– Говори, – разрешил шут. – Хотя мне все равно, обычный ты или необычный. Ты все равно… ну как бы брат мне. И Маркусу. А Милиту – нет, не брат. Дядя.

Гарвин покачал головой и свободной рукой погладил запястье Лены, словно благодарил… или предупреждал о чем-то.

– Я был связан с братом, с женой, с детьми, – подчеркнуто спокойно сообщил он. Милит подавился. – Ты правильно понял, Милит. Я был связан с ними, когда они умирали. Связь порвалась, только когда они умерли. Вам часто попадались люди или эльфы, которые… ну, считай, умерли?

– Мне – второй раз, – хмыкнул Маркус. – Вот Милит был первым.

Милит возразил:

– Это совсем не так. Не то.

– А Лена на что? – безмятежно спросил шут. – Или я был неправ, когда говорил, что ее Свет очистил тебя?

– Рош! – возмутилась Лена. – Ты же в это не веришь!

– Почему? – опешил шут. – Как это – не верю? Я ж не могу врать, Лена…. Все равно не могу. Тебе – врать? Ты изменила нас всех, даже Владыку.

Гарвин усмехнулся. Нет, они не могут всерьез.

– Свет, не свет, – практично заметил Маркус, – но конечно, изменила. Ты меня вспомни в первое время. Я разве такой был? Да и Рош тоже… хотя он изменился меньше всех. Он, наверное, и так тебе соответствовал.

– Ну-ну, – саркастично согласилась Лена, – пришла такая обычная тетка и давай подгонять под себя не самых заурядных людей и эльфов.

– Да нет. Мы сами подгонялись под тебя. Не без удовольствия. Делиена, я и не знаю, почему так, но это правда. Не веришь? Ну и не надо. Главное, что мы верим.

– И у вас один смысл жизни – обо мне заботиться.

– Ну да. А что?

– Вы дураки! – объявила она. – Все.

– Все. А если я пойду булочек еще попрошу? Кто хочет?

– Я! – дружно сказали все.

Лена не пыталась сдвинуть их с этой дурацкой мысли. Бесполезно было, потому что они на ней и не зацикливались. Были внутренне глубоко убеждены. Утром восходит солнце, зимой идет снег, Лена оказывает благотворное влияние на окружающих, особенно на тех, кто все время рядом. С шутом они это, конечно, обсуждали, потому что с ним она готова была говорить вообще обо всем. И, наверное, потому, что он умел убедить ее в своей правоте.

– Я и не утверждал никогда, что ты великая женщина, – рассудительно сказал он. – И не буду. Ты действительно такая обыкновенная, что это еще лучше. Ты делаешь то, что считаешь правильным, и это оказывается правильным… Может, и правда, потому что в твоем мире другие правила и представления, до которых мы еще не доросли. А может, и нет. Наверное… даже наверняка многие думают так, как ты. Но разве делают все?

– Рош, да просто дело случая, что я могу что-то сделать.

– Ну да. Только не все, кто может, делают. Даже если думают так же, как ты.

– Откуда ты знаешь?

– Странницы. Насмотрелся уже. Они разве делают? А могут то же самое. Ну пусть и поменьше, но могут. Только не делают. Ничего. Даже по мелочи. Боятся. Ты тоже боишься, я знаю, но делаешь. Как начала с меня, так остановиться и не можешь. И знаешь, что еще хорошо, по-моему? Ты не пытаешься облагодетельствовать всех, понемножку помочь всем – ну удачи желаешь или хорошего урожая, а всерьез помогаешь немногим. Нам. Владыке. Родагу. Дарту. Ты выбираешь тех, кому хочешь помочь.

– Всем помочь невозможно.

– Именно. И придя к этой мысли, Странницы перестали помогать и немногим. Они даже силу свою контролируют, когда с мужчиной ложатся. Вот скажи, зачем вообще ложиться, если контролировать, а?

– Вот этого не знаю, – чистосердечно призналась Лена. – А ты все еще думаешь о том, что используешь меня?

– Нет.

– Ладно, я иначе сформулирую. Ты все еще думаешь, что так привязан ко мне только потому, что я даю тебе силу? Ага, молчишь…

– Лена, я…

– Вот теперь слушай меня внимательно, Рош Винор. Я знаю, что ты чувствуешь. Лучше, чем знаешь ты сам. Так вот – это не так. Я даю тебе силу, но ты мне ее возвращаешь. Это и есть наш океан.

Сине-серые глаза засияли. Шут ничего не сказал, просто обнял, прижал к плечу ее голову, даже в маковку, как обычно, не поцеловал, но сердце билось – Лена толчки чувствовала. Поверил. Наконец-то поверил – в себя. А Лена уж и не помнила, когда зародилась в ней эта убежденность. Шут сомневался по своей давней привычке сомневаться во всем, докапываться до истины и, хотя понимал, что попросту, без затей, Лену любит, искал еще какие-то объяснения. Этой вот их привязанности-связи. Этой невозможности быть врозь. Он рассказывал как-то, что Милит в припадке откровенности (после медовухи, естественно) говорил, что Лену, бесспорно, любит и забыть не может, да и не хочет, но понимает, что, разлучи их судьба, он бы приноровился жить без нее. Милит ей рассказывал о том же припадке откровенности у шута (после той же медовухи), что шут бы не приноровился бы. «Я не сумею без тебя», – вспомнила Лена слова Милита. А шут ничего такого вроде и не говорил. Но пробовал – без нее. И вернулся.

Редкие намеки насчет особости предназначения Лена пропускала мимо ушей. Она и так знала, что шут важен сам по себе. В конце концов в Зеркале перемен они отражались рядом. В конце концов не может Лена играть столь уж значительную роль, какую ей пытаются приписывать, – и именно в силу своей обыкновенности. Собственно, все, что она делала, она делала чужими руками: шута уводил с эшафота Маркус, эльфов впускал Родаг, вокруг Дарта сомкнули кольцо сильнейшие маги. Что она действительно может, это дать силу (энергию, магию, жизнь – как ни обзови), и для этого, по большому счету, необходимо только ее желание, а оно, оказывается, просто связано с ее собственными чувствами. Любит – и дает, при этом любить можно вовсе не как мужчину, а как брата, друга, отца родного (или прапрапрадедушку – количество «пра» даже уточнению не подлежит). Так что вероятнее всего, если уж и суждено им совершить некие великие деяния, то им, а не ей. А она уж добросовестно и со всем тщанием исполнит собственное предназначение: быть аккумулятором. Батарейкой «энерджайзер». Зарядным устройством. Общеукрепляющим средством. Дарующей жизнь. Поддерживать тех, кто по-настоящему может что-то сделать. Ярких и нестандартных.

Когда она, гордясь собой, сформулировала эту философскую систему шуту, он смеялся неприлично долго. Лена даже обижаться начала и отвернулась к реке, все еще мутной, грязной и бурной. Эльфы наладили уже переправу и усердно пахали землю на другом берегу. Лен будут сеять или что другое? И вообще, лен ли это? Она потрогала блузу под плащом. Шелк это плотный, а не лен. Гладкий и практически немнущийся. Помнится, когда-то у нее началась аллергия на синтетику, и она, поддавшись на уговоры и уверения продавщицы, купила платье, называемое льняным… Пришлось потом приятельнице отдавать практически бесплатно: от этого, с позволения сказать, льна, у нее чесалось вообще все тело.

Шут обнял ее за плечи.

– Не сердись. Я не над тобой смеялся. Над тем, что ты нас яркими личностями назвала. Ну, Гарвин – да, понятно. Но мы трое – ничуть не более яркие, чем ты. Мы такие же обыкновенные. Что во мне яркого-то, сама посуди? Такой же мирный обыватель, как ты говоришь. Ну, образован неплохо по местным понятиям. Книжек много прочитал. Но я даже не могу сказать, насколько меньше, чем ты.

– Какие там я книжки читала… – пробурчала Лена. – Чтоб я над философским трактатом мучилась…

– Какая разница? В любой книге что-то есть, – сообщил шут, не понимающий, что такое бульварная литература. – Не философия. Чье-то мнение. Пусть даже и глупое или неправильное. Сто таких мнений – и уже можно делать выводы… об ошибочности, например, и о том, что люди, придерживающиеся этого мнения, либо неумны, либо непорядочны, либо прикидываются, а раз их сто, то мнение это все же распространено, или кто-то хочет, чтобы оно было распространено, или, чем черт не шутит, оно имеет под собой какие-то основания… Все равно. Во мне нет ничего выдающегося, Лена. И в Маркусе нет. И в Милите. Вот Владыка – да, это личность яркая и заметная. Дарт – личность. Полукровка Брон – личность, а вот его брат Даг – не так чтоб особенно… Видишь, ты даже не возражаешь, потому что нечего. Ну, Милит великий маг, лучше всех умеет воевать… А вот нет войны – и все. Строитель. Маркус – разве что мечник лучше не придумаешь, но это не свойство личности. Это мастерство. Он Мастер клинка, а Кайл – Мастер амулета. Мы все думаем и поступаем… как все. То есть как не самые плохие, но и не самые хорошие. Я поумнее, Маркус похитрее, Милит посильнее. Вот и все. Тебя огорчает, что ты такая обыкновенная?