Третьим «подписантом» был Леопольд Третий — но Бельгию-то русские просто «освободили», так что договор с ним был почти не унизительным. Просто Советы в качестве вознаграждения за это освобождение попросили право торговли с бельгийскими колониями — и Леопольд в знак благодарности милостиво им такое право предоставил — ну, внешне это именно так и выглядело. Но Черчилля бесило не откровенное унижение его лично и даже не унижение Британии: больше всего он возмущался тем, что янки во время мирных переговоров полностью встали на сторону русских. Ну да, они уже в Индии свое представительство организовали, а Австралия целиком под янки легла…

Де Голль — на правах «хозяина страны» — вышел проводить Ирину к автомобилю, на котором она должна была ехать к аэродрому. Правда, хозяином он был еще чисто номинальным: охрану дворца несли русские солдаты и — в гораздо больших количествах — солдаты немецкие. То есть во дворце были только русские солдаты, а на Елисейской улице стояли уже немецкие. И там же, на улице, стоял и странный автомобиль русской главы государства — так что генерал проводил ее до автомобиля и некоторое время стоял, глядя, как машина удаляется в сторону Фобур Сент-Оноре. Правда думал он сейчас о том, что уже завтра здесь немецких солдат уже не будет…

Когда раздалась очень громкая очередь, именно немецкий солдат, прыгнув, повалил генерала на землю и прикрыл его своим телом. Забавно, подумал Шарль, немецкий солдат героически — и абсолютно глупо — пытается спасти французского президента. Глупо потому, что француз, в боях побывавший, сразу по звуку понял, что стреляет автоматическая пушка. Мелкая, «Эрликон» двадцатимиллиметровый, но все же пушка.

А затем раздались выстрелы вроде как из пистолета, потом выстрелы прекратились и до слуха француза донесся громкий (и, похоже, совершенно неприличный) крик на немецком языке это удивительной дамы, который в приблизительном переводе означал «не трогать этих нехороших подранков, суйте их в мою машину». Солдат слез с Де Голля, помог генералу подняться — и он увидел, что эта русская дама очень спокойно шагает от машины к нему:

— Господин президент, вынуждена отметить, что данный неприятный инцидент произошел мало что на территории Франции, но и напротив президентского дворца. Я не могу вас винить в произошедшем, поскольку вы еще не успели должным образом организовать силы правопорядка, но, надеюсь, Франция оплатит ремонт моего автомобиля…

— Франция его вам и отремонтирует! Или, скорее, выстроит вам новый…

— Исключено, по крайней мере в ближайшие лет десять: Франция не располагает требуемыми технологиями. Но вы не волнуйтесь, это обойдется недорого: новое стекло взамен треснувшего стоит около шести тысяч американских долларов вместе с работой, вмятины на кузове выправить… чуть дороже вероятно, но тоже вполне бюджетно. Я вам счет где-то через недельку пришлю: машина-то моя личная, а в СССР автомобильная страховка ущерб от артобстрела не покрывает.

Только тут Де Голль обратил внимание, что госпожа Лукьянова держит в руке пистолет.

— Вы собирались стрелять по нападающим? — удивился он.

— Что значит «собиралась»? Они стали стрелять в меня, я прострелила им шаловливые ручки… и ножки, чтобы далеко не убежали. Надеюсь, французская полиция не будет меня арестовывать за нарушение общественного порядка? Ведь это — чистая самозащита, — дама рассмеялась. — Ладно, мне пора, было приятно с вами познакомиться…

Уже дома, в Боровичах — куда Ира прилетела из Парижа — она высказала мужу все, что о нем думала:

— Ты был совершенно прав, когда заставил меня ездить по Парижу в твоем титановом бардаке. Честно говоря, не ожидала: очередь из эрликона практически в упор — и только борт немного помят.

— А ты плохо меня слушала: нужно было не с пистолетом на них лезть, а шарахнуть из КПВТ, который на башне установлен.

— Ну, во-первых, меня стрелять из КПВТ никто не учил. А во-вторых, у нас бы тогда было не три источника информации, а три куска фарша. Ладно, больше я по всяким Франциям ездить не буду, у меня и в СССР дел овердофига. Гуля сказала, что завтра утром у нас будет вся информация по заказчикам, Лаврентий Павлович ждет. И информацию, и меня тоже.

— Иосиф Виссарионович тоже. У него внезапно возникли очень интересные предложения для Де Голля.

— От которых невозможно отказаться? А кто эти предложения придумал? Петруха?

— Светка. Вот умеет она в исторической перспективе думать!

— Всё. То есть «ой, всё», пойду спать, завтра вставать рано. Только ты, пока меня здесь не будет, сделай еще десяток-другой таких же «бардаков». А то ждать, пока треснувшие окна в нем меняют, некузяво. Времени на это нет. У меня нет, да и у всех нас. Договорились?

Восемнадцатого декабря состоялось «внеочередное совещание руководства», причем состоялось оно — по просьбе «малой девятки» — на даче Сталина в Кунцево. И «совещаться» туда приехали — кроме всего руководства Девятого управления — Струмилин, генерал-полковник Митрофан Неделин, Лаврентий Павлович — как руководитель МГБ, а так же три никому неизвестные ранее женщины. С собой сотрудники «девятки» притащили несколько больших коробок, а еще два деревянных ящика едва поместились в кузов грузовика, и Сталин, вышедший встретить гостей, с некоторым ехидством поинтересовался у суетящейся возле грузовика Гули:

— А не проще ли было бы ваши грузы нам посмотреть где-нибудь в более удобном месте? В институте каком-то, например — а то эти ящики только разгружать будут пару часов, не меньше.

— Ничего, Иосиф Виссарионович, тут груз объемный, но не очень тяжелый. И он именно здесь и нужен. А разгрузим мы его позже, это не к спеху.

— Ну тогда заходите, начнем…

— Прежде всего, — начала разговор Гуля после того, как все расселись за столом, — позвольте представить новых гостей. Это — она указала рукой на трех сидящих рядом с ней женщин — личные врачи Иосифа Виссарионовича, и с сегодняшнего дня они будут вести постоянное наблюдение за его здоровьем.

— Мне кажется, Гюльчатай Халматовна, что вы несколько… ошиблись. У меня уже есть врачи, и мне кажется, что с работой они вполне справляются.

— Это вам кажется. Я не хочу сказать, что ваши прежние врачи — она выделила голосом слово «прежние» — имеют низкую квалификацию, но они в любом случае всего лишь врачи общей практики, а новые доктора — профессиональные геронтологи, то есть специалисты по части проблем людей в возрасте. А с возрастом у людей, к сожалению, возникают проблемы, с которыми большинство докторов просто не знакомы, а потому решить их не могут.

— А не много ли вы на себя берете?

— Иосиф Виссарионович, когда человеку исполняется семьдесят лет — кстати, поздравляю с юбилеем — лучшее, что он может сделать по части личного здоровья — так это неукоснительно исполнять предписания специалистов. Причем, хочу особо заметить, лучших специалистов в мире. Это я не хвастаюсь и не хочу как-то возвысить этих милых женщин в ваших глазах — но в мире просто других специалистов такого уровня нет. Хотя бы потому, что никто еще настолько серьезно вопросами геронтологии не занимался…

— Вы что-то точно напутали: отмечать день рождения я буду несколько позже, к тому же отмечать шестьдесят девять…

— Иосиф Виссарионович, через три дня шестьдесят девять будет товарищу Сталину, — и Гуля указала рукой на висящий на стене портрет. — А Иосифу Виссарионовичу Джугашвили сегодня исполняется семьдесят… вы что, всерьез думали, что мы этого не знаем? Ну так вот: нам, девятому управлению, всему Советскому Союзу да и мировой общественности в целом крайне важно, чтобы здоровье товарища Сталина было прекрасным. Мы — в данном случае пока лишь Девятое управление — категорически не желаем, чтобы через три-четыре года товарищ Сталин нас покинул. Поэтому товарищу Джугашвили придется подчиниться специалистам по его личному здоровью, хочет он этого или нет.