С этими словами она завела двигатель и машина поехала в сторону Задела. А Ваня сидел и думал, что та самая лесная мавка положила на него глаз точно не потому, что у него такая «замечательная» мама. И от этого он проникался к этой неведомой лесной нимфе всё большей симпатией.

В понедельник утром, Лидочка, заместитель Вероники Павловны, привычно спешно собиралась на работу, успевая одновременно пить кофе, жевать бутерброд и наносить макияж. Неожиданно тренькнул телефон. Взглянув на экран Лидочка с удивлением поняла, что звонит её непосредственная начальница. Веронику Павловну на работе побаивались и недолюбливали, за её мстительность, но слушались, ибо все были ей обязаны.

— Слушаю Вер… — начала было она, но начальница её резко перебила:

— Так, Лидочка, слушай очень внимательно! Я сегодня беру отгул…

— Так это надо…

— Слу-шай! — это было сказано уже с заметным раздражением и Лидочка заткнулась. — Вот ты шефу и передай, что я задержалась здесь, на даче. Моего Ваньку завербовали в закрытую школу от нашей СВР…

— Ого!

— Сама в шоке, но ты слушай, слушай! Я сейчас тут решаю все формальности его устройством, буду завтра. А ты сегодня примешь одного человека. Сглузенко помнишь?

— Да, конечно!

— Вот ты его примешь, решишь его вопрос, положительно. Он оставит конверт, для Митрофана Митрофаныча, ты его не бери, пусть сам отдаст. Если упрётся — пусть оставит, но ты конверт не трогай, тем более не открывай. Если он будет не запечатан, а скорее всего так и будет, ты его заклей стикером и напиши, кому это. И вообще, руками его трогай по минимуму.

— Яс-но… А если я предупрежу…

— Я тебе всё сказала, а ты думай.

В среду утром начальник управы начал день с совещания с начальниками отделов и своими заместителями. И начал он с разноса:

— Вероника Павловна! Что за цирк с конями вы тут устроили в понедельник?

— Ничего я не устраивала, — спокойно и с некоторым превосходством ответила вопрошаемая. — Отгул у меня есть, а что произошло я Лидочке объяснила, Ваньку моего завербовали в спецшколу от наших спецслужб, мне пришлось срочно организовывать, чтобы он нормально в эту школу пошёл. Решать пришлось срочно, до первого сентября всего несколько дней, а его ещё и собрать надо было. Да и вообще, все планы поломались. Но ведь с этим Сглузенко всё нормально прошло?

Последний вопрос она задала, глядя на начальника самым невинным из своих взглядов. Того аж перекосило:

— Нормально… Знаешь, что тут было?

— Наслышана, но я-то при чём?

Начальника перекосило по новой, и он предпочёл тему закрыть, переходя к обсуждению текущих вопросов.

Вообще-то, после такого демарша Веронике Павловне следовало увольняться из управы и быстро, но она, вполне справедливо считала, что в сложившейся ситуации начальник её тронуть не посмеет, а то и вообще, переведёт в ранг особо полезных, ему только надо всё правильно объяснить. Поэтому, когда совещание закончилось и все стали расходиться, она обратилась:

— Митрофан Митрофанович! Можно с вами ещё пару вопросов обсудить?

— Ну что ещё? — крайне неприязненно бросил начальник, но милостиво позволил остаться.

Когда кабинет опустел, Вероника Павловна сразу взяла быка за рога:

— Не могли бы вы навести справки об этой школе? Вы ведь из армейских кругов, да и связей у вас больше, чем у меня.

— А что за школа? Как называется? — его самого взяло любопытство.

Вероника Павловна кратко рассказала о своей беседе с Полоцким. На это её начальник аж выдохнул:

— И ты оставила Ваню там? Да бросай всё и дуй туда немедленно, тащи его в Москву!

— Да я сама не понимаю, почему согласилась! Вот сейчас думаю обо всём этом и волосы дыбом! Но, с другой стороны, боюсь я дёргаться! Как бы не сделать хуже. И Ване и себе и вам.

— Да? А с чего такие мысли?

— Понимаете, этот Полоцкий ясно дал понять, что все мы у него под колпаком. Он перечислил мне все дела, которые мы решали в августе, с именами, датами, кто сколько мне заносил и сколько вы мне отстёгивали.

— А откуда ты знаешь, кто сколько заносил? — с явным подозрением спросил Митрофан Митрофанович.

— Я не знаю, — не моргнув глазом соврала Вероника Павловна, — но ваши конверты я открываю только дома, только когда совсем одна.

— Ясненько… Расскажите ка мне ещё раз про эту школу, по подробнее.

Когда ванина мама закончила свой рассказ, её начальник выдохнул:

— Так это не просто разведка, то, что этот Полоцкий говорит! Это глубинная разведка! Что-то среднее, между Штирлицем и нормальной войсковой. Если не врёт, то очень солидно… Ладно! Делать будем так: Вы сидите на попе ровно и никакой активности! А я поспрашиваю по своим связям. Кто-то о них должен знать! И, Вероника Павловна!

— Да⁈

— Если что-то от этих ребят ещё придёт, напрямую или через Ваню, вы больше не будете устраивать цирк с конями! Сразу сообщайте мне. В любое время дня и ночи! И дальше будете действовать строго по моим инструкциям!

Первого сентября, в день начала учёбы, Ваня заметно нервничал. Начать с того, что первого сентября в Техникуме учёба не начиналась. То-есть в техникуме-то она как раз и начиналась, а вот на спецкафедре — нет. Первого сентября все только съезжались, ибо тощий курс, по словам Полоцкого должно быть всего девять человек вместе с Ваней, собирали по всей Руси Великой, собрали в Москве на вокзале, откуда на «Ласточке» везли в N-ск, откуда уже на автобусе в Соловьёво. На вопрос: «Почему бы не собрать всех сразу в N-ске, а то и в Соловьёво?», Полоцкий, почему-то, начинал разговаривать матом, а на вопрос: «Мне тоже в Москву?…», взглянул на Ваню таким взглядом, что тот сразу заткнулся. А князь-чародей глубоко вздохнул пару раз и сказал:

— Иди… Иди уже… Первого сентября, в пол второго на остановке у почты. Там тебя автобус подхватит.

Ваня решил не уточнять какая почта, просто предположил, что та единственная, которая была в Соловьёво. И вот, за четверь часа до назначенного времени он уже стоял в означенном месте и жутко нервничал. Но точно в назначенное время к остановке подъехала потрёпанная жизнью пассажирская Газель, в открывшуюся дверь выглянул одноглазый мужик бомжеватого вида и по деловому спросил:

— Григоров?

— Я! — бодро откликнулся Ваня.

— Чего стоишь столбом? Полезай!

Второго приглашения не требовалось и вскоре Ваня уже трясся в компании своих сверстников: четырёх парней и четырёх девиц. Вскоре, попетляв по Соловьёво, Газель заехала в ворота, отделяющие просторный двор от остального мира и новоявленные студиозусы выгрузились. Одноглазый подозвал их к себе и принялся объяснять:

— Значит так! Повторяю для тех, кто не слышал: Я куратор вашего курса, зовут меня Соловей Одихмантич…

— Ух ты! — не выдержал Ваня. — Так значит, Соловьёво это ваша вотчина?

— А ты и правда не дурак! — хохотнул Соловей. — Но давай об этом потом. Так вот, жить вы будете тут, — он махнул рукой в сторону стоящих за его спиной строений, — в главной избе шесть комнат, вот там — он указал на притаившийся в глубине двора домик, — ещё три. Баня там, смотрите, не подпалите! Топимся печами, дрова там, — он снова махнул рукой куда-то вглубь двора. В главной избе столовая с плитой, с газом, но зимой, кто хочет, может и на печи готовить. А теперь давайте жеребьёвку, кому какая комната, чтобы никому не было обидно.

Сказав это, он снял свою застиранную до дыр кепку и кинул в неё несколько свёрнутых бумажек:

— Ну, кто самый смелый?

Ваня пожал плечами и шагнул вперёд. В результате ему досталась комната в малой избе, соседками его стали две девушки, что вызвало поток насмешек со стороны одного из новобретённых однокурсников.

— Ну всё, теперь идите, устраивайтесь, через пол часа собираемся в большой избе, там за обедом я вам всё и расскажу.