Уже уйдя из школы, я в течение трех-четырех лет время от времени навещал родителей Тамары. Меня принимали как родного. Каждый раз ее мать, плача, говорила: «Она Вас так любила!..» Такая вот история...

А рядом, с опережением на пару лет, — другая история, которой, в отличие от предыдущей, почти мгновенной, суждено было длиться более полувека.

О нашей первой встрече моя жена Лина при случае любит рассказывать примерно так:

«Весной 50-го года я с отличием закончила философский факультет МГУ по специальности психология. Но направления на работу мне не дали, так как мой отец в 37-м году был арестован и вскоре, как я потом узнала, расстрелян. Мне удалось поступить на работу в 635-ю школу только благодаря благородному и независимому характеру ее директора, Анны Константиновны Щуровской. После долгой и заинтересованной беседы со мной она, как это, видимо, полагалось, позвонила в районный отдел образования (РОНО). Разговор происходил при мне. С присущей ей нарочитой грубоватостью Анна Константиновна сообщила своему начальствующему собеседнику, что ей плевать на то, что я еврейка, и ни в каких советах она не нуждается. Я ей понравилась, и она меня берет. Так я стала учителем логики и психологии в ее школе. Первый из этих предметов проходили в выпускных, десятых классах. Моим ученицам было по 17 лет, мне — 22 года. Ситуация нелегкая! К тому же мне, наверное, за неимением других кандидатур, Анна поручила классное руководство в одном из десятых классов...

Назначаю первое классное собрание. Почти не спала ночь — обдумывала, как завоевать симпатию этих девушек, в большинстве своем из интеллигентных семей (центральный район Москвы), наверняка настроенных скептически...

Вечер после окончания уроков второй смены. В школе тихо и темно. На четвертом этаже в ярко освещенном угловом классе начинается мое решительное сражение за право быть руководительницей этих совсем взрослых девиц. Сейчас они молча и очень внимательно меня рассматривают и готовы слушать. Но, быть может, через несколько минут начнут обмениваться впечатлениями, посмеиваться. Понимаю, как важно заинтересовать их первыми же фразами. Ужасно волнуюсь, хотя начало моей «тронной речи» тщательно продумано. Подавив волнение, начинаю. Проходит несколько минут. Пока все идет хорошо. И вдруг... открывается дверь, и ленивой походкой в класс входит одетый в военную форму (но без погон) незнакомый молодой мужчина. Вероятно, один из еще не встречавшихся мне учителей школы. На меня он не обращает ни малейшего внимания. Наверное, принимает за одну из учениц, ведущую собрание. Небрежно, с легкой иронией в голосе обращается прямо к классу: «Заседаете. Это хорошо! А о чем речь?..» Не дожидаясь ответа, менторским тоном начинает что-то вещать удивленным девочкам. Но я его слов не понимаю, не слушаю. Меня охватывает отчаяние: мое первое собрание сорвано! Как я ненавижу этого самодовольного пижона!..»

Я тоже помню этот вечер. Почему-то задержался в школе после уроков. Помню, что делать мне было нечего, и я действительно лениво брел по потемневшему в наступивших сумерках коридору четвертого этажа, когда увидел яркую полоску света под дверью одного из десятых классов. Прислушался. Молодой голос кого-то из учениц что-то взволнованно вещает. Что — не разобрать. В том году я еще работал в школе по совместительству только в одном из седьмых классов, но уже вынашивал идею создания ежедневной школьной стенгазеты. Подумал, что неплохо было бы увлечь этой идеей кого-нибудь из выпускниц, открыл дверь и вошел в класс...

Другое традиционное повествование моей дорогой жены о начале нашего романа датируется 8 марта 51-го года. В школьном зале был накрыт стол, за которым учителя, в большинстве своем женщины, отмечали свой праздник. Мы с Линой сидели друг против друга на одном конце стола, около которого в кадке стоял большой фикус. Мне вдруг вздумалось продемонстрировать «стойку на руках» с опорой на спинку стула. Лина утверждает, что я хотел покрасоваться перед ней. Вероятно, так оно и было. Обычно этот эффектный номер давался мне легко. Но тут, видимо, сказалась некоторая степень подпития — потеряв равновесие, я свалился. По одной версии — на фикус, по другой — угодил головой в блюдо с салатом...

Так или иначе, но очевидно, что наши с ней отношения были уже по меньшей мере дружескими. Она с самого начала поддержала идею создания ежедневной газеты. К середине 51/52-го учебного года наши объединенные усилия увенчались успехом — газета начала выходить. На этой почве мы еще более сблизились. Если верить воспоминаниям моих «девочек», они уже тогда заметили, что «наш Лев ухаживает за Линой». Что не вызвало у них ревности, поскольку Лина с ее мягкой улыбкой, роскошной рыжей косой густых волос, собранных в пучок, всегда «к лицу и хорошо одетая» (по словам девочек) и к тому же умная и приветливая, им понравилась...

Летом 52-го года мы поехали вместе в дом отдыха ВТО на Плесе, а в октябре того же года стали мужем и женой, хотя оформление брака решили отложить до тех пор, пока не убедимся, что союз наш прочен. (Вероятно, это было мое предложение: «обжегшись на молоке, дуешь на воду».) Свадьбу справляли скромно — на дому у радушной Лининой тетки Зины. На этот раз моя мама при сем присутствовала. А кроме родных Лины, только еще Николай Сергеевич с матушкой...

Сначала мы поселились в маленькой комнатушке Лины в коммунальной квартире на 6-м этаже огромного жилого дома на Ново-Басманной улице. Туда после ареста отца всю их семью выселили из трехкомнатной квартиры, которая приглянулась какому-то чину из НКВД. Теперь Лина жила в ней одна: мать ее работала в Серпухове, ее там опекала Настенька — бывшая Линина няня, а брат женился и жил у жены. Комнатушка была крохотная. Зато ее большое окно смотрело в ничем не заслоненный простор синего неба, что меня совершенно очаровало: такое никогда моим глазам не открывалось!

В этой комнатушке мы принимали первых в нашей совместной жизни дорогих гостей: матушку и Николая Сергеевича. Провели чудный вечер, читали стихи впервые изданного на нашем веку Сергея Есенина. (Это было как раз накануне начала смертельной болезни матушки.)

Потом переехали ближе к школе, в нашу с мамой мрачную двухкомнатную квартиру. Из ее окон неба вовсе не было видно. Убедившись в надежности нашего брака, мы его зарегистрировали в начале 57-го года. В том же году, 17 октября, у нас родился сын Андрей. Жили мы хорошо, в счастливом согласии. Заботились друг о друге, стремились лучше понять, чем-то порадовать. Уважали интересы каждого из нас, включая и маленького сына.

Дорогой читатель, здесь уместно тебя предупредить, что в этой книжке я не предполагаю рассказывать подробнее о нашей семейной жизни. Эти подробности далеки от основной темы моего повествования.

Вернусь к делам школьным. В 54-м году я благополучно завершил обучение на заочном отделении физфака МГУ, а мои три класса окончили школу. Перешагнув тридцатилетний рубеж, пора было искать пути реализации моих давно определившихся научных устремлений. Из школы я ушел. До февраля 55-го года проработал в лаборатории академика Обреимова (см. ниже), где заканчивал свой диплом. Затем поступил в НИИ физико-технических и радиоизмерений (ВНИИФТРИ). О некоторых эпизодах, связанных с пребыванием там, расскажу в 10-й главе.

Что же касается Лины, то когда в педагогических кругах стало известно о предстоящей отмене преподавания логики и психологии в школе, она нашла в себе силы и мужество поступить на первый курс заочного физического факультета Педагогического института. Окончила его в 58-м году. Еще год проработала в качестве учителя физики (начала во время учебы на физфаке). Потом, в связи с заменой, по указанию Н. Хрущева, преподавания физики в школе на «политехническое обучение», покинула родные стены и в 59-м году поступила в качестве младшего научного сотрудника в Институт элементоорганических соединений Академии наук СССР...

Чтобы продолжить внешнюю линию ее жизни за протекшие с тех пор сорок три года, скажу только, что сейчас (в 2002 году) она доктор наук, профессор, ученый с мировым именем в кругу специалистов ее профиля...