Делала маленькие шажки, одновременно боясь и очень хотя оказаться с ним лицом к лицу.

Смотрит напряженно, как он отпускает талию, скользит от её локтей вниз, берется за запястья, гладит их…

Вскидывает взгляд, ловит его, и не улыбку – намек на неё. Хочет подарить в ответ хотя бы такую же – но получается только всё такую же молчаливую просьбу: «не останавливайся».

Данила опускает ее пальцы на свои плечи, Санта непроизвольно вжимается в них, чувствуя, как их твердость и жар неожиданно сильно действуют, множа желание, которое и без того заставляет кровь закипать.

Данила тянется к её лицу медленно, смотря в глаза. Санта же просто смотрит. На губы. Те, которые уже целовали в шею, и от тех мест по телу натурально простреливало. Что будет с губами – даже страшно. Но очень хочется…

Она чувствует давление столешницы в ягодицы и то, что в живот ей упирается напряженная ширинка.

Она приоткрывает губы за секунду до касания, само касание ожидаемо её взрывает. С губ срывается тихий стон, Данила реагирует на него улыбкой.

Он не пытается целовать агрессивно. Заткнуть рот языком, не давая вздохнуть.

Сначала он просто касается губ, ждет, пока она пригласит… Если пригласит.

И Санта пытается.

Его руки гладят голую кожу на талии. Она подается навстречу, скользит пальцами по плечам и шее вверх, чувствует подушечками иголки короткого ежика на затылке… Чувствует внезапную жадность, ныряет в мужские волосы, чуть давит, будто прося прижать к себе ещё ближе, сильнее открывает рот, встречает своим его язык.

Дрожит сильнее. Сильнее хочет. Меньше боится.

Кажется, она почти освоилась.

Кажется, всё получается.

Главное сейчас не думать…

Данила горбится, продолжая целовать и гладить. Ему не очень удобно, но он явно подстраивается. Это вызывает в Санте всплеск нежности, которые она пытается хотя бы показать, если не может озвучить: гладит по волосам, шее, старается унять дрожь, старается расслабиться быстрее… И сильнее…

Охает, когда Данила подсаживает её на столешницу.

Он смотрит в лицо, видит там что-то, что заставляет нахмуриться, а Санта снова мотает головой, мол, «нет… Всё хорошо. продолжай».

Он ненадолго снова прижимается к губам. Санта хочет верить, что чувствует в них отзывчивость, тянет вверх её футболку…

Хочет снять. Это понятно. Это правильно и желанно…

Это уже начало секса, кажется…

Новая дрожь пробирает сильнее прошлой, но воспротивиться – мыслей нет.

Данила просит глазами, Санта поднимает руки…

Футболка опускается на пол у ног, Санта смотрит на неё, когда Данила – на белье и кожу.

Тянется к животу губами…

Прижимается, вскидывает взгляд, прижимается опять…

Усмехается, потому что мышцы сокращаются против воли девушки после каждого его касания. И для него это – забавно. А для неё чуть стыдно. Не хочется быть настолько чувствительной к рядовым прикосновениям. Но оно как-то само…

Данила прокладывает дорожку из поцелуев вверх по белой линии, целует грудь через ткань, верхние проступающие через ткань ребра, ключицы, яремную ямку, снова шею…

– Я не сделаю плохого, правда… Остановишь…

Зачем-то говорит, хотя Санта и не сомневается. Как он может сделать что-то плохое, когда делает так хорошо?

Мужское лицо оказывается напротив её лица. Он просто смотрит сначала, потом снова тянется, чтобы целовать.

Накрывает губы, ныряет языком между ними, чувствует наверняка, что Санта его втягивает, с силой сжимая плечи. Она не очень опытна, но очень хочется дать ему понять, что он – максимально для неё желанный.

Данила тянется к пуговице на её джинсах, расстегивает, помогает разъехаться молнии…

Ведет пальцем по кромке таких же кружевных стрингов. Вроде бы просто щекочет, а у Санты перехватывает дыхание. Потому что очень ощутимо. И очень хочется, чтобы чуть ниже…

Но прежде она должна кое-что сказать. Начинать нужно с честности. Это будет правильно…

Данила продолжает целовать, поглаживая пальцами лобок через ткань, а Санта пытается вернуться в реальность из своего наполненного незнакомым чувством внезапно ожившего сна состояния.

Пытается увернуться от губ, чтобы просто сказать, но Данила то ли не понимает, то ли не хочет. Вжимает свободную руку в поясницу, заставляя прогнуться и почувствовать кожей текстуру ткани его пуловера.

Это усиливает дрожь, соски, которым достались пока только намеки на касания, остро реагируют на трение о кружево, поднывая и отправляя импульсы в промежность.

Мужчина углубляет поцелуй, Санта сжимает своими бедрами его, испускает новый стон, потом снова пытается отстраниться. Потому что ещё немного – и у неё просто смелости не хватит. А он не оценит. Нужно на берегу…

Она упирается в грудь Данилы, пытается нажать, чувствует сопротивление… Мужские руки уже мнут ее ягодицы. И это кажется агрессивным. Это не пугает, но заставляет кожу на руках стать гусиной. Но она права, ей нужна пара слов.

Санта давит сильней, Данила сильнее вжимается своими губами в её. Тянет её ближе к краю стола, ведёт себя так, будто не хочет давать то, чего просит она – паузы. И в Санте нет сил настаивать или требовать. Она готова смириться. Покориться готова. Принять.

Она дрожит, предвкушая, чувствуя, как мужские пальцы по-кошачьи сминают кожу через джинс, пока он не отрывается сам.

Пока разом не замирает весь. Пока не разжимает пальцы, опуская ладони на мрамор, уже там собирая в кулаки. Пока не утыкается лбом в её плечо.

Снова дышит громко. Глубоко и равномерно.

Стоит так, будто закаменел.

Санта чувствует – он её хочет. Очень. Но почему-то…

Понятия не имеет, что это значит. Пошевелиться боится. Смотрит в темноту перед собой. Ждет…

А когда Данила выпрямляется, и устремляет свой взгляд на неё – у Санты внутри всё разом умирает. Он ещё ничего не сказал, а ей уже больно. Она глазами просит его этого не делать, но Чернов решил.

Он приседает, поднимает её футболку. Вкладывает в бессильную ладонь, прижимает ею к груди. Смотрит только в глаза. Ни на губы. Ни на шею.

– Прости. Так нельзя. Не повторится и ни на чём не скажется. Дверь закрой за мной.

Говорит сухо. Разворачивается, берет свой мобильный, кладет в карман, идет в коридор…

Санта не дышит, смотрит в стену напротив. Слышит, как мужчина обувается.

Её сердце бьется так быстро, что даже больно.

На коже горят прикосновения, которых уже нет. Губы ощущаются по-особенному. Всю её накрывает особенная тоска.

И она знает, что надо сделать.

Знает, а будто замкнута в своем, не способном двинуться, теле. Челюсти сжаты так, что рот не открыть.

Санте понятно: Чернов уже обулся, выпрямился. Он будет колебаться ровно секунду и это её шанс.

Но она им не пользуется.

Слышит хлопок входной двери. Закрывает глаза. Выдыхает.

Не облегченно, а как-то… Безнадежно.

Сползает со стола, продолжая прижимать к груди футболку. Впервые чувствует, что на уши давит тишина её квартиры.

Проходит минута и внизу, под окном, заводится его машина. Санта жмурится, опускает руку…

Из бессильных пальцев выпадает ткань, они же тянутся к лицу, закрывая.

Санте хочется плакать. Её трясет куда сильней.

Ей просто надо было сказать:

– Останься, пожалуйста…

Но слова, как всегда, не вовремя застряли в горле.

Глава 16

«Охеренный. Сука. Вечер».

Раз за разом проносилось в голове Данилы, пока машина в непривычно рваной манере несла его в сторону квартиры.

Пальцы с силой вжимались в руль, но всё равно будто чувствовали дрожь, которая осталась на одной погруженной в полумрак кухне.

Вместе с девочкой, которая сегодня позволила бы. Всё, что он взял бы. А он…

Машина снова дернулась вперед из-за сильного нажатия на газ, самого Данилу вдавило в водительское, но горькая мысль всё равно догнала: как ни разгоняйся, от совести не убежишь.