Петров и Лисин кивнули, а их командир сказал:

— Тогда отправляемся немедленно.

* * *

Когда советские эсминцы после боя отошли на восток, прикрывшись дымовой завесой, немцы начали спасательную операцию под охраной орудий линкора и линейного крейсера. Тяжелые корабли продолжали маневрирование под прикрытием «Кельна» и новейшего эсминца «Z-26», который не принимал участия в сражении, оставаясь вместе с линкором и линейным крейсером в качестве мобильного резерва. С остальных уцелевших эсминцев спустили шлюпки и катера, с которых спасательные команды начали вылавливать из воды всех тех моряков, кого смогли обнаружить на поверхности в местах гибели немецкого крейсера и эсминца среди плавающих обломков. Попадались в воде и русские моряки с их крейсера и лидера эсминцев. Их выловили всего девять человек. Четверо служили на крейсере «Максим Горький», а пятеро вылетели за борт с лидера «Ленинград» во время взрыва на нем. Большинство уцелевших русских, все же, успели, похоже, подобрать свои.

Эриха Редера сильно огорчало то обстоятельство, что от команды крейсера «Нюрнберг» не осталось почти никого. Из всего экипажа, насчитывавшего девять сотен моряков, из моря спасли лишь восемнадцать человек, половина из которых имели ранения разной степени тяжести. Причем, ни одного из офицеров среди спасенных не оказалось. А с эсминца «Ганс Лоди» спасли еще меньше, всего семь человек. Малое число спасенных объяснялось тем, что корабли пошли на дно слишком быстро, не успев спустить на воду спасательные средства. Мертвых, которые оставались на плаву, тоже подбирали, чтобы потом похоронить со всеми почестями, положенными военным морякам. Впрочем, трупов тоже нашли в воде немного. Все погибшие, в основном, отправились на дно вместе со своими кораблями.

Вместе со спасением утопающих, германская эскадра начала и операцию по буксировке своих поврежденных кораблей. Эсминец «Рихард Байцен» взял на буксир «Германа Шемана», а с эсминца «Фридрих Экольд» завели буксирный трос на «Эмден». Редер не хотел, чтобы целых два эсминца занимались буксировкой, потому вызвал буксиры с Аландских островов. Вместе с буксирами для эскортирования поврежденных кораблей должны были прибыть и четыре миноносца. Тогда эсминцы смогут освободиться и вновь присоединятся к эскадре. Пока же приходилось смириться с некоторой потерей боевой мощи.

«Эмден» на буксире шел тяжело. Поврежденная русской торпедой корма крейсера наполнилась водой, осев в воду на лишний метр выше ватерлинии, что создало довольно значительный дифферент. Несмотря на задраенные переборки и пластырь, подведенный к пробоине, машинное отделение заливала вода, просачивающаяся по поврежденным тоннелям гребных валов. Моряков радовало лишь то обстоятельство, что внутренние переборки корабля пока держались, а аварийный дизельный генератор, до которого вода не дошла, удалось запустить, благодаря чему насосы все-таки заработали, откачивая воду. Это помогало плохо, но, все же, кое-как препятствовало дальнейшему распространению затопления в сторону носовых отсеков. Основную часть экипажа «Эмдена» Редер приказал эвакуировать, распределив по кораблям эскадры. На поврежденном и обездвиженном крейсере оставили лишь аварийную партию для борьбы за живучесть.

Положение на пострадавшем эсминце оказалось еще хуже. «Герман Шеман» получил множество пробоин и выгорел. Героическими усилиями огонь все-таки потушили. Но, большинство механизмов эсминца были выведены из строя. В машинном отделении огонь повредил все, что могло гореть, а проводка оказалась полностью непригодной. К тому же, трубы и надстройки тоже не подлежали восстановлению, а в корпусе, пробитом осколками во многих местах, открылись серьезные течи, которые никак не удавалось устранить. Экипаж эсминца тоже сильно пострадал. Из трехсот двадцати пяти человек команды сорок семь погибли, а из выживших больше половины получили ранения.

Когда Редеру доложили о плачевном состоянии эсминца, он понял, что «Герман Шеман» целесообразнее затопить, чем буксировать. Но, вслух сказать об этом гросс-адмирал не решался, потому что моральный дух подчиненных и без того сильно упал. Наблюдая последствия боя и четко осознавая, что погибло множество моряков кригсмарине, экипажи обоих тяжелых кораблей жаждали крови. Они ждали от гросс-адмирала немедленного отмщения. И, если на «Тирпице» экипаж еще не побывал до этого в суровых морских битвах, а потому сохранял внешние приличия, то на «Шарнхорсте», снискавшем в боях и атлантических рейдах репутацию пиратского корабля, все от трюмного машиниста и до старпома высказывались самыми жесткими словами в том смысле, что надо большевикам немедленно задать жару. И Эрих Редер, разумеется, не собирался отказываться от своих планов жестокого обстрела Ханко ради подавления там береговых батарей. Разочаровывать своих подчиненных он не собирался. Вот только он сначала решил дождаться поддержки авиации.

Гибель двух гидросамолетов эскадры, запущенных с крейсеров ради разведки и корректировки огня по береговым батареям, показала, что русские пилоты, базирующиеся на финском берегу, настроены решительно. Два звена истребителей даже устремились к месту спасательной операции, обстреляв из пулеметов шлюпки и катера. Но, зенитчики немецкой эскадры быстро сбили один из самолетов с красными звездами. Вот только все понимали, что за налетами истребителей в любой момент могли последовать и атаки бомбардировщиков. А командир эскадры ждал определенного времени, когда начнут волнами подлетать к полуострову самолеты с аэродромов в захваченной немцами Курляндии.

Применение авиации люфтваффе для атаки на Ханко гросс-адмирал накануне планируемой операции согласовал не только с Герингом, но и с самим Гитлером. Неожиданностью оказалось то, что фюрер на этот раз не кричал, а внимательно выслушал и даже одобрил план Редера провести отвлекающую операцию против базы русских на Ханко, чтобы в это время более тщательно подготовиться к операции против Моонзунда и большевистских линкоров. Убедившись в том, что буксируемые крейсер и эсминец отошли под охраной эсминцев на безопасное расстояние, а время приближается к согласованному сроку, гросс-адмирал распорядился прибавить ход и держать курс на юго-восток в расчетный квадрат для выхода с юга на траверз полуострова Ханко, где по плану операции, предложенному самим гросс-адмиралом и разработанному им же вместе со своим флагманским штабом, намечалась удобная артиллеристская позиция.

Флагманский артиллерист рассчитал, что с тридцати километров обстрел русских береговых батарей будет вполне эффективным, и, в то же время, вполне безопасным для немецких кораблей, потому что у советских двенадцатидюймовок, установленных на железнодорожных транспортерах, эффективная дальность стрельбы до тридцати километров не дотягивала. А для орудий «Тирпица» и «Шарнхорста» такая дальность была вполне посильной. Линкор из своих пятнадцатидюймовых пушек главного калибра мог добивать до тридцати шести километров, а линейный крейсер стрелял одиннадцатидюймовыми снарядами на все сорок. В плохую погоду, при волнении моря и ветре, точность и расстояние уверенного поражения корабельного оружия, естественно, сокращались. Но, немецкие метеорологи обещали хороший вечер. Эскадра следовала ордером, разрезая форштевнями совсем небольшие волны при слабом северо-западном ветре.

Вскоре после того, как Александр вернулся от гостеприимного майора в штаб базы для уточнения кое-каких формальностей, важных для правильного составления отчета, его пригласили к телефону прямо в кабинет генерала Елисеева. И этот внезапный телефонный звонок вывел Лебедева из равновесия. Сначала он подумал, что, наверное, из Таллина звонит его родной дядя Игорь Добрынин. Но, на другом конце провода ВЧ обнаружился отец, который звонил из самого Ленинграда.

Голос Лебедева-старшего в телефонной трубке казался взволнованным. Он требовал от сына немедленно вылетать с Моонзунда. При этом, отец толком не объяснял подобную спешку. Намекнул лишь, что опыт Александра срочно потребовался штабу флота. И дело не терпит отлагательств. О быстрой доставке сына отец тоже позаботился. Самолет, оказывается, ждал Сашу на взлетной полосе ближайшего аэродрома. И сам генерал Елисеев уже был поставлен Евгением Лебедевым в известность о срочном отзыве молодого штабного инспектора в штаб флота. Саша понял, что возражать отцу бесполезно. Да и не станет он принимать зря подобные решения. Значит, дело срочное в самом деле, и нужно лететь.