— Не пыли, получишь второй транш, — сказал Серов. — Но сначала ответь мне на вопрос.

— Какой?

— Ты чего сестру терроризируешь?

— Потому что она маленькая грязная шлюшка, — тут же ответил Гоша. — Если её не прессовать, она по рукам пойдёт. Как её потом замуж выдавать?

— Да ты охренел? С чего ты взял, что она пойдёт по рукам?

— А что, разве не все бабы такие? Только отвернёшься, она уже подол задрала и несётся в кусты, где её кобели поджидают. Бабам веры нет — все они шлюхи!

Серов взглянул на парня: щёки раскраснелись, губы поджаты. Видимо, женская неверность — больная тема для младшего Смирнова.

— Не все девушки одинаковы, — сказал Серов проникновенно, стараясь достучаться до озлобленной Гошиной души. — Есть, конечно, и шлюхи, но большинство — милые, добрые и верные создания.

Чуть не вырвалось «Как твоя сестра Юля, например», но он вовремя прикусил язык.

— Милые и добрые? Кого ты лечишь? Злобные, развратные, меркантильные! От женщин одни неприятности — если бы их не было, всем бы жилось проще! Мужское братство — вот идеал мироустройства.

— Ты что, ненавидишь всех женщин поголовно? — Серова поразила горячность Гоши.

— Ненавижу, — кивнул тот, — всех.

— А как же... удовольствия всякие? Грудь, талия, поп... ножки?

Всё-таки парню шестнадцать лет, не ребёнок уже. Наверняка пробовал ранний секс или хотя бы поздний петтинг.

— Да в гробу я видел эти ножки! Нахрен они мне сдались — у меня свои есть. Ты что, озабоченный, господин Серов? Я думал, у взрослых мужиков это проходит.

— Я ещё не настолько взрослый, — буркнул Серов. — А как же мать? Она тоже, по-твоему, шлюха?

— О! Она — самая главная шлюха! Когда отец её подобрал, она была беременна от какого-то инженера из Москвы, который приезжал на комбинат устанавливать оборудование. Так установил, что до сих пор аукается! Мамашке повезло, что отец на неё запал. Вытащил из грязи, дал своё имя, усыновил шлюхино отродье. Сделал честной женщиной, можно сказать! Теперь главное — Юлькину целку уберечь от. командировочных из Москвы.

Серов слушал и не верил собственным ушам. А Гоша разливался соловьём:

— Ты не гляди, что она ботаничка в очках и по ночам кропает любовные стишки, а потом читает их собаке. В ней, знаешь, какие страсти бушуют? Если не держать её в ежовых рукавицах, она вмиг ублюдка принесёт. И кто его будет кормить? Мы с отцом? Нет, мы на это не подписывались. Мы этого не допустим!

— И как вы этого не допустите? — чужим, не своим голосом спросил Серов. — Она взрослый человек: может делать всё, что не запрещено законом. Вы даже не узнаете, если она захочет с кем-то встречаться.

— Узнаем, — довольно процедил Гоша. — Не зря же мы её регулярно осматриваем.

— Что. Что вы делаете? — он едва удержал руль в руках.

— Целочку проверяем, — гаденьким голосом пояснил Гоша. — Я держу, а папка под юбку заглядывает. Первый раз мы это сделали, когда застали её с Андрюшенькой, нашим соседом: они спали на одной кровати, им тогда было по тринадцать лет. Спали одетые, ничего криминального — но сам факт! С тех пор мы и пасём нашу шлюшку, бережём её девственность. Следим, чтобы она случайно не потерялась до свадьбы, — Гоша мерзко захихикал. — Хотя я не уверен, что кто-нибудь женится на этой овце.

Серов резко дал по тормозам. Непристёгнутый Гоша полетел вперёд и со всей силы приложился мордой о торпеду. Поднялся, держась руками за нос. Сквозь пальцы просачивалась кровь, капала на резиновый коврик.

— Ты чего? — промычал он, глотая кровь, сопли и слёзы.

— Извини, зайчик дорогу перебегал. Не хотел его сбить.

Серов достал купюру в пять тысяч и бросил мелкому мерзавцу на колени.

Спал он плохо. Его душила ненависть к подонкам, которые считали нормальным устраивать для падчерицы и сестры унизительные гинекологические осмотры. Неудивительно, что девочка съехала с катушек: боялась прикосновений, носила мерзкую уродующую одежду, шарахалась от мужчин и была уверена, что её девственность — это бог весть какая драгоценность. А самое главное — она сублимировала свою жажду тактильных ощущений в какую-то дикую, странную и извращённую форму БДСМ-контактов. Если другие клиенты Марго прекрасно знали, за что платили ей деньги, то бедная Юля придумала себе какой-то мазохизм и закрывала глаза на свои естественные потребности.

Серов крутился с боку на бок, вставал, ходил в туалет в конце коридора. Пытался повесить на окно одеяло, чтобы свет не просачивался в комнату, но не нашёл подходящих крючков. Когда-то он ездил в Санкт-Петербург, чтобы полюбоваться на знаменитые белые ночи, но Невиннопыск мог дать сто очков вперёд городу Петра: здесь ночи не были белыми — они были солнечными. Это раздражало и мешало спать.

Проворочавшись до шести утра, он с облегчением встал и направился в душ. Вани в гостинице не было: он ещё вечером отпросился к Марго. Серов отпустил его не только на ночь, но и на следующее утро: он собирался свозить Юлю в райцентр и купить ей очки взамен тех, которые утонули в Пысе. Ваня им был не нужен. Серов сам планировал вести машину.

На завтрак он получил от очкастой администраторши (похоже, она единственная обслуживала гостей — от заселения до кормления и уборки номеров) тарелку густой овсянки с маслом, два яйца всмятку и три карельских пирожка с рисом. К этому она поставила на стол колбу кофеварки, полную крепкого чёрного кофе. Серов уже заметил, что местные жители пили кофе литрами, а зелёного чая не было даже у запасливой Марго.

Не зная, когда доведётся пообедать, Серов съел всё предложенное и поспешил к машине. Он собирался перехватить Юлю на выходе из фавел — в том месте, где улочка от её дома вливалась в поселковую дорогу.

Он остановился на перекрёстке, выбрав удобный пункт наблюдения. Юлин дом хорошо просматривался, и если бы кто-то из него вышел, то Серов сразу бы его увидел. У него не было никакого желания сталкиваться с придурком Гошей или его родителями (тоже, вероятно, не слишком умными людьми).

Но первым он увидел Андрюшу Меркурьева (который в личном деле числился Куряки-ным). Андрюша в обтягивающих джинсиках и с гладко причёсанной головой вышел из единственного аккуратного домика с белыми занавесками и цветочками во дворе. Он прошагал до Юлиного сарая, помялся в нерешительности, словно раздумывая, подождать подругу или нет, и двинулся в сторону офиса.

На перекрёстке он заметил «Лендровер» с московским номером и остановился, хлопая глазами. Серов потянулся и приоткрыл переднюю пассажирскую дверь. Давно пора с ним поговорить! Андрюша запрыгнул в машину, элегантно поджимая длинные ноги. Он развернулся к Серову и сладенько улыбнулся:

— Доброе утро, Егор... — он облизнул пухлые губы, — Константинович.

Наверное, пацан решил, что Серов поджидал на дороге его. Нужно было в зародыше пресечь всякие поползновения в эту сторону. Для Серова это не было проблемой: знакомый гей научил, как правильно отшивать парней, претендующих на более близкие отношения,

чем Серов мог предложить.

— Послушай, Андрей... Спиридонович. Мне нравятся девушки. Без обид, ладно?

Андрюша смотрел на него, и его голубые глаза медленно заполнялись вселенской тоской и разочарованием. Серов не выдержал:

— Не смотри на меня так. Я что, последний твой шанс?

— Не последний, — промолвил Андрюша. — Единственный!

— В смысле?

— Я один такой на весь посёлок и, может быть, даже на весь район, — с горечью ответил Андрюша. — Никого больше нет. А когда я вас увидел, то подумал, что вы — столичный житель, толерантный человек с широкими взглядами.

— Я такой и есть.

— Такой, да не такой.

— Да, не совсем такой.

— А я влюбился в вас с первого взгляда.

— Не выдумывай. Ты меня знаешь всего один день.

— Это немало! Вы добрый, великодушный и красивый.

— Спасибо, но мне всё равно нравятся девушки.