— А тебе какая разница? — язвительно поинтересовалась она, чувствуя, как чуть подрагивают руки.

— Никакой, — пожала плечами женщина. — Мне, никакой! У меня и так всё хорошо. А вот ты губу не раскатывай. Жека просто добрый, вот и подобрал тебя из жалости. А любит он до сих пор Катьку. Не с ума же он сошел на брошенных старух кидаться? Сама-то подумай…

Тамара почувствовала, как к щекам прилила кровь, но голова оставалась ясной.

— Спасибо, — серьезно сказала она, — большое спасибо, что предупредила.

Блондинка хихикнула и тряхнула волосами, пытаясь расправить пряди непослушными пальцами.

— Только вот не все старухи молодятся, как ты. Причем безуспешно. Я могу тебе посоветовать хороший консилер, чтоб синяков под глазами не было. А лучше бы ты поменьше пила, дорогая. Женский алкоголизм — сама знаешь…

Не обращая больше внимания на онемевшую соседку, Тамара легко встала из-за стола и, высоко подняв подбородок, пошла навстречу Жене.

— Ты как? — спросил он, задержав ее руку. — Я тут еле вырвался… Пойдем, потанцуем?

Тамара кивнула, прижалась к нему и торжествующе посмотрела на раздраженное лицо блондинки.

Сейчас, сидя на веранде, она с удовольствием вспомнила свой триумф, радуясь, что вмиг нашлись слова, чтобы осадить навязчивую даму. Раньше Тамара растерялась бы и смогла придумать ответ лишь спустя время. Она довольно потянулась всем телом, скинула, наконец, с ног жаркие тапочки и, подставив лицо солнцу, расслабленно замерла.

Всё очарование и трепет волнительных отношений постепенно стала заслонять тень Тимура. Складывалось ощущение, что он повсюду, а не только в коробке, где лежали злосчастные фотографии. Николай злился, с отчаянием наблюдая, как между ним и Соней разрастается трещинка, грозящая переродиться в пропасть. В их доме поселился невидимый Тимур. Он с ними жил, он незримо присутствовал в любом разговоре, он с ними спал в одной кровати, потому что в глазах Сони явственно отражались мысли о нем. Если бы Николай не знал о существовании этого фотографа, он подумал бы, что Соня просто ушла в себя, как это делает любая беременная женщина. Но отрешенность Сони имела совершенно иной характер. Да она и не скрывала.

— Коленька, я сегодня к Тимуру. Он просил завезти ему книги, — смущенно опуская ресницы, отпрашивалась Соня.

Николай каменел лицом и начинал кусать изнутри губы. Кусал, пока не начинал чувствовать металлический привкус крови.

— Не злись. Пожалуйста, — и беспомощно смотрела ему в лицо, пытаясь поймать его взгляд.

Так было по началу. Потом она стала исчезать безмолвно и даже не удосуживалась его предупредить. Но он и так понимал: опять к нему. Однажды не выдержал и, схватив ее за тоненькое плечо, заорал:

— Сколько можно?! Сколько еще ты будешь бегать к своему бывшему любовнику?!

Соня побледнела, а потом заплакала. Николай испуганно убрал руку. «Боже, он сделал ей больно!» Нервы ни к черту. Он опустил голову, отвернулся и, сгорбившись, вышел из комнаты. Неслышно, невесомо, как облачко следом за ним в кухню вплыла Соня. Села перед ним на корточки. Сложила хрупкие запястья, как будто приготовилась танцевать балетную партию.

— Коленька. Коля. Он там совершенно один. Понимаешь? Ему нужна помощь. Пожалуйста, пойми меня… Я не могу его бросить. Он так много для меня сделал в свое время…

— А я не один? — вскинулся Николай. — Я не один??? Как я должен на это всё реагировать, по-твоему?

Соня в глаза не смотрела. Она с трудом поднялась и отошла к окну. Николай скользнул взглядом по стройной ее фигурке. Как куколка. Живота почти не заметно, хотя Соня говорит, что уже чувствует малыша. «Как будто бабочки летают» — восхищенно сказала она ему, в изумлении прижав руку к теплой коже. В тот момент он поверил, что все неприятности позади, и они с Соней снова будут счастливы вдвоем, как раньше.

Он молча ждал ее ответа. Сердце нервно колотилось о ребра. Упрямство Сони его и пугало, и раздражало. В вопросе с Тимуром она оказалась крепка, как монолитная бетонная плита. Не прошибешь, сколько ни старайся! Он видел, что Соня тоже нервничает и ругал себя за это. Но как еще вернуть всё на свои места, не представлял. Приходится выяснять отношения, скандалить, ругаться и ставить ультиматумы. Договориться они не могли. Соня, как завороженная твердила, что не может не помогать Тимуру, а Николай требовал прекратить общение.

— Соня, — снова не выдержал Николай. — Я всё понимаю. Но этот… Тимур…он взрослый человек. Поверь, он может позаботиться о себе. А ты должна заботиться о нашем ребенке.

Он старался говорить спокойно. В конце концов, должна же она его услышать?

— Но Коленька, он в таком состоянии… Ты просто не понимаешь, для творческого человека это… страшно. Он и так месяц от всех скрывался. Но так уж вышло, что только меня он слушает. Больше никого… Я помогу ему, и он уедет, а мы будем жить, как раньше.

Николай бессильно опустил руки и откинулся к стене.

— А в каком состоянии я, тебе безразлично…

— Зачем ты так? — не поворачиваясь, спросила Соня.

Николай понял, что переубедить ее невозможно. Его такая добрая, болеющая за всех сердцем, Соня, превращалась в черствый сухарь, как только заходила речь о Тимуре. Сжав до боли кулаки, Николай еле сдерживался, чтобы не садануть по столу. Полная беспомощность — что может быть хуже для мужчины?

Последней каплей стало посещение Соней врача. Без Николая. То, о чем он мечтал, то, что позволяло ему закрывать глаза на беготню в клинику к Тимуру, то, что он предвкушал и лелеял в мыслях, как драгоценность, Соня безжалостно откинула в сторону.

— Мы же завтра собирались, — растерянно произнес Николай, глядя, как она устало разувается в прихожей. — Я с работу отпросился…

— Мне позвонили и предложили перенести на сегодня. Какая разница? — пробормотала Соня и принялась строчить кому-то сообщение.

— Но мы же договаривались! Мне это было важно! Я хотел увидеть своего сына первым!

Такого разочарования Николай не испытывал давно. В последний раз только в детстве, когда его обманула мама, накормив кроликом. В преддверии какого-то праздника маленький Коля пошел с матерью на рынок. Состоятельная клиентка отвалила за заказ внушительную сумму.

— Олечка Ивановна, вы чародейка! — радостно всплескивала руками дама, крутясь перед зеркалом. — Никто, никто, не смог пошить мне то, что я хотела!

Она еще долго не могла покинуть ателье и продолжала сыпать дифирамбы в адрес Ольги Ивановны. Коля смотрел на круглую, как колобок женщину, в строгом темно-лиловом платье и совершенно не понимал, чем именно она так восхищается. Помимо комплиментов, дама оставила конверт с деньгами. Украдкой подсунула его под обрезки ткани на столе. Вот Ольга Ивановна и решила посетить центральный рынок, который в обычное время был для них недоступен. Там-то и увидел маленький Коля жуткие мясные ряды, где висели огромные туши, горками лежало ярко-алое мясо и скорбно, из-под полуприкрытых век, наблюдали за посетителями бледно-желтые свиные головы с волосатыми ушами. Неподалеку лежали утки, гуси и куры, задрав в потолок восковые когтистые лапы. Коля впервые увидел курицу, которая не выглядела посиневшим заморышем, какие продавались в магазине за домом. А еще дальше, жалко вытянув безжизненные лапки, лежали тушки кроликов. И лапки эти были покрыты серым мехом, чтобы никто не смог усомниться, что это кролик всамделишный. Коля медленно стал белеть, а потом лицо его приобрело зеленоватый оттенок. Его затошнило, и мама, быстро схватив его за руку, поволокла к выходу, на свежий воздух. Там она его и оставила, а сама вернулась в крытое здание рынка.

Обратно они ехали на трамвае, и Коля испуганно косился на мамину тряпичную сумку, откуда, как ему казалось, сейчас выберется ободранный до мяса кролик и коснется его мягкими лапками. Но Ольга Ивановна заверила сына, что купила курицу. Коля успокоился. Курицу ему тоже было жалко, особенно за остекленевшие полупрозрачные глаза под тонкой пленкой, но к этим несчастным он уже привык. А вот кролики… Коля и представить себе не мог, что их кто-то безжалостно убивает, а потом ест.