Не знаем, насколько быстро утешился князь. Но вернемся к нашим модным безделушкам. Среди них особое место в XVIII веке занимали табакерки. Обычай нюхать табак распространился как среди мужчин, так и женщин. Он пришел, конечно, из Франции. Изнеженные щеголи и жеманницы употребляли табак с ароматическими добавками. Табакерки делали из золота, серебра, слоновой кости, дерева и даже бумаги, многие из них, украшенные драгоценными камнями, были изготовлены весьма известными ювелирами.

Табакерки стали той мелочью, которой оказалось приятно занять руки, отвлечься на ее содержимое, когда в разговоре брали паузу, когда надлежало сменить тему или просто выйти из комнаты, прервав тем самым нежелательное объяснение. А кроме этого, табакерка выступила в роли посредника между влюбленными, она помогала им скрывать чувства от нежелательных глаз.

Приходит, скажем, некий волокита в дом к хозяйке или дочке, и прямо на глазах у мужа или отца передает ей любовную записочку. Вернее, он передает табакерку, будто бы угощая своим табаком. Записку передавали из рук в руки вместе с коробочкой или вкладывали в нее. На таком маленьком клочке бумаги писали, например:

Та, которой предназначалось это послание, под благовидным предлогом выходила в другую комнату, где читала его, писала ответ, который передавала таким же способом.

Табакерки, разумеется, чаще использовали как простые шкатулочки, в которых хранили мелкие украшения.

Вернулась в то время мода на так называемые привески, теперь их называли шателены, они стали неотъемлемым украшением корсажей дамских платьев и кафтанов кавалеров. Шателен — широкая цепочка с большим плоским крючком наверху. К нему прикреплялись часы, медальоны, брелоки и ароматницы. Иногда цеплялись даже миниатюрные несессеры, в которых хранили несколько флакончиков для духов, ногтечистку, косметические кисточки или лопатки.

В то же время далеко не миниатюрные несессеры стояли на туалетных столиках наших модников. Их делали из оникса (черно-белого или слоистого коричнево-белого) и многоцветного агата, украшая надписями галантного содержания, такой, например: «Надежда на твою верность — это мое единственное счастье».

А еще была в моде вещь для нас, современников, необычная, даже мало приятная, — блошиная ловушка. В конце века ее носили на груди на шелковой ленточке или золотой цепочке. Ловушку делали в форме трубочки из дерева, слоновой кости, серебра или золота. В трубочке проделывали дырочки, снизу ее закрывали, открывая верх, в него помещали стволик, намазанный медом, сиропом или какой-либо другой липкой жидкостью.

Образ красотки с подобным украшением, наверное, современным модникам романтического настроения не создаст.

Большое разнообразие ювелирных украшений, всякого рода отделки к пышному платью, будь то бантики, ленточки или шали, требовали соответственных причесок. Если в 30-е годы женщины носили пудреные волосы, которые надо лбом низко зачесывались, а сзади разделялись на множество локонов, спадавших на спину, то в 70-е годы прически выросли в высоту, являя собой целые сооружения из лент, цветов, перьев и волос. Они носили самые замысловатые названия: «шишак Минервин» или «по-драгунски», «Рог изобилия», убор «а-ля бельпуль» и т. п. С середины 80-х годов прически делали уже низкими, волосы завивали в мелкие локоны, на спину же ниспадал шиньон. В конце века волосы перестали пудрить, а вслед за этим исчез и шиньон.

Такое краткое изложение истории причесок за пятьдесят лет не дает, конечно же, никакого представления ни о виде их, ни о тех трудностях, с которыми приходилось сталкиваться нашим модницам. Мы попробуем обратиться к воспоминаниям, критическим заметкам, сатирическим статьям и даже государственным указам того времени, чтобы оживить наш рассказ.

Сатирический журнал «И то и сио» в 1769 году сообщал своим читателям: «До сих пор завивали волосы и ставили кудри наподобие заливных труб и винных бочонков; я ныне упражняюсь в изобретении новой манеры. Выдумка моя состоит в том, чтобы ставить кудри наподобие цветка розы и припудривать волосы красною с некоторой белизной пудрой…»

Николай Страхов рассказывал, что во времена моды на высокие прически, украшенные страусиными перьями, не всякая женщина могла ездить в гости в дома с низкими дверями, да и в каретах они сидели мучительно изогнувшись. Тогда же рассказывали о том, что где-то с обладательницей такой высокой прически произошел пренеприятный случай. Она коснулась волосами люстры с горевшими свечами и прическа загорелась. «Пожар потушили», но этот курьез нашел отражение в эстампе, автор которого изобразил даму с пожаром на голове и пожарников, заливающих ее водой из труб и растаскивающих ее горящие волосы крючьями.

Надо сказать, что мода на высокие прически не всем женщинам нравилась, в «Дворянском гнезде» И. С. Тургенева бабка Лаврецкого вспоминала, как тягостно было носить взбитые кверху волосы: «Поставят тебе войлочный шлык на голову, волосы все зачешут кверху, салом намажут, мукой посыплют, железных булавок натыкают — не отмоешься потом; а в гости без пудры нельзя: обидятся, — мука!»

Волосы зачесывали к войлочному шлыку кверху, от него они укладывались по сторонам в косые крупные букли, а позади к затылку прикрепляли шиньон. Такая прическа называлась «западная собачка».

Муку с ароматическими добавками (или пудру), которой обсыпали волосы, делали цветной — розовой, палевой, серенькой, «а la vanille», «а fleur d’orange», «mille fleurs». Речь идет о цвете ванили, апельсиновом цвете и о ярком, пестреньком цвете «тысячи цветов». Это далеко не самые экзотичные названия, которые встречались во второй половине XVIII века. Как вам нравятся: «пюсовый» (красно-бурый), который имел оттенки «мечтательной блохи», «блохи, упавшей в обморок». По прихоти моды цвета получали названия «блошиной спинки» или «блошиного брюшка», «парижской грязи» или «гусиного помета». Некоторые цветовые обозначения («цвет бедра испуганной нимфы» или «влюбленной лягушки») установить уже почти невозможно, так как забыты анекдоты и различные ситуации, породившие эти названия.

Чтобы пудрой, разноцветной или белой, ровно обсыпать всю поверхность парика, устраивались просторные специальные шкафы. Туда вставала только что причесанная особа, дверцы шкафа закрывались, и сверху на нее мелким дождем сыпали пудру. Благовонная пыль равномерно опускалась на голову. Были и другие способы, например, «щеголиха держала длинную маску с зеркальцами из слюды против глаз, и парикмахер пудрил дульцем — маленькими мехами или шелковой кистью».

Потом убирали прическу гирляндами цветов, перьями, наколками, драгоценными камнями — в зависимости от достатка.

Были между парикмахерами великие артисты своего дела. Некий француз Леонар, парикмахер несчастной королевы Марии Антуанетты, во время революции переехал в Россию. Про него рассказывали, как однажды, причесывая графиню Разумовскую, он выдумал новое украшение. Графиня спешила на бал и хотела блеснуть прическою, в то же время ничего оригинального для украшения волос не было: цветы, перья, бриллианты — все уже так старо и избито. Леонар, в раздумье прохаживаясь взад-вперед по комнате, ожидая вдохновения, увидел в уборной графа короткие штаны из красного бархата и, осененный внезапной идеей, схватил их, разрезал ножницами, собрал огромным пуфом и устроил графине оригинальный, дотоле невиданный головной убор, имевший в обществе громадный успех.

В то время укладка волос отнимала уйму времени. За туалетным столиком иные щеголихи проводили бесконечные часы. Софья Васильевна Капнист-Скалон, дочь поэта и драматурга Василия Васильевича Капниста, писала о красавице Вере Ивановне Верещагиной, которая дни напролет проводила перед зеркалом, а когда собиралась ехать на бал, «…то с утра до ночи парикмахер пудрил и причесывал ее голову…».