Он был очень чувствительным, очень тонким человеком, этот Мэтью Пил-Суиннертон. Голос его задрожал. Но когда хозяйка заговорила, дрожал и ее голос.

— Нет, что-то не помню! Нет! А вы думали, он здесь?

— Ну, я и сам был не вполне уверен, — пробормотал он. — Благодарю вас. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответила она с наружной небрежностью владелицы пансиона, которой ежевечерне приходится желать спокойной ночи десяткам посторонних людей.

Он торопливо поднялся наверх и на лестнице повстречал привратницу. «Ну и ну! — размышлял он, покачивая головой. — Вот уж не подумал бы…». Наконец-то на подмостках жизни ему повстречалось нечто действительно загадочное. Ему довелось найти легендарную женщину, которая еще до его рождения сбежала из Берсли и о которой никто ничего не знал. Вот Сирил удивится! Потрясающая история! Всю ночь его мучала бессонница. Он сам не знал, оробеет ли, встретив назавтра миссис Скейлз. Однако от этой своеобразной пытки она его избавила. Весь следующий день она не появлялась, и он так и не увидел ее до отъезда. А предлога, чтобы спросить, где она прячется, Мэтью придумать так и не сумел.

Кабриолет Мэтью Пил-Суиннертона подкатил к дому № 26 на Виктория-гроув, в Челси; его дорожная сумка лежала на крыше экипажа. У кучера в петлице был красный цветок. Мэтью, придерживая рукой соломенную шляпу, выпрыгнул на тротуар. Здесь он остановился, и к нему вернулись спокойствие и беззаботность. У ворот дома стоял человек в такой же шляпе и сером костюме и закуривал сигарету.

— Привет, Мэт! — вяло приветствовал Мэтью человек приглушенным голосом, поскольку именно в этот момент он поднес к сигарете спичку и затянулся. — Опять куда-то спешишь? Ты мне как раз нужен.

Человек отшвырнул спичку и потряс руку Мэтью, выпустив через ноздри две струйки дыма.

— А ты нужен мне, — ответил Мэтью. — Я на минутку. Еду в Юстон. Нужно успеть на двенадцать ноль пять.

Он взглянул на своего друга, и, право, все черты этого лица повторяли черты миссис Скейлз. К тому же пожилая дама держалась совершенно так же, как этот молодой человек. Все это полностью лишило Мэтью душевного равновесия.

— Закуривай, — невозмутимо сказал Сирил Пови.

Он был на два года моложе Мэтью, от которого и позаимствовал большую часть его обширных и разнообразных познаний о жизни и искусстве, а также основные правила поведения, словом, он был учеником Мэтью во всем, чем интересуются молодые люди. Но он уже превзошел учителя и изображал из себя старца намного успешнее, чем Мэтью.

Кучер благосклонно наблюдал, как Мэтью закурил сигарету, после чего сам извлек сигару и, оскалив крупные белые зубы, откусил кончик. Вид и манеры пассажира, качество его дорожной сумки и начало дружеской беседы настраивали кучера на оптимистический лад. Он предвидел, что, прибыв в Юстон, пассажир поведет себя как джентльмен, а не как скряга. Кучер понимал тайное значение надетой набекрень соломенной шляпы. К тому же погода в Лондоне стояла великолепная. Группа из двух щеголей, над которыми во всем великолепии возвышался кучер, являла собой поразительную картину торжества сильного пола, который доволен собой и ни в чем не нуждается.

Мэтью подхватил Сирила под руку и увлек его за собой по тротуару, мимо калитки, ведущей в стоявшую за домом мастерскую, которую арендовал Сирил.

— Слушай, мальчик мой, — начал Мэтью. — Я разыскал твою тетушку.

— Что ж, очень мило с твоей стороны, — важно ответил Сирил. — Ты поступил как настоящий друг. А о какой тетушке речь?

— О миссис Скейлз, — ответил Мэтью. — О той…

— О той, которая… — лицо Сирила изменилось.

— Ну да! — воскликнул Мэтью, чувствуя, что может на законном основании насладиться сенсацией.

Право же, он принес на Виктория-гроув ошеломительные новости.

Когда он закончил свою историю, Сирил сказал:

— Так она не знает, что ты знаешь?

— Думаю, что не знает. Даже уверен. Но, может быть, догадывается.

— По-твоему, ты не ошибся? Ведь может быть…

— Слушай, мальчик мой, — перебил его Мэтью. — Я не ошибся.

— А где доказательства?

— К черту доказательства! — раздраженно ответил Мэтью. — Говорят тебе — это она.

— Ну хорошо, хорошо! Одного не могу понять — какой дьявол тебя туда понес. По твоим же словам, этот пансион…

— Я остался без гроша — вот и очутился там, — сказал Мэтью.

— Промотался?

Мэтью кивнул.

— Ничего себе номер! — заметил Сирил, когда Мэтью рассказал ему о том, что предшествовало его переселению в пансион.

— Понимаешь, она клялась, что меньше двухсот франков не берет. И она того стоила! Честное слово! Я чудесно провел время с этой красоткой! Скажу тебе одно: к англичанкам я больше ни ногой. Они просто ничего не понимают.

— Сколько ей было лет?

Мэтью призадумался.

— По-моему, лет тридцать.

Сирил смотрел на него с восторгом и завистью. У Мэтью было законное право сообщить еще одну сенсационную новость: — Когда вернусь, все расскажу подробно, — добавил он. — Открою тебе глаза, дитя мое.

Сирил смущенно улыбнулся.

— Оставайся! — попросил он. — Сегодня я еще должен сделать гипсовый слепок с руки миссис Веррел, а одному мне не справиться. От Робсона толку мало. Ты бы мне помог.

— Не могу! — сказал Мэтью.

— Ну хоть зайди на минутку в мастерскую.

— Нет времени, опаздываю на поезд.

— Да опоздай ты хоть на сорок поездов! Зайди. Посмотришь на фонтан, — сердито требовал Сирил.

Мэтью покорился. Когда они снова вышли на улицу, после того как Сирил минут шесть демонстрировал жгучий интерес к собственной работе, Мэтью снова вспомнил о миссис Скейлз.

— Ты ведь напишешь матери? — спросил он.

— Напишу, — ответил Сирил. — Но если увидишь ее, скажи ей сам.

— Ладно, — сказал Мэтью. — А в Париж ты поедешь?

— Зачем? Повидаться с тетушкой? — улыбнулся Сирил. — Не знаю. Посмотрим. Если мамаша подкинет деньжат… а это идея, — сказал он легкомысленно и, не меняя тона, добавил: — Если будешь болтаться тут все утро, упустишь свой поезд.

Мэтью уселся в экипаж, и кучер с недокуренной сигарой в оскаленных зубах наклонился и приподнял вожжи, чтобы не смахнуть надетую набекрень соломенную шляпу с головы щеголя.

— Да, кстати, одолжи мне немного денег, — попросил Мэтью. — Хорошо еще, что у меня есть обратный билет. Никогда в жизни так не проматывался.

Сирил протянул ему восемь шиллингов. Овладев этим сокровищем, Мэтью крикнул кучеру:

— Гони в Юстон!

— Слушаюсь, сэр, — спокойно ответил кучер.

— Подвезти тебя? — прокричал Мэтью, спохватившись, когда лошадь уже тронулась.

— Нет! Я к цирюльнику, — прокричал в ответ Сирил и помахал ему рукой.

Экипаж с грохотом помчался по Фулхем-роуд.

Три дня спустя, когда Мэтью Пил-Суиннертон проходил через рыночную площадь в Берсли, он, поравнявшись с Ратушей, встретил невысокую полную даму средних лет в черном платье, черной накидке с вышивкой и в чепчике с черными лентами, украшенном искусственными листьями и ягодами того же цвета. Она шла медленно и величаво — походкой знатной провинциалки, которая привыкла к тому, что в ее родном городе ей оказывают почет, и имеет достаточно солидный доход, чтобы ожидать проявлений раболепия со стороны всяческого простонародья. Но как только она заметила Мэтью, выражение ее лица изменилось. Оно стало простодушным и наивным. Слегка покраснев, она робко и радостно улыбнулась. В ее глазах Мэтью принадлежал к сливкам общества. Он носил заветную фамилию Пилов. В округе на протяжении поколений чтили его семью. «Пил!» — это имя вполне можно было произнести рядом с «Веджвуд». Да и «Суиннертон» стоял не намного ниже. Ни ее самоуважение, а оно было велико, ни здравый смысл, которого у нее хватало с избытком, не заставили бы эту даму применить к Пилам теорию о том, что все люди одинаково хороши. Пилы никогда ничего не покупали на Площади св. Луки. Даже в свои золотые годы Площадь не рассчитывала на такую милость. Пилы делали покупки в Лондоне или Стаффорде, на худой конец — в Олдкасле. Для стареющей полной дамы это было небезразлично. Да, за шесть последних лет она так и не оправилась от удивления, что ее сын и Мэтью Пил-Суиннертон держатся друг с другом совершенно на равных! Дама редко встречалась с Мэтью, но они симпатизировали друг другу. Ему льстила ее непритворная мягкость. А ей льстила его весьма изысканная почтительность. Ему была по душе ее внутренняя доброта, а то, как она время от времени журила Сирила, ужасно веселило Мэтью.