— Хочешь рыбы?

Он поднял извивающуюся рыбину над головой, демонстрируя свою добычу со всех сторон, но Валентина отрицательно мотнула головой, и граф со злостью зашвырнул рыбину на середину озера.

— Я не хочу есть. Я хочу танцевать, — проговорила Валентина, прищурясь.

Граф вскарабкался на ствол и подал ей руку. Она улыбнулась ему, и в глубине ее глаз загорелся странный огонь. Александр в страхе крепко сжал ее тонкую мокрую руку своей такой же мокрой и стал внимательно наблюдать за вильей, гадая, что та сейчас выкинет. Но девушка стояла, не шелохнувшись. Только волосы ее развевались на легком ветерке. Однако оставляли лицо полностью открытым — Валентина стояла перед ним нагой во всей неотразимой красе мерцающего белизной мертвого тела.

Они молча глядели друг другу в глаза. Время плыло мимо них, и они его не замечали. Наконец Александр догадался, что она ждет, когда он начнет танец. Он поклонился ей, будто они были в танцевальной зале, одетые как на бал, а не абсолютно нагие и мокрые на стволе поваленной ели. Он нашел дрожащей рукой ее талию. Валентина тут же опустила руку ему на плечо, и граф оторвал ее от земли, увлекая в холодную высь ночи. Она перебирала в воздухе ногами, будто они скользили по паркету, а он даже поймал себя на мысли, что считает шаги, чтобы не сбиться.

Они не разомкнули своих взглядов, обволакивая друг друга их томностью, и первая светлая улыбка наконец скользнула по лицу мертвой девушки. Она прикрыла глаза своими прозрачно-матовыми веками, и граф расценил это как приглашение к поцелую. Но лишь их губы встретились, Александр потерял равновесие, и они пушечным ядром упали в озеро, подняв огромный фонтан серебряных брызг. Но рук своих не разжали и, едва почувствовав под ногами ил дна, вновь закружились в вальсе, и граф, уже не опасаясь ничего, нашел губы своей Валентины.

Она его — вся без остатка, и он не боится больше, что не вынеся натиска мертвых ласк, она умрет в его объятьях — или он в очередной поцелуй совсем не играючи прокусит ей шею. Между ними не осталось и тени страха, а любовь дело наживное. Главное, она сейчас не рвется из его объятий, а сама льнет к нему, обволакивая тело руками с настойчивостью морских водорослей.

Звезды уже начали гаснуть, когда они выбрались на берег. Александр растянулся на траве и принялся с досадой считать звезды — ему хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Он приподнял кружившуюся голову: Валентина спокойно расчесывала волосы, прядь за прядью, погружая в них пальцы, сложенные в форме гребня. To и дело она бросала в его сторону недоуменные взгляды, а потом перекатилась к нему и стала проделывать то же самое с его волосами, и они ей понравились куда больше собственных — и густотой, и тем, что были короткими.

Александр прикрыл глаза от удовольствия и заодно чтобы не видеть досаду на блестящем лице вильи. Он подумал, что если сейчас взойдет солнце, он не очень- то и расстроится, потому что умрет абсолютно счастливым.

— Тебе надо уходить, — услышал он над самым ухом голос Валентины.

Александр с неохотой приоткрыл один глаз: она стояла над ним, размахивая одеждой. Он сел, и Валентина кинула ему сперва брюки, потом рубашку и, исчезнув на мгновение, вернулась с ботинками, которые успела обтереть от пыли.

Александр хотел поблагодарить ее за заботу поцелуем, но подумал, что не сдержится и снова утащит ее в воду, и тогда их первая ночь станет для него последней. Он поблагодарил словами и протянул Валентине руку, но та лишь удивленно воззрилась на его пальцы.

— Идем домой, — пояснил он тихо свой жест.

— Я дома, — ответила она так же тихо. — Мне незачем куда-то идти.

— Ты забыла, — голос его сел от волнения. — Забыла, что попросилась только искупаться.

Его рука настойчиво потянулась к ее руке, и Валентина отступила еще на два шага.

— Ты вернешься со мной в замок! — прорычал граф.

Он держал ее взгляд, хотя она и не прятала глаз. Пора уже понять, что над ней сила его убеждения больше не властна. Валентина перестала быть живой, она даже не была одной из них, она была другой… Пусть тоже мертвой, но другой.

— Я прошу тебя, — заговорил он мягко. — Лишь сядет солнце, мы сразу же вернемся сюда. И я поймаю для тебя лучшую рыбу. Идем. Рассвет приближается.

— Оставь меня здесь. Я буду ждать тебя каждую ночь. Я ведь все равно не могу никуда улететь. Ты забрал мои крылья, и я принадлежу тебе. Но позволь мне остаться на озере. Не укладывай меня обратно в гроб. Мне в нем душно.

— Я бы очень хотел чувствовать тебя рядом даже во сне, но знаю, что это против твоей природы. Башня по-прежнему ждет тебя, и завтра же я велю купить новую ванну. А если и замок для тебя клетка, то у нас обширный сад — выбирай любое дерево, и я обещаю почистить для тебя пруд. А сейчас идем.

Валентина молча отвернулась от него и медленно пошла по траве обратно к озеру.

— Вернись! — тихо позвал граф.

Она не обернулась, ноги ее уже обволокло водой.

— Валентина! — граф впервые назвал ее живым именем. — Тина!

Вилья замерла, но не обернулась.

— Тина, — сказал Александр совсем шепотом, потому что знал, что девушка услышит его все равно, а такие вещи не кричат в рупор: — Я люблю тебя, Тина!

Она медленно обернулась к нему и стала выходить из воды — шаг за шагом сокращая между ними расстояние. Когда ее обнаженная грудь коснулась пуговиц на его рубашке, Валентина сказала:

— Александр…

Он замер — неужели вспомнила?

— Это мои слова… Не надо их говорить.

— Твои? Так повтори их… Я очень хочу их услышать.

Ему показалось, что в ее глазах заблестели слезы, лишь показалось. Она тряхнула головой, как бы отгоняя наваждение и, сделав шаг назад, произнесла уже довольно холодно:

— Ты сказал — любишь? Тогда отпусти меня. Любить — это давать. Верни мне мою свободу и тогда… И тогда я, быть может, останусь у тебя в замке.

— Любовь — это не свобода. Любовь — это привязанность. Я слишком долго был свободен, чтобы возненавидеть свободу, и я не хочу ждать еще три столетия, чтобы и ты возненавидела свободу и согласилась на брачные узы. Я буду расчесывать тебе волосы, приносить на рассвете парное молоко, ловить тебе лучшую рыбу в сумерках…

— Я могу все это делать сама.

— Я знаю, но ведь намного приятнее, когда кто-то делает это для тебя.

— А я? Я должна буду заманивать для тебя жертв? Какие девушки тебе нравятся? Или не имеет значения? Даже если это будет юноша? Мне легче заманить юношу… Ты это знаешь…

Александр сглотнул, вспоминая подводные ласки, которые она без всякого стеснения дарила ему на дне озера.

— Нет, ты ничего не должна. Любить — это давать. И от тебя я буду ждать другой подарок, когда ты наконец скажешь от всего своего мертвого сердца, что любишь меня.

— Что ты сделал с моими крыльями? Ты сжег рубаху?

— Конечно же, нет. Вдруг ты мне действительно надоешь? Тогда я верну тебе крылья и помашу рукой вслед улетающему лебедю. А сейчас идем. Идем, Валентина!

Как не был быстр вампир, но сейчас вилья оказалась быстрее и успела отпрыгнуть от него раньше, чем Александр смог схватить ее за запястье.

— Подари мне день свободы. Улетай. Когда ты проснешься на закате, я буду рядом. Навсегда. Пока ты не вернешь мне рубаху.

Небо предательски светлело. Александр продолжал простирать руки к мертвой девушке, но та отступала к озеру, и когда ее щиколоток коснулась ледяная вода, граф раскинул руки, обернулся нетопырем и растаял в голубой дымке. Долетев до замка, он камнем рухнул под яблоню и, схватив пиджак, сорвал с ветки лучшее яблоко, чтобы предложить его вечером Валентине, и, как мальчишка, побежал к склепу. Этот день он проведет один, вспоминая ночь, которую они провели вдвоем.

Как и вечером, на рассвете Александр сначала замер на последней ступеньке и лишь потом спрыгнул на пол. Спать совершенно не хотелось, и он принялся наводить в склепе порядок, собирая раскиданные Валентиной розы. Он пытался держать рот закрытым, но губы сами растягивались в самую что ни на есть идиотскую улыбку. Сначала он сложил розы в гроб, а потом подумал, что Валентина может прийти еще в сумерках и ей негде будет присесть, поэтому переложил увядшие цветы в крышку гроба. На темном атласе осталась белеть уйма лепестков, и, опустившись на колени, граф принялся бережно очищать от них обивку гроба.