— Без ваших часов я бы уж никак не догадался об этом!

— Без наших часов, — Дору выдержал паузу, — у вас было бы свидание с другой женой…

Граф дождался, когда сын закроет дверь, и спустился на пол.

— Это ужасно. Она же его мать… Все-таки я плохой отец…

Но Валентина не думала говорить с ним о Брине.

— Ты почти разделся, — рассмеялась она, заметив, как граф подтянул брюки свободной рукой. — А до пятницы еще целых семь дней.

— Я просто решил переодеться, — в тон ей ответил граф. — Танцы отменились — к чему теперь фрак!

И направился к двери, но на пороге обернулся:

— Дору занят волками, Эмиль — часами. Сеньор Буэно давно не интересуется женскими прелестями. Ива с ребенком. И она женщина. Так что ты спокойно можешь пойти переодеться без моей помощи.

— Александр! — Валентина догнала его и взяла за руку. — Я просто думала о дожде. Как замечательно целоваться под ним… Это так же прекрасно, как и на дне озера…

Граф замер, но не обернулся.

— Я подожду до Петербурга, — отчеканил он. — Не беспокойся обо мне.

Они шли рядом, но у лестницы разминулись, потому что Валентина услышала плачь дочери. Когда Александр заглянул в детскую, она уже сидела в кресле- качалке и расправляла складки розового одеяльца у себя на коленях, одной лишь рукой придерживая дочь у груди. Граф опустился у ног вильи и осторожно взял в ладонь ее босую ногу, распрямляя подогнутые пальцы один за другим, чтобы коснуться губами стопы. Он исподлобья следил за лицом жены, каждую секунду готовый к тому, что та вырвет ногу. Однако Валентина не спешила отвоевывать свободу, и через пять минут вторая ее нога уже сама легла на плечо графа, требуя ласки.

— Интересно, останутся у нее твои глаза или нет? — спросила Валентина, осторожно отстраняя заснувшую дочь от груди.

— Неужели тебя смущает, что дочь может быть похожа на отца?

— А если она пойдет в тебя еще и характером?

— Я не уверен, что мой характер самое худшее, что Авила может унаследовать от родителей…

— Ты считаешь, что я намного хуже тебя?

— В чем-то — да, ты упрямее…

— Мы оба упрямые, и еще поглядим, кто кого в итоге переупрямит. Поднимись, будь так добр…

Когда граф отступил к двери, Валентина осторожно встала из кресла-качалки и медленно подошла к кроватке, чтобы опустить в нее дочь.

— Теперь у нас есть целых три часа на танцы, — улыбнулась она, только граф уже не видел в лице жены прежнего задора.

— Довольно танцев. С ними я тоже подожду до Петербурга. Но тебе все равно следует одеться, — добавил он тихо, но твердо.

Однако вилья вновь пожала плечами и направилась к двери без какого-либо намерения отыскать для себя одежду. Но лишь приоткрыв дверь, тотчас отпрыгнула назад и вжалась в грудь графа.

— В чем дело? — спросил тот ласково.

— Там этот! Старикашка! Я его боюсь. Выгони его из замка.

— Не могу.

— Но ты же хозяин. Ну ради меня, — подняла она на него молящие глаза. — Я не могу жить с ним под одной крышей. Отпусти тогда меня…

Александр в гневе оттолкнул жену.

— Прекрати!

Она сжала кулаки.

— Тогда и Петербурга не будет.

— А как же дождь?

— Дождь? — ее глаза сузились. — Я не поеду на машине. Я только полечу туда. Мы полетим вместе. У нас будет свобода на двоих. Ты сам мне это сказал.

 — Я пока еще не доверяю тебе, — буркнул граф.

— А я — тебе. Зачем ты тащишь меня в Петербург? Для Петербурга я умерла. Моя мать меня оплакала. Мои родственники справили по мне поминки. Зачем мне ехать в Петербург? Я не поеду. Я буду сидеть здесь. Голой. Взаперти. В этом райском саду. Без тебя. С моей дочерью. Убирайся! Вон!

Александр тоже сжал кулаки, но все же направился к двери. Как ему велели — он затворил за своей спиной двери рая. Его давно уже жил в аду.

— Любить — это не брать, любить — это отдавать, — проговорил сеньор Буэно, глядя на пустой стул графа Заполье. — Поэтому ростовщики никого не любят.

Александр остановился за его спиной, так и не уйдя из столовой после трапезы. Канули в лету уже две пятницы. Приближалась третья, но граф так и не решился постучаться в двери рая.

— Вы правы, Мойзес. К сожалению, вы правы.

— Но к вам, Александр, я всегда испытывал симпатию. Теперь понимаю, почему. Вы такой же! Вы ничего не отдаете, вы только берете.

Старик хрипло рассмеялся. Его смех подстегнул Александра, и тот в два шага вбежал по лестнице и открыл дверь в райский сад без стука и без разрешения.

— Я так и знала, что уж третью пятницу ты не пропустишь! — заявила Валентина.

Вилья лежала, свернувшись клубком между двух пней, и не повернула к нему головы. Она так и не оделась. Держит данное ему слово.

— Но отсюда я не выйду.

— Даже к пруду? — спросил граф тихо.

— Я не люблю мокрые поцелуи.

— Я не собираюсь с тобой целоваться. Я собираюсь с тобой танцевать!

— Танцевать?

Она вскочила с пола и отбросила ногу в позу ласточки.

— Танцевать я тоже могу здесь. И ты мне для этого не нужен. Ты мне вообще ни для чего не нужен!

И она звонко рассмеялась, но тут же, метнув взгляд в сторону кроватки, зажала ладонью рот.

— Не нужен, — повторила Валентина уже шепотом.

— Но у меня есть кое-что, что тебе очень нужно, — ответил Александр так же тихо, как и она.

Валентина сощурилась, но ничего не сказала.

— Ну? — поторопил ее с ответом граф.

— Что это?

— Пойдем со мной и узнаешь, — усмехнулся он грустно.

Валентина несогласно передернула плечами и погрозила вампиру пальцем:

— Ты пытаешься обманом выманить меня из комнаты. Не выйдет!

— Я всего-навсего хотел тебя одеть.

— Я не хочу одеваться, — заявила она и уселась на пень.

— Даже в свою рубаху?

Валентина вскочила раньше, чем граф закончил произносить слово «рубаха».

— Рубаху? — она схватила вампира за руку и потянула к двери. — Ты сказал, рубаху? Ты не мог сказать «рубаху»…

— Я сказал…

Граф распахнул дверь, и Валентина первой выскочила в коридор, и теперь граф бежал за ней.

— Ты знаешь, куда идти? — крикнул он на середине лестницы, и вилья остановилась, как вкопанная.

— Ты сказал — пруд, — повернулась она к нему совсем растерянная.

— Пруд, — кивнул граф и поспешил за женой вниз.

Валентина бежала по дорожке сада, едва касаясь пальцами ног светлого песка. Поднимаемый ею ветер свистел, подобно дудочке пастуха, и граф уже не мог дальше сдерживать счастливой улыбки. Он любовался светящимся в темноте телом, которое медленно парило в теплом ночном воздухе. Вдруг Валентина замерла и, обернувшись, раскинула руки, но граф не решился принять ее объятия. Он смотрел в глаза и видел их завораживающий блеск. Валентина стояла перед ним прежняя, полная живых сил и покорная своей мертвой природе. Что это было?

— Ты меня боишься? — спросила она его, как когда-то давно он спрашивал ее, живую девушку.

Он ничего не ответил — она прекрасно читала ответ в его глазах, как он когда-то в ее: боится. Еще как боится… Потерять! Но старый ростовщик прав. Он прав!

Валентина рассмеялась, отвернулась и побежала прочь, но не к пруду, а мимо, на кладбище. И граф ринулся следом. Как, как она догадалась?!

— Что же ты молчишь? Что же ты не требуешь у меня слезть с ее надгробия?

Граф вздрогнул: вилья действительно пугала его.

— Брины здесь больше нет, так что ты не потревожишь ее дух. Стой сколько хочешь!

Валентина опустилась на камень и свесилась вниз, закрыв волосами выбитые буквы имени прежней жены графа.

— Ты можешь делать, что тебе заблагорассудится, — проговорил граф, чувствуя удушье, которого не мог чувствовать.

— Только не проси назад свои крылья, — произнесла вилья почти что его голосом и расхохоталась. — Где моя рубаха? В ее могиле? Я угадала?

Александр молчал.

— Можешь не говорить, что ты обманул меня. Я знаю, что ты лжец. И я вышла с тобой, потому что устала сидеть взаперти. Брина выдержала три дня, а я — три недели. Я сильнее ее, верно?