Еле выждал два дня и помчался к Соне, но встретиться им не удалось — ей назначили строгий постельный режим, плюс бесконечные капельницы. Он как мог, поддерживал ее по телефону, пытался рассмешить и успокоить, чуть было не рассказал о своем сюрпризе, но всё же решил повременить. Соня была вялая, словно только проснулась, часто молчала, и каждое слово из нее приходилось буквально вытягивать. Она ничего не просила и на все предложения передать ей вкусностей, отвечала отказом. Не нравилось ее состояние Николаю, но приходилось довериться врачам, другого и не оставалось.

Позвонила вдруг Инесса Леонардовна и строго его отчитала, не хочет ли он угробить Сонечку? Николай опешил: с чего бы?

— Ты понимаешь, что ей нельзя оставаться в этом роддоме? Ты знаешь, как там относятся к беременным? А я знаю! Нормальный мужчина, ответственный мужчина, по-настоящему любящий мужчина, уже давно нашел бы возможность перевести свою…э-э-э, жену, в частный перинатальный центр. А здесь ничего хорошего ждать не приходится! Вот у моей подруги зять. Он пылинки сдувал с ее дочки, пока она ребенка ждала. Сразу ее частная клиника наблюдала. Хотя о чем это я… Сонечка слишком терпелива, жаловаться не станет, а тебе и невдомек. Спровадил и рад. Захапал молоденькую, совсем девчонку, — вдруг плаксиво затянула она.

Николай попытался возразить, но Инесса Леонардовна громко хлюпнула носом и отключила телефон. Он еще долго соображал, что это было, и даже заподозрил, что мать Сони выпила лишнего, вот ее и понесло. Если бы была какая-то проблема с врачами, Сонечка наверняка бы сообщила. Позвонил на всякий случай ей, и снова услышал еле лепечущий равнодушный голос, заверяющий его, что всё хорошо.

Николай метался по квартире из угла в угол. Даже Ольга Ивановна старалась не попадать ему под руку и тихо отсиживалась у себя. Жалела она сына. Сколько бы ни делала вид, что сердится, но сердце разрывалось, глядя на его неустроенность. Тамара снова уехала и вряд ли уже захочет с ним соединиться, Лёлечка глаз не кажет. Рассыпалась семья, развалилась, как треснувшая от кипятка стеклянная банка. Сколько ни собирай теперь осколки, а так и будут трещины одна на другую наползать. И как с этим смириться на старости лет? Не дали спокойно дожить и умереть с легким сердцем. Просыпалась рано, чуть свет и сразу же начинала думать, жалеть себя, ругать сына, а потом находить для него оправдания. «Ладно пускай бы уже с этой был счастлив, чтоб всё как у людей. Так нет. Носится куда-то, приходят, уходят, то больница, то денег надо». Вздыхала, размышляя. Такие страсти в двадцать лет гожи, а почти в пятьдесят? Не молодеет ведь. Если бы уж женился, как полагается, свадьба, потом дите, чтоб всё по порядку, так и тут черти что. Пугалась, что помянула нечистого и крестилась, глядя на икону. Все ноги стоптала в церковь ходить. Раньше просьбы были длинные, витиеватые, затрагивали всех в семье, а теперь кратко просит — «чтоб наладилось всё», а то и вовсе молчит, ежится под строгими взглядами святых. Где ошиблась? Почему таким воспитала? Потом правда, защищалась — не убийца, не вор, ну, а что запутался в жизни, так с кем не бывает?

Николай решил ехать в роддом, нужно было разыскать лечащего врача и переговорить с ним о Соне. Может, и правда, увезти ее туда, где о ней лучше позаботятся? И вот тут-то мелькнула в голове мысль о квартире и приличной сумме, что позволила бы окупить все расходы. Но как же не хотелось уступать Тамаре! У Николая даже заныл зуб от переживаний. Решил пока всё же повременить, еще ничего непонятно. Да и продажа — дело небыстрое.

Пока добирался, попал под дождь и промок насквозь. Так и стоял перед окошком справочного с мокрыми волосами и потеками на рубашке. Чернявая, как галка медсестра восточной внешности попросила обождать и, не торопясь, удалилась. «Они, что здесь, вообще никуда не спешат?» — раздраженно подумал Николай, чувствуя, как хлюпает вода в туфлях, а тело пробирает озноб. «Еще заболеть не хватало», — тоскливо мелькнуло в голове. Прошло пять минут, к нему так никто и не вышел. Соня на звонок тоже не отвечала. То ли процедуры, то ли спит. Николай огляделся. В глубине фойе он увидел маленький больничный буфет. Нестерпимо захотелось горячего чая и желательно с лимоном. Он вдруг ярко представил себе граненый стакан темно-коричневой сладкой жидкости с желтым неровным кружком. Ноги сами понесли его в сторону отгороженного стендами с изображением дымящихся кружек и ватрушек, общепита. Внутри кое-как приютились два пластиковых белых стола и такие же два стула. Не доходя до витрины с пирожками и сосисками в тесте, Николай замер на месте. Он медленно повернул голову и даже несколько раз моргнул. За одним из столиков, неловко сложив длинные ноги, сидел Тимур. Николай сразу же узнал его, та черно-белая фотография так и осталась у него перед глазами. Сидел он полубоком, не обращая ни на кого внимания и игнорируя бумажный стаканчик с остывшим кофе. Рядом стояла бутылка воды.

Николай медленно подошел к мужчине. Тимур был одет во всё черное и походил на алхимика из средневековых романов. Не хватало только черной шляпы. Николай застыл в шаге от него, не понимая, как и о чем начать разговор. В голове на удивление стало пусто и гулко. Вдруг Тимур как будто вздрогнул и поднял голову. Его опрятная с проседью борода делала его старше своего возраста. «Соня рядом с ним выглядела, как с дедом», — в смятении подумал Николай, не отводя глаз.

— Вам что-то угодно? — удивился Тимур.

Николаю захотелось размозжить ему голову. Ясное и совершенно пугающее желание заполнило всё вокруг. Он испугался.

— Угодно. Я хотел бы знать, что вы… ты тут делаешь?

Секунд пять Тимур почти с изумлением смотрел на странного своего собеседника, но потом в глазах его мелькнуло понимание.

— Вы Николай? — спросил он, словно не замечая невежливого «ты».

Потом помолчал немного и добавил:

— Сонечка много о вас рассказывала.

Николай не стал углубляться в светскую беседу. Он с трудом себя сдерживал. Кулаки сжались так, что костяшки готовы были прорвать смуглую кожу, а челюсти свело от напряжения.

— Присаживайтесь, — любезно пригласил Тимур и даже подвинул свободный стул в сторону Николая. — Вы, кажется, промокли под дождем. Вам нужно что-то горячее, — открыл он прописную истину.

Николаю показалось, что этот престарелый фотограф просто над ним издевается. Сидит и глумится, надеясь, что в общественном месте ему ничего не грозит. Тимур предостерегающе вскинул руку. Жест получился очень изящным, как у балетного танцора.

— Прошу вас. Давайте без сцен! — и даже поморщился, словно от головной боли.

Николай разжал пальцы и, помедлив, сел на хлипкий пластиковый стул. Ножки у него разъезжались и скользили по кафельному полу. Он собрался снова повторить свой вопрос, но Тимур не дал ему этого сделать.

— Соня поддерживала меня. Мой черед, — просто сказал он и пожал плечами. — Ей сейчас нелегко.

Оставалось только скрестить руки на груди и шумно выдохнуть. Этот высокомерный человек выводил его из себя. Неужели Сонечка с ним видится? Но ей же предписан постельный режим. Голова угрожающе заполнилась вопросами. Они множились, как зернышки риса на шахматной доске и вот-вот уже готовились прорваться наружу.

— Кто спрашивал о Веселовской? — услышали они одновременно резкий женский голос. — Родственники Веселовской где?

Не сговариваясь, и даже как бы отталкивая друг друга, Николай и Тимур бросились к выходу из буфета.

Спустя две недели Соня вернулась домой. Она вышла из роддома прозрачная до синевы, теперь уже окончательно похожая на неземного эльфа. В сгибах локтей разлились неровными буграми следы от безжалостных острых иголок, а волосы и кожа пропахли лекарствами и тем особенным запахом, который витает во всех больницах. Она вышла к Николаю совершенно безучастная, как заводная большая кукла. Казалось, что ее блестящие серые глаза превратились в стекло и даже не моргают. В такси Николай сжимал ее ледяные пальцы, не в силах найти нужных слов, потому что и сам еле сдерживался от переживаний и от рухнувшего в бездну счастья, о котором он так искренне размечтался. И получил щелчок по носу. Себя жалел в одиночестве, а Соню нужно жалеть прямо вот здесь и сейчас. Только где взять для этого силы? Так и сидели они рядом, но порознь, вместе, но каждый в своем измерении. Николай порывался проникнуть в сферы Сониной планеты, но она наглухо законопатила все щели, герметично окутала себя непроницаемой оболочкой, защищаясь от всех, кто мог бы заговорить о ребенке. Об исчезнувшем ребенке.