Он специально подбирал нейтральные выражения, чтобы сохранить дистанцию, но Юля не поддержала его деловой отстранённый тон. Она предпочитала высказываться без обиняков:

— Так говорят девушке, когда не хотят её.

Кажется, она даже надула губы. Что это? Наивное кокетство? Провокация? Обида на его сдержанность?

— А у тебя что, есть опыт? — поинтересовался Серов, стараясь не раздражаться. Похоже, Юля чувствовала себя рядом с ним в полной безопасности, иначе бы не посмела дергать льва за усы. — Откуда ты знаешь, как ведут себя мужчины, когда хотят девушку?

— Опыта нет, но я же не дикарка из леса. Я читаю книги, стихи, смотрю кино. Если бы вы меня хотели, то не лежали бы тут как бесчувственный чурбан. Вы бы действовали!

Серов подавил возмущение, готовое прорваться грубыми словами. Взял её руку, повернул к себе ладонью и на секунду приложил к паху, где член туго натягивал ткань джинсов.

Она вскрикнула и отдёрнула руку. Повернулась к нему, снова обнажившись сильнее, чем он мог вынести. Маленькая розовая грудь вздымалась и опадала всего в нескольких сантиметрах от его тела. Коснуться бы её — пальцами, губами, языком, — ощутить вкус, вдохнуть запах. Подмять под себя девчонку, навалиться сверху и раздвинуть коленом ноги... Первобытный самец, живший в Серове, требовал немедленно воспользоваться ситуацией, а культурный цивилизованный человек отчаянно сопротивлялся.

Серов помотал головой, не в силах выдавить из себя твёрдое «нет».

— Но почему? — спросила Юля, не скрывая удивления. — Вы выиграли спор и можете делать со мной что хотите. Почему вы отказываетесь? Почему не забираете свой выигрыш?

— Да потому что я не хочу испортить тебе жизнь! — ответил он. — Не хочу, чтобы родители тебя убили. Не хочу, чтобы ты повторила судьбу матери, которая залетела от приезжего муда. молодца и расплачивается за этот позор всю жизнь. Я хочу, чтобы ты вышла замуж за нормального парня и лишилась девственности в первую брачную ночь — всё

как ты мечтала. Я хочу, чтобы ты была счастлива, понимаешь? Счастлива настолько, насколько это возможно в твоей ситуации.

Она кивнула, завязала пояс халата и встала с кровати:

— Иногда мне кажется, что я была бы счастлива, если бы родители меня убили.

Он подавил порыв вскочить за ней, зацеловать и занежить в объятиях, дать ей то, о чём она просит, исполнить все её мечты, но... Он не имел права трогать эту девочку.

Юля попросила не провожать её. И не отвозить на машине. И не звать Ваню, чтобы тот её отвёз. До её дома десять минут пешего хода — она не хотела, чтобы её видели с мужчиной. Она опасалась, что и так скомпрометирована дорогими машинами, стоящими у дома, парнями из Москвы, щедро раздающими деньги за мелкие услуги, и поздними возвращениями с работы в компании начальника.

Серов поразмышлял и понял, что она права. Он и без того слишком часто появлялся у Юлиного дома. Светиться лишний раз — нарываться на вопросы отчима, который наверняка следил за дочерью (с кем она встречается, кто её провожает), или подставлять Юлю под удар упоротого братца.

Вспомнив о Гоше, Серов скрипнул зубами. Он бы с удовольствием вправил этому засранцу мозги, но это было плохой идеей. Он уедет, а Юля останется. Он ничего не мог для неё сделать — ни как-то облегчить её участь, ни помочь разобраться с родственниками, ни повысить её убитую самооценку. В его положении стороннего наблюдателя, пусть даже заинтересованного и доброжелательного, он мог только одно — избегать ситуаций, которые могли ей навредить. Не целовать её, не спать с ней, не дарить ей оргазмы, не шлёпать по попе, не смотреть вожделеюще, не флиртовать, а главное — не давать надежд и обещаний, которые он не в состоянии выполнить.

На душе было паскудно. Он знал, что поступил правильно, но также знал, что ей сейчас тяжело. Если бы он мог вернуться в прошлое, на три дня назад, он бы захлопнул дверь перед странной девочкой в очках и гольфах и сэкономил бы им обоим кучу нервов. Кто же знал, что забавная игра в доминанта и мазохистку приведёт к серьёзным осложнениям? Юлин БДСМ-мный мирок разрушился, как домик трёх поросят, на который дунул волк. Теперь ей придётся что-то делать со своей жизнью, как-то примириться с тем, что она не «маза» и не «саба», а несчастный ребёнок, которого сделали козлом отпущения за грехи матери. Вряд ли Юля забудет слова Марго. Вряд ли забудет, что боль от плети оказалась обычной болью, а не удовольствием. И вряд ли забудет, какое наслаждение может принести общение с мужчиной, которому доверяешь и которого хочешь.

В том, что Юля его хотела, он не сомневался. Она могла это отрицать, прикрываться фиговым листочком мазохизма, но её неопытное тело врать не умело, оно бесстыдно выдавало все её тайны — расширенными зрачками, частым дыханием, жарким румянцем и влагой между ног. Если бы они встретились при других обстоятельствах! Если бы между ними не стояло столько препятствий и условностей!

Серов вышел на балкон, перегнулся через перила и посмотрел в сторону невиннопысских «фавел». С пятого этажа далеко было видно. По дороге, ведущей вглубь частного сектора, шагала щуплая фигурка. Вдруг к ней подбежал парень, — вероятно, Гоша, — схватил за

руку и грубо потащил к дому. Он был младше сестры, но значительно крупнее и сильней. Юля не упиралась, она покорно поспешила за братом.

Серов в раздражении треснул ладонями по перилам и выругался.

Что они с ней сделают? Будут допрашивать? Бить? Стянут трусы и проверят, девственна она или нет? Вдруг не устояла перед заезжим москвичом и потеряла голову? Вдруг отдалась ему, как девятнадцать лет назад её беспутная мать отдалась другому командировочному?

Бешенство закипело в его жилах. Он бросился в прихожую, схватил ключи от машины и выскочил за дверь, но на лестничной площадке — между третьим этажом и четвёртым — опомнился. Вернулся в квартиру. Снова вышел на балкон, всмотрелся в нагромождение домишек, сараюшек и ломаных заборов, но парочка уже скрылась из виду.

Хотелось завыть от бессилия. Никогда прежде он не ощущал себя таким беспомощным. Вероятно, подобные чувства испытывали люди, у которых похитили и держали в заложниках любимое дитя. Любимое. Дитя. Серов потёр лицо руками, пытаясь успокоиться. Он знал её всего три дня — она ему не дитя, и не любимое. Она чужая девочка. Или?..

Он нашёл в баре Марго бутылку виски и обильно плеснул в стакан. Выпил залпом, морщась от обжигающей крепости. Нельзя и рыбку съесть, и косточкой не подавиться! Он оборвал с Юлей все неуставные взаимоотношения ради мира на земле, так чего теперь беситься и выть? Это нелогично! Он полез в холодильник за закуской, без интереса подвигал на полках кастрюли и контейнеры с едой и вылез обратно. Аппетита не было. Выпил ещё полстакана виски. Потом ещё немного.

Когда в двери послышался звук проворачивающегося ключа, Серов был уже в хлам.

— Ты что, нажрался, Серый? — весело спросила Марго, заходя на кухню.

Она взяла со стола бутылку и поболтала ею, оценивая количество выпитого.

— Да, — ответил он, — отправил Юльку домой и нажрался.

— Трахнул её?

— Нет.

— Ну и дурак, — сказала Марго, доставая стакан и наливая себе алкоголя.

— А можно мне капельку? — спросил Ваня, стоявший у двери навытяжку, как часовой.

Марго окунула палец в виски и поднесла к губам своего раба. Тот с энтузиазмом его облизал. Серов скривился.

— Почему дурак? — он сконцентрировал взгляд на Марго. — Я же из лучших побуждений, чтобы... так сказать... не причинить никому вреда.

— Благими намерениями вымощена дорога в ад.

— Погоди, ты думаешь. — он попытался развернуть в сознании эту мудрую фразу и

проанализировать её. — Ты думаешь, что я сделал только хуже? Нужно было переспать с ней? Ты в своём уме? Ты вообще понимаешь, чем ей это грозит?

— Конечно! Это было бы лучшее воспоминание в её жизни! А теперь до самой смерти она будет гадать: а как бы это было с тобой? А какой ты в постели? Как ты целуешься, как стонешь когда кончаешь? И самое главное — а вдруг между вами могло случиться что-то настоящее? — она достала из холодильника кастрюлю и поставила на плиту. — Незакрытый гештальт — страшная штука. Борщ будешь?