― Вы…

Запнулась, непонимающе оценивая ситуацию, потом ее брови постепенно поползли на лоб. И чем дольше тишина затягивалась между нами, тем яснее до меня доходило, что именно скрывалось за этой личностью и какая тайна может сломать Ханну Эллингтон в очередной раз…

За месяц до этого

Ханна Эллингтон

Новый очередной день. Пустота и тишина. Безликость и мерзкий скрежет на душе. Апатия и диссонанс. Что может быть хуже этого? А, точно, ложь.

Зарывшись головой в подушку, я категорически отреклась от внешнего мира. Все эти осиянные предметы вокруг меня давили пагубою, глаза щипало, смотреть на озорные проблески лучей, проходящие через стекло и отражающиеся на моей стене, меня только раздражали. Им было весело в данную минуту, а мне…задушить хотелось любого, кто сможет попасться на мои глаза. Особенно Росс.

Вытерла рукавом очередную скатившуюся слезу под веком и продолжала смотреть в одну точку, в которую, кажется, я была готова погрузиться. Никакие посторонние проблемы, ненужные дела не терзали мое потрепанное сердце, мир, не казавшийся чем-то прекрасным, как рассказывала мне мама в детстве, мог лишь за пределами моего убежища застрелить. Вот так просто: подставить к виску дуло пистолета, нажать на курок и пуля во мне. Я оптимист до одурения.

Услышала позади себя открывающуюся дверь, но никак не отреагировала. Мама уже который раз за этот день навещает меня. Знаю, для нее это больший стресс с моей хандрой, молчанием и отсутствием увеселения, так как единственная дочь совсем замкнулась в себе, лежит который день на кровати, уставившись в полоток либо стену, не желает говорить, так вдобавок ко всем этим идиотским неудачам температура под тридцать восемь градусов. Это такие хлопоты понять, какой стресс мог воздействовать так на меня, в чем причина всех этих ограждений от самой себя в первую очередь. Мой ответ прост ― меня обманули.

― Дочка? ― встревожено позвала меня мама. В ответ тишина. ― Доченька, пожалуйста, поговори со мной. Ты уже который день лежишь, не выходишь никуда, смотря в пространство.

Шмыгнула носом, ощущая новую волну потопа. Я не припомню, сколько прошло именно часов моих беспрерывных рыданий, только постельное белье было до ниточки сырое. Я сама была хуже некуда: волосы грязные, пришлось даже убрать в хвост, под глазами синяки, губы все искусаны до крови, что можно было заметить следы откусанной кожи, руки постоянно трясутся, и что самое отличительное из всего этого ― глаза потускнели на фоне свежих красок. Обреченность, безвыходность, вакуум бессилия кремировали внутреннее состояние.

― Бедное ты мое дитя, ― тихо проговорила она, затем почувствовала, как прогибается матрас в районе, где она села. Ее ладошка коснулась моего лба, приятно охлаждая и даруя спокойствие. Хотя мне уже ничего не могло помочь. ― Ты вся горишь. Давай выпьем с тобой антибиотик, потом дам сиропчик, который ты любила в детстве.

― Мам, ― глухо отозвалась, ― оставь меня. Я не хочу сейчас ни с кем разговаривать.

― Ханна, я не могу тебя оставить в таком состоянии. Как ты умудрилась вообще попасть под тот леденящий дождь? Сидела себе дома, потом подорвалась с места среди ночи, а в пять утра приходишь вся сырая…

Резко вскочила, повернувшись к ней, что у меня тут же закружилось все перед глазами, в голову ударила пульсирующая боль, но я устойчиво ее перенесла. Уставилась в изнеможенное лицо родительницы, когда внутри все собиралось в один эготизм.

― Оставь. Меня. В покое. Я хочу побыть одна! ― изрекла сквозь зубы и вновь отвернулась.

― Я просто пытаюсь тебе помочь, милая. ― Погладила меня по голове, плечам и спине, продолжая говорить со мной: ― Знаешь, в твоем возрасте я тоже немало страдала, падала, плакала. Те годы до сих пор являются ценными уроками, потому что за счет их я не намеревалась сдаваться, когда руки падали все ниже и ниже. Однажды, очень близкий мне человек сказал, не будь близка к тому, что видят другие, главное, слушай свое собственное сердце.

Горько всхлипнула. Водоворот неприятных слов снова захлестнул меня, и я не смогла сдержать очередную порцию слез. Они не переставали меня успокаивать или замедлять процесс полного отрешения от всего, просто доводили меня до неблагоприятного состояния. Послушай свое сердце, оно все скажет. Ни к чему хорошему это не привело.

― Ну, ты, что, ― громко ахнула она, приобнимая и потирая мою руку. Затем я расслышала легкое напевание песни моего детства, когда страхи могли забрать меня, и только песенка о мечтах способствовала выныриванию из этих глубин.

Комната не была пуста без своих звуков, наоборот, в ней появлялись другие мелодии. Обычно можно было встретить моё вечное нытье, злость, проклятья, плачь, но теперь, кажется, все стало погружаться в мир грез. Прикрыла на мгновение глаза, продолжая слушать голос мамы, и впервые за несколько дней смогла утихомирить боль в голове. Поток мыслей обрушился, белый свет хоть и погряз в луже крови, только смог снова заполнить кристалликами, весело переливающиеся разноцветными красками. Каждая строчка, слово, ритм произношения, слоги записывались на пластинку раз за разом, при этом перенося меня в тот мир, где мечты могли стать явью.

Вытерла рукавов кофты глаза, и ощутила жжение в области глазниц. Прореветь три дня, не прерываясь и не переставая думать о том вечере.

Передернула плечами от холода, от чего мама остановилась и придвинулась ближе, теперь перебирая пряди волос.

― Тебе легче, солнышко? ― заботливо поинтересовалась она, поцеловав в макушку.

Недаром говорят, мамы способны забирать боль своего дитя, если действительно любит. Моя мама не исключение.

― Спасибо, мам, ― громко вздохнула, приподнялась и повернулась к ней, крепко-крепко обнимая. Она удивилась, но все равно прижала к своей груди, отдавая тепло и свое уютное добродушие. В таких ситуациях я все больше понимаю, не стоит отдаляться от человека, который искренне желает для тебя всего самого лучшего. Наши с мамой отношения держались всегда на планке понимания и разъяснения, не доводя все до ссоры, но нельзя сказать, что в какой-то момент, особенно в свои подростковые годы, хотелось послать ее к чертям. Что было с меня взять? Только неопытность, дурость и зависимость от общественных взглядов. Сейчас же…представить не могу без нее свою жизнь. Она лучший человек, который у меня был. ― Прости, что я накричала на тебя…

― Не стоит извиняться. Ты подавлена, а это не есть хорошо.

― Знаю, ― глухо подтвердила.

― Расскажи мне, что случилось…

― Это трудно, мам, ― сглотнула застрявший ком в горле и глаза вновь защипало. Господи, что может сделать с человеком такая вещь как любовь. ― Особенно перепроходить этот квест воспоминаний.

― Постарайся не нагнетать на себя это ношу. Сделай себе установку, возведи стену и не дай съесть тебя этой проблеме, ― нежно отодвинула меня за плечи, рассматривая мое состояние.

Мое лицо ― настоящее произведение искусства. Можно на выставку отправлять.

Попыталась натянуть на губы улыбку, но уголки губ не поддавались. Маска веры, мечтания, уважения, блаженности, любви разваливалась на глазах. Из старой Ханны уходила непосредственность, которая еще могла ее спасти, на место нее появлялась ирония. Первый парень обманул, солгал, поиграл, второй ― также развел на сто или даже больше долларов. Дура. Дешевый спектакль.

― Постараюсь, ― тихо выдавила из себя и прикрыла глаза, когда губы родного человека коснулись моего лба.

― Когда тебе станет легче, я буду рядом, милая. Зови, если что…

― Хорошо.

Мама оставила меня одну, не до конца прикрыв дверь, лишь бы лишний раз не навевать на себя критические доводы. Уж я точно не собиралась тут вешаться или того хуже спрыгивать с окна. Я не та страдалица, которая ради мужика готова покончить собой средь бела дня, видите любовь коварная штука. Есть такие люди: сильные и слабые. Хоть я не оставляю никаких положительных ожиданий для мамы, но я умею балансировать между ними. Слабые, возможно, могли учудить вещи, за которые в момент оздоровления винили себя. Для сильных же есть такой удел, ― все что порождается во лжи, то скорее всего ты должен об этом узнать. Но меньше всего мне хотелось видеть глаза ненавистного мне человека, быть близко к нему и слышать, как тяжело он дышит, каким таинственным и черствым голосом ему приходится выделять слова. В последнюю очередь я захочу выслушивать оправдания, мелкие приступы самомнения, всевозможные уловки вернуть те дни.