— А можно мне борща? — спросил Ваня.

— Она бы меня возненавидела, если бы я переспал с ней и уехал, — сказал Серов.

Марго пожала плечами:

— Женщины редко ненавидят мужчин, которым отдаются по любви. Не веришь? Спроси Наташу.

— Какую Наташу? — Серов поднял голову и посмотрел на Марго.

Ваня тоже на неё посмотрел, ожидая ответа.

— Мать Юли. Она в ларьке работает. Ларёк — около «Пятёрочки», открыт почти круглосуточно.

Он боялся, что утром голова будет трещать от полбутылки виски, но чувствовал себя на удивление собранным. Марго ещё спала, а на кухне хозяйничал Ваня. К великому облегчению Серова он был без кружевного фартучка, зато в брюках и рубашке — как и положено персональному водителю генерального директора. Ещё вчера Серов предупредил его, что завтра их ждёт ранняя поездка.

— Доброе утро, Егор Константинович. Вам кофе покрепче? — заботливо спросил он.

— Сахару сколько класть?

— Я сам себе сделаю.

— Мне не трудно, — не унимался Ваня. — Бутерброды будете? С рыбой, колбасой, сыром?

На его лице появилась новая царапина. Ночью Серов спал тревожно, то и дело просыпаясь и возвращаясь мысленно к событиям дня: Юлиной порке, её неожиданной готовности пожертвовать девственностью (которую она так усердно берегла), к словам Марго — жестоким, но искренним. Иногда его мысли прерывали глухие звуки за стенкой, и тогда он засовывал голову под подушку и снова погружался в дрёму.

Теперь понятно, что это были за звуки: Марго мучила свою новую игрушку. Что она в нём нашла? Вряд ли деньги. Если он и платил ей сначала, то за пару дней круглосуточного са-до-мазо наверняка спустил все накопления: Марго была профи-монополистом, поэтому брала по самой высшей ставке. От вознаграждения за показательную порку Юли на кресте она отказалась, но исключительно по старой дружбе. А с Ваней никакой дружбы у неё не

было. Похоже, она лупила его ради чистого удовольствия.

— Или, хотите, я вам кашу сварю? — спросил Ваня, заглядывая ему в глаза.

— Не надо за мной ухаживать, я тебе не доминант, — ответил Серов, доставая из холодильника яйца, молоко и упаковку бекона. — Послушай, Иван, это, конечно, не моё дело, но как ты собираешься объяснять матери свой внешний вид? Не сегодня-завтра мы вернёмся в Москву, и тебе придётся что-то придумывать. Это здесь, в глухомани всем плевать на твои синяки и царапины, — тут у всех покоцанные морды, — но в Москве каждый полицейский будет тебя тормозить и проверять документы.

Лицо Вани вытянулось. Наверное, представил шок матери и дотошность дорожной полиции.

— Как не сегодня-завтра? — спросил он с таким ошеломлённым видом, словно Серов сообщил ему о неминуемом конце света. — Вы же ещё не закончили расследование. Мы должны остаться!

Нет, не реакция матери его беспокоила. И не полиция. Он не хотел разлучаться с Марго.

— Я не уверен, что смогу найти воров, — честно ответил Серов. — Сегодня мы прокатимся по деревням, поговорим с поставщиками, и если они ничего не слышали, то я не собираюсь куковать тут до второго пришествия. В Москве полно работы, я и так задержался дольше, чем планировал.

— Но как же... Я думал, мы приехали сюда, чтобы разобраться с недостачами.

— Я разберусь, — хмуро пообещал Серов. — Найду воров или нет, но недостач на моём складе больше не будет.

— Как это? — заинтересовался Ваня.

— А так: нет склада — нет недостач. Закрою всё нахрен и уеду в Москву. А если ты чем-то недоволен — можешь оставаться, я себе другого водителя найду.

Ваня захлопал ресницами и чуть не выронил бутерброд с икрой:

— Что вы, Егор Константинович! Я не смогу жить в этой глуши! Я — потомственный москвич во втором поколении, я пропаду без цивилизации, без вас, без мамы.

Крупная оранжевая икринка сползла с подтаявшего масла и шлёпнулась на стол.

— То-то же, — подвёл черту Серов. — Заканчивай завтрак, поедем в гостиницу переодеваться.

В гостиничном номере у входа на полу валялся конверт: видимо, кто-то подсунул под

дверь, пока хозяина не было дома. Серов поднял его и вскрыл. На колени ему выпала пачка денег, перетянутая резинкой, и листочек с криво наклеенными буквами. Вырезали их, очевидно, из местной газеты, потому что слово «Невиннопыск» было целиковым, а не составным:

«Возвращаю всё, что наворовал. Забирай свои деньги и уезжай из Невиннопыска.

Мы в расчёте».

Серов хмыкнул, повертел письмо, будто надеясь прочитать что-то ещё, и стянул с пачки резинку. В руках у него оказались тысячные, пятисотенные и сотенные купюры. Он пересчитал их, там было пятьдесят семь тысяч триста рублей.

Из полутора миллиона!

Серов длинно, затейливо и грязно выругался. И, словно в насмешку над ним, из конверта выкатились две десятирублёвые монеты.

— Куда сначала поедем? — спросил Ваня, когда Серов переоделся в офисный костюм-тройку, побрызгался парфюмом и сел в «Лендкрузер».

Серов вытащил листочек со списком поставщиков, который для него составила Юля, и карту области.

— Что ж, давай разбираться.

Они отмечали адреса на карте и прикидывали маршрут, чтобы за день объехать как можно больше поставщиков. Но как они ни старались, навестить хотя бы пятерых из длинного списка не получалось. Все поставщики жили в разных городах и деревнях, а дороги в этой местности, изрезанной речками и озёрами, поражали беспощадной извилистостью. Эдак неделю можно убить на разъезды.

— А давайте вы с ними по телефону поговорите, — робко предложил Ваня. — Зачем куда-то ехать, если можно позвонить?

— А давай ты с Марго по телефону будешь трахаться, — буркнул Серов.

Ваня порозовел. Видимо, понял абсурдность своего предложения.

— Мы с ней не трахаемся, — сказал он. — Пока что.

Серов с интересом на него глянул:

— Судя по уточнению, ты всё же рассчитываешь на нечто большее, чем пинки и пощёчины?

— Я влюбился по уши, — признался Ваня с тоскливой обречённостью.

Серов хотел постебаться, но передумал. Он сам находился в запутанной и противоречивой ситуации, не стоило портить карму.

— Я хочу смотреть людям в глаза, когда буду спрашивать о полутора миллионах, — сказал он Ване. — Ты удивишься, но в сложных вопросах очень многое решает личный контакт. По телефону врут в десять раз чаще, чем в лицо.

— Ясно, — кивнул Ваня. — Тогда поехали к первому по списку, а дальше посмотрим.

— Почему бы и нет? Всё равно у нас не получается составить оптимальный маршрут. Кто там под номером один?

Ваня заглянул в бумажку:

— Хм... Пандит... Кумар... Говинда...

— Это один человек или трое?

Ваня пожал плечами.

— Да без разницы, — решил Серов. — Где они живут? Название-то сможешь выговорить?

— Легко. Овсяновка!

— Харе Кришна! — улыбаясь так лучезарно, словно он встретил потерянных в детстве любимых братьев, пропел хозяин особняка на окраине Овсяновки.

Мужчина был похож на высохший скелет, замотанный в оранжевую простыню. На лбу и переносице у него были нарисованы каббалистические знаки. Или зороастрийские, Серов постоянно их путал.

— Здоровэньки булы! — растерянно сказал Ваня.

— Откуда потомственный москвич знает такие слова? — шёпотом спросил Серов.

— Ну я же всё-таки Бабченко. — Ваня не мог оторвать взгляд от колоритного кришнаита. — Когда волнуюсь, перехожу на язык далёких предков, это у нас семейное.

— Вы кого-то ищете? — спросил хозяин.

— Да, я ищу. — Серов сбился, не зная, как склоняются странные имена. — Пандита, Кумара и. Говинду.

— Это я, — улыбаясь ещё шире, ответил мужик. — Это моё кришнаитское имя, данное мне при инициации духовным учителем Прабху Ямуначарья.

Он поклонился, сложив костлявые ладони в молитвенном жесте. Серов ощутил, как у него дёрнулось веко, но он надеялся, что оранжевый Пандит этого не заметил. Не стоило оскорблять чувства верующего. Если он улыбается, это не значит, что в сарае у него не припрятан пулемёт.