— Выдадут виновника? — не поверил капитан.

— Нет, — я покачал головой. — Виновника, пожалуй, не выдадут, но если знают, что где-то тело прикопано или след какой видели, то обязательно подскажут.

Я извинился перед Дашей посадил её в фаэтон и отправил в университетский кампус, а затем пошел с Колычевым к ближайшему кабаку.

Долго расследовать не пришлось. Мы заглянули всего в три заведения, прежде чем обнаружили след секретаря в пельменной Прохора.

Выяснилось, что накануне Царев зашел туда поужинать. За еду и выпивку он как всегда не заплатил. Но выпил порядочно и все пытался завести с кем-нибудь разговор. Тут на ловца и зверь пожаловал — в пельменную заскочили морячки после долгой работы с такелажем. Они угостили секретаря выпивкой, поведали о дальних странах, пожаловались, что в команде один человек приболел и они ищут подмену.

«Вот вам товарищ для плавания» — сказал секретарь ударив себя в грудь кулаком.

— Так и ушел с ними. -закончил рассказ Прохор. — Правда на ногах едва уже держался.

— С какого корабля были матросы? — спросил я.

— Кажись, с «Варяга».

«Варяг», как и многие корабли после объявления о пошлинах перебрался в Эскимальт. Чтобы прояснить дело, мы с Колычевым взяли извозчика и отправились к Тропинину на Иркутскую улицу. К счастью Лёшку удалось застать дома и не пришлось на ночь глядя ехать в Эскимальт.

— Ушёл «Варяг», — сказал Тропинин.

— И куда он отправился?

— В Банкибазар. Прошлый-то рейс мне Расстрига сорвал.

— Банкибазар? — не понял Колычев.

— Такое дело, — развёл я руками. — Боюсь, раньше чем через год вы своего секретаря не увидите.

Глава тридцать вторая. Короли пиара

После внезапного отплытия секретаря на поиски приключений, Колычев резко отыграл назад. Арест с типографии и пикеты с пирсов были сняты, а сами казаки перебрались обратно на первый этаж гарнизонного домика Старого форта. Но только совсем наивный человек мог бы решить, что Колычев сдался. Нет. Он наверняка вынашивал другую стратегию и, в отличие от modus operandi шедшего напролом Царева, предугадать действия капитана было невозможно.

Затишье, однако, наступило и я воспользовался им, чтобы начать подготовку операции «Явление Виктории миру». План был давно разработан и согласован с Тропининым. Он заключался в проведении огромной ярмарки, на которую предполагалось собрать как можно больше народа со всего цивилизованного и не очень цивилизованного мира.

Привлечь негоциантов в столь отдалённые земли могла только нажива. А из всех видов наживы мы пока что могли предъявить лишь меха. На них и был сделан акцент.

Поэтому в фокус операции мы поместили именно меховую ярмарку. Это определило время. С одной стороны, торговлю мехами имело смысл проводить в конце весны, когда лучшая зимняя пушнина успевала прибыть с отдаленных островов. Однако мы решили не довольствоваться только американским товаром и придумали добавить к нему пушнину сибирскую, отчасти с наших расторжек с чукчами и коряками, отчасти пригласив с товаром сибирских купцов и промышленников. Соболь и байкальская белка ценились высоко даже за пределами России. И впервые потоку мягкого золота предстояло пойти в обратную сторону. Но добраться до нас от Охотского порта можно было лишь к осени. Поэтому открытие Виктории назначили на октябрь.

Кроме того, как минимум два года требовались на подготовку и разогрев. Быстрее мы бы просто не успели достаточно раскрутить дело и вытащить европейских негоциантов. А на них была сделана особая ставка.

Итак: сентябрь восемьдесят девятого. Вот что мы выставили на воображаемом таймере.

— Ты уверен, что к нам придёт хоть один иностранный корабль? — спросил Лёшка, осматривая работы по расширению пирсов в торговой гавани.

После окончания возле них смогло бы разместиться не меньше двух дюжин торговых судов размерами с нашу стандартную шхуну.

— Да у нас свободного места не будет! — пообещал я. — Не то что пирсы, весь рейд забит будет. Я задействую все свои связи, заряжу всю европейскую прессу!

Европейская пресса того времени представляла собой не столько газеты, сколько отдельные брошюрки и даже листовки, распространяемые в народе и формирующие общественное мнение. Карикатуры на политиков соседствовали с серьёзными экономическими работами, социальные манифесты и памфлеты с четверостишиями и куплетами.

— Европейскую? — Тропинин задумался. — Знаешь, у меня есть знакомый издатель в Калькутте. Он сможет раскрутить любую идею так, что последний дервиш достанет из лохмотьев заначку и рванет закупаться шкурами калана. Если только его опять не посадили за что-нибудь.

— Отлично. Напиши ему письмо, мы приложим основные идеи и немного денег.

Хотя понятие пиара в этом веке ещё не было в ходу, его интуитивно использовали особенно проницательные люди, вроде нашей императрицы. В Британии все оказалось проще, чем в других странах. Здесь издавалось много газет, а у меня после поисков специалистов и участия в распродажах появилось несколько приятелей в разных изданиях. К тому же определенное внимание публики уже привлекли публикации офицеров Кука и первых торговых экспедиций британцев.

Я поместил заметки о меховой торговле в газетах, а некоторое время спустя с целью подогреть ажиотаж выпустил пятистраничный фундаментальный труд «Обзор меховой торговли Сибири и Русской Америки», где между делом упомянул о ярмарке в Виктории, как о явлении давно устоявшемся, привычном, известном среди природных жителей. Брошюры свободно лежали в кофейнях и пабах. Но вопреки моим ожиданиям труд вызвал слабый резонанс.

Решив, что мой уровень языка недостаточен, а слог не соответствует понятиям лондонцев о жаренных фактах, я нанял профессионального памфлетиста и с его помощью выпустил трёхстраничный трактат «К вопросу о русских мехах», где с сарказмом и прибаутками высмеивал автора предыдущей работы, обвинял его в некомпетентности и разносил в пух и прах его выкладки. Такой подход привлёк куда больше внимания.

Оба документа, как и газетные заметки не давали точных координат Виктории и вообще не упоминали о нашей столице, как о городе. Из контекста можно было подумать, что это форпост, небольшое поселение, фактория, куда стекаются индейцы со шкурами и жаждой обменять их на зеркальце или нитку бисера.

Материалы ссылались на множество вымышленных имён, на легендарного Кука с Берингом и на рассказы господ Ханны, Стрэнджа и прочих шотландцев. Разыскать первых было невозможно, известные мореплаватели ушли в вечность, поэтому заинтересованные буржуа начали искать выход на тех, кто первыми решили поторговать мехами. Одни однако были далеко — в Макао, Бомбее, а то и вовсе бороздили океаны. И лишь один человек, на которого ссылались в статьях, оказался доступен. Его звали Миллер и судя по упоминаниям в статьях, он знал всё о торговле мехами на северо-западном берегу.

На самом деле упомянутый господин ни разу не выходил в море дальше Пролива. Миллера мне посоветовал Слэйтер и после недолгого разговора он был нанят мной для поддержания операции.

Когда на него вышли люди, желающие получить информацию из первых рук, Миллер стал надувать щёки, каков и был наш уговор. Он охотно подтверждал высокую маржу в торговле каланом, но намекал, что полную информацию придержит для себя самого и своих компаньонов.

— Я собираюсь снарядить большое судно с товаром, господа, и отправиться к тихоокеанским берегам Америки.

— А как вы собираетесь обойти монополию достопочтенной компании? — спрашивали его. — А ведь еще есть компания Южного моря!

— Один из моих компаньонов, сэр Джон Ламберт, обещал договориться с обоими компаниями и получить от них лицензию.

Всё так. Не увидев ни пенни прибыли от «каперского» предприятия, Ламберт получил от меня в качестве компенсации некоторое число прекрасных мехов (соболь, речной бобер, медведь) и согласился поддержать легенду. Тем более, что это была не совсем легенда — предприятие действительно могло принести прибыль.