитин, поглядев на камыши, глиняный скат оврага, разрезанный тропой, и тихо журчащую воду.

— Ты не знаешь, что такое брод? — переспросил я, и направился к сваям пропавшего мостка. Вода была не тёплой, но и не ледяной. Ноги промокли сперва до колен, а потом и до паха. Костюм точно придётся выбросить, такой не отстирается никогда.

Сзади раздалось недовольное ржание и всплески. Лошадь, что несла трупы, не очень сильно жаловала переправы. Особенно, такие, как здесь, с илистым, вязким дном.

Перебрались быстро. А потом ещё топали по широкой тропе больше километра, прежде чем вышли к железной дороге.

Я подождал. Когда подтянутся все и подошёл к Ольге, у которой после долгого пешего марша в полной броне со лба текли ручьи пота, а волосы стали мокрые, хоть выжимай, как мочалку в бане. Она тяжело дышала, а лицо её раскраснелось, но с таким румянцем ей шло куда больше чем с болезненной бледностью.

— Как ты? — спросил я, достав из внутреннего кармана сюртука чистый платок.

— Сам не видишь? — тихо огрызнулась супруга, дунув на прилипшую чёлку.

Я взял тряпицу и осторожно протёр Оле лицо.

— Держись, мы скоро придём.

— Я устала, — вдруг произнесла Оля, поджав губу. — Давай, когда прикончим ту тварь, съездим на отдых в столицу. Высший свет поглядим.

— Тебе обязательно убивать кого-то?

— Ты не понимаешь, — прошептала она. — Пока эта тварь жива, я буду у него на крючке. Я в любой момент могу приставить к виску пистолет, выпить яду, шагнуть под поезд.

— Тоже мне, Анна Каренина, — ухмыльнулся я, подавшись вперёд и легонько поцеловав супругу в солёные губы. — Ты поезд на скаку остановишь, в горящий Зимний войдёшь.

— Чудище! — раздался рядом женский вопль. — Володычица, чудище полозети!

Я обернулся, думая, что это кричит Огнемила, но оказалось, орала её служанка.