Удивленно моргнул Март, а Лиасс и Милит ее, наверное, поняли. Милиту проще. Милит – эльф. Ему и так суждено было жить долго. Шут – полукровка. Маркус – Проводник. А она – обычная тетка из страны, где продолжительность жизни мужчин позволяет существенно экономить пенсионный фонд, чтоб на бабушек хватало.

Господи, а сколько же прошло лет? Сколько часов прошло там, в Новосибирске? Или тоже – лет? Может, такой эффект «год – минута» только для первого времени, а потом все срывается и летит вперед…

Утешение, Ленка. Самоутешение. Если годы – можно не беспокоиться, родители ее уже оплакали, уже привыкли... если сами еще живы. Подруги забыли. На работе уж точно не вспоминают, разве что в связи с фактом исчезновения: была тут у нас в паштетном отделе одна, черт, как же ее звали – Ира или Таня…

Ну и утешение. Что остается? Сбегать узнать, как там дела? Тебя бы за несколько лет забыли. Точно так же, как ты забыла свой мир и своих близких. А ведь уверена была, что любила.

Почему она не вернулась в первый же год? Хотя бы когда опасности для шута уже не было, когда Родаг простил его, когда уже эльфы были спасены? А, да что тут, это уже понятно, уходить надо было сразу, потому что потом шут затмил все воспоминания, потому что влюбилась, и именно без памяти. Без памяти о прошлом. Начала новую жизнь за счет горя мамы с папой.

Милит погладил ее руку.

– Аиллена, не надо.

– Не надо что? – агрессивно спросила Лена.

– Я не знаю что. Ты себя растравляешь, а уж по какому поводу, я не знаю. Ты ведь снова спасла нас, именно ты. Гарвин только задержал чудище, но это бы нас не спасло. Я бы не хотел, чтоб оно мной пообедало. Я в пасть ему заглянул. Там даже не зубы, там… жернова. И оно бы нас перетерло. Всех. Потому что убежать мог только я… и сама понимаешь, не мог. И шута бы, и Маркуса, и Гару.

– Р-р-р, – донеслось из-под кровати. Гару не любил, когда его имя упоминали всуе и при этом не давали хотя бы пряник. Лиасс бросил один под кровать, и пес зачавкал: он способен был небольшой пряник есть долго, откусывая от него маленькие кусочки. Эльфийский пес. Сластена. Со светлыми глазами. У него ведь были глаза хаски – голубые, льдистые, но очень веселые.

Милит поцеловал ее в щеку.

– Не надо.

– Не надо что? Помнить свое прошлое?

– Вот ты о чем! – облегченно вздохнул он. – Для чего переживать о том, что давно прошло? Может, мне начать страдать по поводу сделанных ошибок? Рвать на себе волосы из-за того, что неизвестно уже сколько лет назад не уследил за собственным сыном? Что жену не любил и даже не особенно оплакивал? Что дочку последние годы вообще ни разу не вспомнил?

Он намеренно приводил в пример куда более страшные события. Март прикинулся черным эльфом. Лене показалось, что он даже был немного испуган, присутствуя при таком почти семейном разговоре. Нельзя сказать, что он был чрезмерно почтителен, но всегда держал дистанцию: вы приказываете, я исполняю, я тень, я предмет меблировки. Дурак он, а не предмет меблировки.

– А где Апрель?

– Я послал его с поручением к Франу.

Лена не сразу вспомнила, что Фран – это, так сказать, лидер местных эльфов. И ведь так Лиасс и назвал бы его раньше, может, даже десять лет назад. А теперь эльфы Трехмирья окончательно стали местными.

– Прости, Милит, – буркнула она. – И идите отсюда. Я хочу встать и пойти в ванную.

– А для чего мы должны отсюда идти? – поднял бровь Лиасс. – Ты разве неодета? Даже твое черное платье куда более игривое, чем эта рубашка. Ты иди, а мы подождем.

Лена тяжело вздохнула. Эльфы неисправимы. Она вылезла из-под одеяла, и даже Март ничуточки не смутился, словно она была не в ночной рубашке, а в плаще, и отправилась в ванную. Усталость дала о себе знать, причем почему-то мышечная, а тут горячая ванна – лучший способ лечения. А завтра надо будет сходить в ту баню, где душ. Вряд ли его убрали, эльфам это ноу-хау тоже понравилось, и хотя бы летний душ был чуть не в каждом дворе.

Она, кажется, даже поспала в ванне. Так хорошо было. И хорошо было еще и потому, что исцеление уже закончилось, и шут с Маркусом спали крепким, хотя и магическим сном. Правда, они переносили его легко, а Лена не любила. Похмельный синдром потом был. Или просто проснуться не могла по два дня.

В дверь ванной просунулась рука Милита с ворохом одежды. О, замечательно красивое платье, которое они купили ей в одном мире, где все виды искусства слились в единственном – в ткачестве. Покрой у платья был банальный, чуть ли не как у черного, зато цвет… Платье мерцало и переливалось, но ни в глазах не рябило, ни вечерним не казалось… то есть в том мире не казалось, потому что видели они и пошикарнее. Стало тогда мужикам обидно: а чего это все женщины такие нарядные, а наша в таком простеньком… И купили. И даже с размером угадывать не пришлось: оно сзади было на шнуровке, от чего в восторге был шут. При всем желании зашнуровать платье сама она не могла, пришлось звать Лиасса, чтоб не заставлять Милита вспоминать то, что ей самой вспоминать не очень хотелось, а у этого руки были такие ловкие, что невольно возникал вопрос, сколько же платьев зашнуровал он за свою долгую жизнь. А ведь эльфы предпочитали пуговицы…

– Лиасс, а из чего вы делаете пуговицы?

– Что? – опешил он. – Из разных материалов. Из рога, из конского волоса, из кости, самоцветов, металлов, в основном серебра и его сплавов, дерева… Я даже и не знаю. Каждый мастер имеет свои секреты. Сочетание разных материалов. Был в Ларме мастер, так у него каждая пуговица была просто произведением искусства. Для детской одежды он делал пуговицы в виде кошачьих голов или бабочек. У Милита курточка была с пуговицами в виде синих птиц, он очень ее любил… Он умер еще до войны, а вот семья его погибла, и вместе с ними погибли и секреты их мастерства.

– Еще будут хорошие пуговичники, – пообещала Лена, – я точно знаю.

Губы Лиасса коснулись ее макушки.

– Я тоже знаю. У нас все будет, как и должно быть. Погоди, я высушу тебе волосы. Уже осень, тебе будет холодно, ведь мы еще не топим. Ты собралась навестить своих?

– Они же спят. Нет, не стоит заставлять ждать короля, да еще такого хорошего, как Родаг.

Хороший король Родаг играл в сложную эльфийскую игру типа нардов с одним из черных эльфов, проигрывал и потому покусывал губу. Эльфу и в голову бы не пришло поддаваться, они даже в игре с детьми никогда не поддавались, просто игры выбирали такие, в которых у ребенка обязательно был шанс выиграть.

– Не надо, – сказал Милит, когда Родаг решил переложить белый камешек из левой кучки в правую. – Ой, прости, мой король… Просто я когда-то был лучшим игроком. Если ты переложишь камень, то в три хода он загонит тебя в угол, и выбираться будет трудно.

– А если я вот так сделаю?

– А вот так сделай, – одобрил Милит. – И ты не зыркай на меня недовольно, ты каждое дежурство тренируешься, а он больше ста раз, наверное, и не играл.

– Здравствуй, Родаг.

Игра была не только забыта, но и отброшена. Порывистость Родаг сохранил. Слава богу, Лена не обнаружила в нем особенных перемен, выглядел он примерно так же, как и в прошлый раз, разве что волосы чуть потускнели… Ох ты, да он же просто поседел.

– До чего я рад видеть тебя, Делиена! До чего же я рад, что ты возвращаешься именно в Сайбию!

– Всякому хочется иметь дом.

– Сайбия – твой дом, – счастливым голосом произнес Родаг. И глаза те же. Яркие, голубые, живые.

– Неужели ты пришел сюда, только чтобы со мной повидаться?

– Именно! – засмеялся он. – Я ж самодержец, что хочу, то творю. Тем более что сейчас я легко могу отлучиться из столицы на продолжительное время, не то что на пару дней. Принцу надо учиться быть королем.

– Верховный охранитель?

– Умер два года назад. Аиллена, он ведь был стар. Когда ты пришла, ему было за шестьдесят. Он прожил хорошую долгую жизнь и, поверь мне, был вполне счастлив. И умер в одночасье. Легко. С улыбкой. – Он потряс Лену за плечи. – Милая моя, однажды ты не застанешь и меня, и можешь быть уверена, более счастливого короля ты не встречала в своих странствиях. И что бы ни случилось со мной, Сайбия всегда будет твоим домом. И всегда зеленые комнаты в королевском дворце будут тебя ждать.