― Я люблю его, ― выдавила из себя, еще больше всхлипывая и шмыгая носом.

В ответ последовала тишина.

Я сказала правду Кимберли. Такая порочная правда, что, кажется, можно увидеть на экранах телевизора, смотря очередную серию розовых соплей. Я могу даже сравнить обоих парней, ворвавшиеся в мою жизнь, и без сомнений мои чувства намного острее, безудержнее и глубже посвящены лишь Эрику Россу. Я не понимаю, как возможно так за пару месяцев в себя влюбить и одновременно погубить. Разрываться от любви, от одиночества, таять от одного касания кожи к коже, чуть ли не падать, когда соколиный взгляд долго задерживается на тебе, летать точно в небесах и забывать о таких вещах, как подготовка к «уже не за горами» экзаменам, наплевав на учебный процесс.

Проходит от силы пять минут. Я глубоко вдыхаю, заполняя легкие кислородом, пространственно глядя перед собой. Ким продолжает меня гладить по голове, не смея добавить лишних слов. Боится сделать хуже.

― Ханна, ― позвала меня подруга, вынуждая выпрямится на диване и взглянуть на нее. ― Ты должна вернуться в университет. Этим ты себя не спасешь, заваливая голову постоянными мыслями и вечными упреками о допущенной ошибке.

― Я пытаюсь, но…не могу.

― Без «не могу»! ― цыкнула она, чем удивила. Обычно от нее можно услышать тихие ответы или неудобные вопросы. ― Я знаю, какая ты, Эллингтон. Ты умеешь победить любую проблему, не способна знать такое слово, как бессильность. Черт, да ты способна любому дать по яйцам, не испытывая дискомфорт среди шепота позади тебя. Особенно вспомни ту вечеринку, когда ты вылила содержимое алкоголя на Эрика. И прежде, чем ты что-то возразишь, ― предупредила меня она, стоило мне открыть рот, ― поверь в саму себя в очередной раз. Когда-то тебя пытались раздавить, только ты сделала свой выпад, теперь нужно просто показать Россу, как ты можешь выдержать его выходку и больше не иметь с ним дела. Ты же не хочешь к нему возвращаться?

― Нет, ― в ответ отрицательно покачала головой, ― больше не хочу.

― Может не все потеряно, Ханна? Просто нужно больше времени, чтобы найти в себе силы простить его?

Отрицательно помотала головой.

― Нет, Ким. За такие ошибки никто не простит человека. Я лишилась не то что твердость под землей, а скорее веру в свои возможности. Это…так отвратительно. Мне не за что хвататься.

― Эй, ты можешь идти на компромиссы, подруга. Ты всегда так делала, когда боялась двинуться вперед. Сейчас это тот же случай. Парни ― это козлы, умеющие больно бодаться. А ты попробуй сделать щит.

― Щит… Возможно, я смогу так сделать.

― Прекрасно. Тогда за это нам нужно съесть торт, а то я его зря покупала.

Усмехнулась и потянулась за тарелкой.

― У меня есть тост, ― спохватилась она, задумавшись. ― Давай пошлем ко всем чертям придурков, которые считают свои причиндалы выше достоинства девушки. Пусть давятся своими проститутками-розами, когда луговые цветы красиво благоухают на фоне серых туч. За нас!

― За нас… ― следом за ней повторила, пытаясь понять, почему за эти промежутки времени Ким так сильно изменилась. ― Тебя не узнать, Ким.

― Я просто поняла, что значит жить на полную катушку в такие-то годы. Не все стоит материализовывать в реальность, стоит это придумать, просто доверься тому, что приготовит судьба. ― Она подмигнула мне, отправляя в рот часть крема, как украшения на торте.

Не надо было быть экстрасенсом, чтобы знать, какие чудеса для нее приготовил Аарен.

Девушка глупо улыбалась, поедая свою порцию, я же ковыряла вилкой в тарелке, медленно пережевывая кусок за куском, обдумывая слова подруги. Потом в следующую минуту лицо Ким переменилось:

― Только я не знаю, что будем делать с тем фактом, что Эрик всегда будет рядом. Я и Аарен ведь…

― Не переживай. С этим я сама разберусь. С этого дня в силу вступает одно значительное правило.

― И какое же? ― любопытно поинтересовалась Джонсон, зачерпала еще часть крема на ложку, отправила в рот, прикрывая глаза от удовольствия.

― Никаких больше парней, ни свиданий, ни флирта, ни серьезных отношений. Я впервые осознала, что хочу жить именно сейчас для себя.

― Сможешь ли ты его не нарушить?

― Смогу. Эрик Росс пусть и сломал мое сердце, которое не сможет никогда его простить, но ты права, я умею всегда побеждать, ибо я уже не «я»…

[1] И. В. Гёте ― Фауст

― Мам, это ко мне, ― вышла из комнаты, заприметив фигуру родительницы, которая недоуменно высунула голову в проходе. ― Это Ким и Грейс.

Поравнялась с ней, прошлепав к двери, мама остановилась у стенки, оперевшись об нее, следя за тем, как я стараюсь справиться с замком и открыть дверь неожиданным гостям. Я узнала об их приходе минуту назад, когда на телефон пришло сообщение с новостью о том, что они поднимаются ко мне.

― Сюрприз! ― одновременно крикнули девочки, когда дверь полностью раскрылась, и все они разом налетели на меня. Воздуха в легких не осталось, потому что Грейс и Ким придушили своими распростертыми объятьями меня до потери сознания.

― Извини за не столь приятное появление в твоем доме, но это вынужденные меры.

― Поддерживаю, ― послышался сзади одобряющий голос мамы. ― Проходите девочки, не стесняйтесь.

― Здравствуйте, тетя Марта. Мы с поддержкой!

― Здравствуйте, ― опомнившись, Фейн младшая шагнула к женщине, протягивая руку. ― Я Грейс. Мы с Ханной недавно познакомились и за это время успели сдружиться.

Ким разделась засчитанные секунды, прошмыгнула в гостиную, оставив нас стоять посреди холла. Я закрыла дверь, поставила аккуратно ботинки в обувную полку и подошла к маме с Грейс.

Мама оценивающе пробежалась глазами по одежде, которая, кстати, говоря выделялась среди наших простых, в каких-то местах потертых (в хорошем смысле) вещей. Я подергала плечами, заприметив на дне глаз некое неодобрение, но взгляд мамы тут же сменил краски холода на жаркое лето. Протянула руку в ответ и крепко пожала:

― Я мама Ханны, можешь меня звать Мартой. Я не кусаюсь и вижу, что ты милая девушка. Таких, мне кажется, мало осталось.

― Благодарю, ― засмущавшись, Грейс все же смогла снять куртку и ботинки. Заметила, как было ей неловко знакомиться с моей мамой, хотя меня это поражало. Сами Фейны были скорее вульгарны и амбициозны в своих планах, чем всегда меня заводили в тупик, шаг за шагом вытаскивая наружу сомнения в их вычурной галантности, но при знакомстве с личной жизнью друзей, кажется, они совсем иные люди.

― Ты, Грейс, на каком факультете учишься?

― Архитектурная графика с уклоном дизайна. Можно сказать, мы с Ханной кровные одногруппницы.

― Тебе нравится учиться? ― Мама все не могла отстать от бедной Грейс, на что мне пришлось закатить глаза.

― Мам!

― Я просто пытаюсь познакомиться с юной леди, ― запротестовала мама, поднимая руки в знак капитуляровки. ― Но, думаю, лучше нам поближе пообщаться в другой раз, Грейс. Моя дочка не любит мои допросы.

― Ничего. Я понимаю вас, моя мама тоже бывает со странностями, только это естественно ― знать, с кем дружит ее дочь.

Родительница тепло улыбнулась подруге и оживилась, пропуская нас пройти вглубь квартиры. Она предупредила, что через несколько минут будут готовы кексы, так что рекомендовала помыть руки, присесть на диване, наслаждаясь обстановкой нашей скромной квартиры.

Еще с того момента, как сестра Аарена оказалась в нашей квартире, она была немного смущенной нашим приемлемым обитанием в этой квартирке. Конечно, особняк Фейном нельзя было сравнить ни в коем разе с простыми обоями, в каких-то частях пожелтевших от времени, старых досок, скрипящие под ногами каждый раз, бесценными и разнообразными предметами жития, как, например, диван, которому столько же лет, сколько и мне. Одно его спасает, бережное обращение и постеленное покрывало с декоративными подушками поверх. Мы и так старались обеспечивать квартиру более со вкусом и не захламлять всяким добром, что осталось после бабушки. Поэтому после ее смерти все вещи полетели в мусорный бак, кое-где был сделан ремонт, были куплены дополнительные свежего цвета и кремовой насыщенности декор, который придал этому месту новую жизнь.