Старый контрабандист проложил маршрут в голове, точно спутниковый навигатор.

— Что ты задумал? — спросил Тропинин когда лодка с Колычевым и его уцелевшими казаками отошла от борта.

— Затянуть переговоры и ввести в политический оборот эти земли, как особую территорию. Пусть наши границы зафиксируют головы европейцев, а позже посмотрим. Если бы спорили только две страны, они бы, конечно, рано или поздно договорились, но теперь претендентов больше. Даже Британия не решится выступить против Испании с Россией, если те договорятся. Таким образом договор троих станет гарантией.

— И что ты собираешься предложить британцам?

— У Британцев проблема четырех компаний. На промыслы здесь и торговлю с индейцами могут претендовать Гудзонобейская, Северо-Западная и компания Южных морей. А продажу мехов в Кантоне контролирует Ост-индийская. Я хочу воспользоваться противоречиями. Мы дадим зеленый свет тому, кто признает наши притязания на эту территорию и убедит правительство это сделать. Цена вопроса — калан и прочие морские ресурсы.

— Логично.

— Эх, привлечь бы в это дело ещё и шведов с бостонцами. Переговоры пяти стран затянулись бы на целую вечность.

— Шлюпка готова, — доложил волонтер.

И я отправился в форт Сан-Мигель.

Глава сороковая. Явление Виктории

Переговоры прошли даже лучше, чем мы ожидали. Мартинес поначалу сильно упирался, не желая отдавать ни пяди родной земли. Стрельбу он согласился прекратить, но все переговоры сводил к требованию, чтобы иностранцы убирались с его глаз, как можно скорее. особенно его раздражали британцы, поднявшие португальский флаг. Пытаясь (не слишком успешно) провести этим трюком родную Ост-индийскую компанию, они не учли Tratado de Tordesilhas — древний договор о разделе сфер влияния между Португалией и Испанией и влезли с чужим флагом на пажити испанцев.

Впрочем приказы Мартлинеса предписывали ему арестовывать любое иностранное судно. Бостонцев он до поры не трогал, но уже после битвы в залив вошел «Честный Американец», что переполнило чашу терпения командующего и он на нервах арестовал судно. Это ввело в уравнение конфликта Соединенные Штаты. Мартинес повышал ставки, а мы прикидывали, чем сможем ответить. Как вдруг примерно через неделю всё неожиданно кончилось.

Из Сан-Бласа пришел транспорт «Арансасу» с приказом вице-короля Флореса покинуть территорию индейцев нутка и эвакуировать оттуда всех подданных их католического величества.

Приказ стал для Мартинеса шоком. Все что «нажито непосильным трудом» ему предлагалось бросить. Просто так, без выкупа, встречных уступок или хотя бы гарантий. Капитан сразу как-то поник, потерял интерес к драке и согласился закончить спор. Британцев с бостонцами отпустил на свободу, корабли вернул хозяевам (за исключением «Святой Гертруды», которая ушла в Сан-Блас), а нанятые Колнеттом китайские рабочие достались нам. Строить никто более ничего не собирался, а у нас имелась для них работа.

С другой стороны, инструкции, выданные Муловскому (и доведенные им до сведения капитанов) хотя и однозначно приказывали занять все земли к северу от гавани Нутка и препятствовать иностранному или совместному торгу пушниной на этой территории, в тоже время предусматривали отказ от конфронтации в том случае, если американский берег будет занят представителями другой европейской нации. И поскольку на Острове на момент появления «Турухтана» уже обосновались испанцы, англичане и бостонцы, капитан Трубецкой не решился поднимать здесь флаг империи, ставить чугунных орлов или раздавать индейцам заготовленные монетным двором медали.

Таким образом два шара выбили из игры друга друга, два других обрели свободу благодаря нашим усилиям, шведский приватир Кокс благоразумно согласился на нейтралитет, признав нас независимой от Российской империи политической структурой. А мы остались при своих и даже немного продвинулись в статусе.

Понесенные во время битвы потери не позволили испанцам стать нам друзьями, но как и других участников конфликта, мы всё же пригласили их на ярмарку. От приглашения не отказался никто. Это было тем более кстати, что многие корабли требовали починки, которая в условиях дикой природы затянулась бы на многие месяцы. Мы же пообещали обслуживание по первому классу и любые материалы за разумную плату.

К тому же моряков манила пушнина.

Участники битвы составили лишь малую часть гостей. Несколько десятков кораблей разных наций заполнили торговую гавань еще в сентябре, за месяц до открытия собственно меховой ярмарки, и почти каждый день прибывало новое судно — иностранное или наше.

Иностранцев встречали у живописного и опасного мыса Флаттери на входе во внутренние проливы. На островке, выкупленном у индейцев маки, построен был маяк и лоцманский домик. На время ярмарки услуги лоцмана предоставлялись бесплатно (то есть оплачивались из моего бездонного кошелька).

Вместе с лоцманом на каждый иностранный корабль забирался инспектор от Адмиралтейства, который выяснял язык, спрашивал о больных, а потом протягивал офицеру отпечатанный на его языке листок с предписаниями «флотской комиссии». В порту запрещалась пользоваться открытым огнем у пирсов или на рейде вблизи прочих судов. Запрещалось бросать за борт мусор или ходить по нужде иначе как в ночной горшок. Моряки и пассажиры могли свободно пользоваться специально устроенными на берегу отхожими местами. Якорные канаты и причальные концы должны были быть снабжены тарелками от крыс или змей, а всякий запакованный груз проверяться собаками на этот же предмет. Запрещалось вербовать местных матросов иначе как на портовой бирже, тем более забирать их в команду насильно или в пьяном виде. Перечень вышел длинный, но ничего, требующего сверхусилий в документе не содержалось.

Была небольшая приписка в конце — замеченный в нарушениях корабль подлежал сожжению.

Для недоверчивых на островке возле Торговой гавани виднелся остов неизвестного сожжённого корабля. На который лоцман или инспектор не преминули указывать шкиперу. На самом деле шхуна сгорела года три назад от неосторожного обращения с огнем и её успели отбуксировать к островку, чтобы не занялись соседние корабли. Но в качестве демонстратора репрессий она продолжала служить городу.

Портовый сбор составлял для торговых судов шиллинг (двадцать викторианских копеек или теле, как говорили индейцы) с тонны водоизмещения, которая определялась английским способом. Команда могла сходить на берег свободно, торговать разрешалось без ограничений и пошлин любым товаром.

Вся эта бюрократическая мишура устраивалась не столько для сбора денег, сколько чтобы показать, кто здесь хозяин.

Для жителей Виктории такой наплыв иностранцев стал культурным шоком и возможностью заработать. Для моряков культурным шоком стал цивилизованный город посреди диких американских земель. Во многом более цивилизованный, чем их собственные портовые городки. Газовое освещение, конка, паровой катер, черная башня с часами, аттракционы на Поляне, футбольный стадион — все вызывало если не восхищение, то интерес. Наши магазины и лавки были более просторны и светлы, чем угрюмые норы большинства европейских столиц, наши кабаки отличались культурой обслуживания, а наши моды выглядели столь непривычны, что моряки покрой сворачивали шеи, провожая взглядами молодых дам.

Как мы и рассчитывали матросы оставляли большую часть личных денег в кабаках и лавках. Привычные развлечения матросов заставили вновь мобилизовать волонтеров теперь уже для охраны порядка. С драками наши парни умели справляться, вмешиваясь лишь тогда, когда стороны брались за ножи. Единственного о чем мы не подумали заранее, так это о борделях. Наверное, именно в них и заключалось главное отличие нашего фронтира от восточноамериканского. Казаки, зверобои и мореходы не привыкли покупать любовь, они брали её даром. Жён хоть «держимых», хоть венчанных могли в любой момент бросить, те могли овдоветь. Женщины часто переходили из рук в руки. Дети воспитывались без отцов. Таковы были реалии времени (Чем мы, кстати, пользовались, давая сиротам воспитание по своим стандартам).