— Колычев Борис Игнатьевич, — доложил Тихон Лаврентьевич на следующий день. — Дворянин, капитан, кажется артиллерийский, хотя и корабельный. Молодой, но повоевать успел. Участвовал в турецкой войне, ходил в Архипелаг. Недавно вернулся из Ливорно. Чем-то провинился или был ранен, тут разнятся слухи. Но от адмиралтейства его отставили и назначили в коммерц-коллегию. В Ливорно он корабельными закупками занимался, может быть поэтому. Сам Колычев пока в Петербурге. Принимает казну, получает предписания.

— Хорошо.

Между артиллерийским и морским капитанами имелась огромная разница в чинах — две-три ступеньки. Хотя случались морские капитаны и бригадирского ранга, то есть практически генералы. А это совсем другой уровень. Охрана, дворня, обоз, финансы. Артиллерийский капитан — мышка рядом с ними. Вряд ли при нем более одного слуги будет.

Простого капитана на Америку! Империя в своём репертуаре.

Всего больше меня смущало то, что наше дело взяла на себя коммерц-коллегия. Но возможно резон в таком подчинении имелся. Наши владения формально не являлись частью империи. Территория, освоенная первопроходцами, могла рассматриваться пока лишь как промысловая вотчина, да и то весьма условно, так как на те же земли претендовали испанцы и англичане. Поселенцы или числились служащими промысловых артелей, компаний или вовсе не значились в списках, города и крепости считались торговыми факториями, временными поселениями, если вообще учитывались в каких-либо бумагах. Туземцы российского подданства не принимали, даже инородцами не значились, поскольку ясака не платили. На самом деле это был огромный мыльный пузырь, который готов был лопнуть, как только пытливый капитан сунет в него острый нос.

Короче говоря, только дело наладилось. А тут на тебе — начальник! Размеренной жизни пришёл конец. Мы уже выдержали состязание с Испанией и Британией, теперь предстояла битва с собственной империей и битва эта обещала куда больше проблем.

Прежде чем поднимать панику в Виктории, я навестил все доступные точки по пути следования капитана. Нижний Новгород, Казань, Иркутск, Якутск, Охотск. Намекал контрагентам, что неплохо было бы задержать начальника. Споить, если пьет, возок испортить, ямщиков подговорить. Но действовать исподволь, не раскрывая себя. Не хотелось бы добавлять проблем себе и другим.

К сожалению, верных людей у меня осталось в России не так много. Копыто всё реже вставал с печи, но он хотя бы имел друзей и обещал устроить всё, что сможет. А вот Данила, купец охотский, вовсе умом повредился. Уже пару лет как людей узнавать перестал. Нашли его однажды бродящим среди казенных складов с безумным взглядом и абсолютной потерей памяти. Отвели добре люди к дальнему родственнику, где Данила некоторое время жил нахлебником. Всё его состояние, понятно, растащили в несколько дней и когда я обнаружил старого приятеля, выглядел тот довольно запущенным. Смысла перевозить его в Викторию не было никакого, но памятуя о заслугах и дружбе я выдал родственнику крупную сумму на прокорм бедолаги и уход.

Особенно я теперь жалел о Коврижке. Перегон между Якутском и Охотском представлял массу возможностей задержать начальника, а при необходимости и вовсе избавиться от него. Но как раз пару лет назад Коврижка понял что стареет, внял моим настойчивым просьбам и перебрался с лошадками и семьей на Кадьяк, где с моей помощью основал конезавод.

Фактически я лишился всей старой гвардии. А новым контрагентам я уже не столь доверял, чтобы подговаривать против власти. Так что особой надежды на задержку начальника в пути я не питал, и в Викторию отправился в удрученном состоянии.

Глава восемнадцатая. Шмуглер

С открытием торговой гавани, где теперь осуществлялась вся погрузка и разгрузка, внутренняя гавань, с которой начинался город, стала чем-то вроде Ви-Ай-Пи терминала. Или если угодно привилегированным яхт-клубом, совмещённым с военно-морской базой. Здесь отстаивались корабли наших ветеранов, которые с возрастом всё реже покидал дома, дежурила эскадра «береговой охраны», базировался учебный флот Морского училища, швартовались частные яхты, в том числе моя «Американская Мечта». По камчатским или охотским документам ради конспирации все такие кораблики проходили как промысловые шхуны — владеть яхтами, как и шкурками горностая, в империях позволялось только членам императорских фамилий.

Обычно в акватории всегда стояло с дюжину кораблей, но сейчас гавань выглядела заброшенной. Лишь «Мечта» стояла у набережной напротив особняка, да одна из старых наших шхун, уже без мачт и оснастки торчала у причальной бочки. Шхуну давно следовало списать и продать на дрова, выходить на ней в море было опасно.

Наиболее пустое место, если можно так выразиться, находилось на месте у входа в гавань, где обычно стоял единственный наш фрегат. "Паллада требовала слишком много людей, поэтому редко поднимала паруса. Её выводили в море только в самые критические моменты, набирая в команду резервистов, добровольцев и уповая скорее на абордаж, нежели на прицельную стрельбу.

Отсутствие «Паллады» меня особенно встревожило. На время даже назначение на Америку начальника вылетело из головы. Тем более, что и людей на набережных оказалось не больше, чем кораблей в гавани. Даже меньше — выбираясь из лодки, я не встретил ни единой живой души. Где-то на примыкающих улочках слышались звуки города, кричали петухи, стучали топоры, ржали лошади, ругались люди, но пресловутая витрина пугала безлюдьем. С другой стороны, дома не дымились от пожаров или бомбардировки, город не лежал в руинах. Значит, что бы там ни случилось, оно случилось не здесь.

Надеясь выяснить причины запустения, я первым делом отправился не в особняк, а в главную контору компании. Центральный фасад с роскошным подъездом выходил на главную набережную. Не проходило и года, что бы мы не добавляли к «витрине капитализма» пару новых штрихов. Теперь над подъездом нависала галерея, достаточно широкая и длинная, чтобы вместить господ приказчиков во время перекура. Мы изрядно помучились возводя арки и перекрытия, но результат того стоил. Попивая кофе, чай или вино, попыхивая сигарой или трубкой, с галереи было славно наблюдать за кораблями входящими в гавань, выходящими из неё, стоящими на ближнем рейде или возле стен. Я часто делал зарисовки с этого ракурса, предпочитая его всем другим. Однако сейчас исполинский ластик богов подчистил пейзаж.

Гвардеец, что дежурил на входе поприветствовал меня, но не набросился с рассказами о каком-либо бедствии или войне. Впрочем я не был уверен, что он произнес бы хоть слово даже случись что-то действительно страшное. Парни Ватагина отличались молчаливостью и фатализмом. Я поднялся по лестнице.

Большой зал на втором этаже предназначался для церемоний и торжеств. Несколько кабинетов вмещали в себя всевозможные легальные службы. Здесь принимали капитанов, туземных вождей, промышленников. Сюда можно было привести и имперского чиновника. когда придет время. Всё это являлось лишь фасадом. Тайны скрывались за неприметной дверцей, которая вела в северное крыло, выходящее окнами на Иркутскую улицу.

Многочисленные пристройки превращали здание в настоящий муравейник. И все эти лабиринты из лестниц, коридоров, проходных комнат отлично маскировали единственный вход в святая святых, где сосредоточился подлинный контроль над колониями.

Сперва следовало попасть в невзрачный кабинет — один среди многих. С таким же шкафами, ларями, стульями. За длинным столом, делящим кабинет надвое, обычно сидел один из наших ветеранов. Человек со стороны просто не понял бы, куда попал, пока ветеран вежливо выпроваживает его восвояси. И только людям, входящим в узкий круг управленцев была доступна едва заметная дверь в глубине комнаты.

За ней располагался небольшой коридор с комнатами, где хранились личные дела колонистов, сведения о наших кораблях, факториях, активах, разнообразные архивы и секретная документация. Копии распоряжений, договоры, отчёты. Делопроизводство компании сильно опережало время. Нам с Тропининым удалось стандартизировать названия, терминологию. Много сил ушло на то чтобы заменить мутный стиль сказок восемнадцатого века на лаконичные доклады двадцатого или двадцать первого. Грамотная обработка информации сама по себе увеличивала коэффициент полезного действия. По крайней мере, наши парни получали исчерпывающие сведения и не наступали дважды на одни и те же грабли. Здесь же располагались несколько тайных отделов, особая комната, где хранилась денежная казна, а кончался коридор операционным залом, в котором проводились совещания и принимались решения.