Николай Александрович, поскольку Гюльчатай Халматовна была еще в Москве, вприпрыжку побежал к ней договариваться о том, где Наркомздрав будет срочно налаживать выпуск препаратов. И тут уже шок от невероятной радости мгновенно сменился гневом: товарищ Сухова заявила, что эти препараты Наркомздрав выпускать не будет. То есть тогда еще гнев лишь подниматься начал, ведь Гюльчатай Халматовна за разъяснениями отослала наркома «к разработчику препарата» — а уж его-то Семашко наверняка сможет убедить!

Не убедил, и вот тогда гнев практически затмил обычную рассудительность мудрого доктора. Потому что этот разработчик (оказавшейся милой, на первый взгляд, женщиной) причину отказа выдал просто невероятную!

— Видите ли, Николай Александрович, лично я рассматриваю данный препарат как средство наживы. Я собираюсь продавать его, причем за очень большие деньги…

— Но ведь речь идет о здоровье людей! Как вам не стыдно даже произносить такое! — обычно спокойный, доктор Семашко эти слова проорал, и даже лицо его покраснело от гнева.

— Вот так не стыдно, — и женщина посмотрела врачу прямо в глаза, — и вот так тоже не стыдно, — она повернулась в профиль. — И вообще никоим боком не стыдно, причем сразу по трем причинам. Первую я уже озвучила: препарат излечивает не только тиф, он прекрасно работает по целому спектру различных болезней, включая холеру, гонорею, пневмонию, бактериальный менингит и кучу других. Поэтому даже при цене, скажем, в две шведских кроны за одну таблетку, или, проще, в золотой рубль, рынок с легкостью проглотит в год до десяти миллионов таблеток. То есть даст нам десять миллионов столь нужных стране рублей.

— Вы явно заблуждаетесь, у наркомата просто нет таких денег.

— У наркомата есть кроны, гульдены или фунты с долларами? Я говорю исключительно о зарубежных рынках!

— А наши люди пусть гибнут, так?

— Не так, я все же надеюсь, что у меня скоро мощностей хватит и внутренний рынок обеспечить, причем его можно будет — в том числе и за счет доходов с рынков иностранных — насытить вообще бесплатно. Однако есть нюанс, — и при этих словах она рассмеялась. А затем, уже совершенно серьезно продолжила:

— Наша лаборатория сумеет сохранить технологию изготовления препарата в тайне, а передача производства на любую фабрику Наркомздрава неизбежно сделает эту технологию известной и иностранцам. Что практически мгновенно закроет нам очень доходный рынок.

— Вы опять о деньгах…

— И о них тоже, ведь даже просто пациента в больнице держать обходится в некоторую сумму, хотя бы на его кормление. Но я все же не о деньгах, точнее, не только о них. Риск получения неизлечимых повреждений организма при применении данного препарата необоснованно велик…

— Вы считаете шесть сотых процента большим риском?

— Тот, кто будет умирать в мучениях, сочтет его вообще безмерным. Я просто о другом говорю. Сейчас мы этот препарат сделали просто потому что смогли его сделать быстро и пока ничего лучшего у нас нет. Но есть другие препараты, не столь универсальные, но менее опасные, и вот их производство мы собираемся наладить уже в этом году. Не все сразу, но уже летом еще два начнут выпускаться массово. Под торговыми названиями стрептоцид — как сами понимаете, убийца стрептококков, и фуразолидон — штука полезная и в медицине, и в ветеринарии, а название… просто звучное и загадочное. Я вам инструкции по применению сейчас отдам, почитаете на досуге, для врачей размножите…

— А они тоже против тифа…

— А против тифа мы собираемся выдать более мощный препарат где-то в следующем году или через год. С вероятностью негативных побочных действий в районе одной сотой… нет, одной тысячной процента и ниже.

— М… да. Извините, но если вы, как я понял, серьезных клинических испытаний не проводили, то как вы рассчитываете эту самую вероятность?

Собеседница наркома вытащила из ящика стола какую-то бумажку:

— Вот документик один, называется «обязательство о неразглашении», подписывайте. Да вы сначала прочитайте! Особо обратите внимание вот на это: «по всей строгости закона». Но вы не беспокойтесь, в лагеря исправительные вас никто отправлять не будет, Петруха вас просто пристрелит в тихом переулке. Да шучу я! Значит так: вы про изомеры что-нибудь слышали?

— Некоторое представление имею…

— Ну так вот: один изомер нашего препарата, назовем его лево… левохинин, потому что он горек как жизнь наша, так вот: один изомер является суперлекарством. А другой, пусть будет правохинин — страшным ядом. Химические формулы одинаковы, но структурно — да и физиологически — они сильно отличаются. Однако при синтезе как правило получаются все возможные изомеры, и мы, по сути, высчитываем чистоту получаемого препарата, заранее зная, что у людей на яды чувствительность, если к деталям не придираться, распределяется по нормальному закону — это статистический закон такой. Причем высчитываем пропорции до начала синтеза, так как разделить изомеры на промежуточных этапах практически невозможно, а при малейших отклонениях в техпроцессе пропорции изомеров в веществе резко меняются. Так что пока только я этот… левохинин делаю просто потому, что знаю, какие изменения в химическом процессе критичны, а какие можно считать допустимыми. И поэтому в обозримом времени нигде, кроме моей лаборатории, его производить не будут.

— А препараты с тысячными долями процента? Их тоже лично вы делать будете?

— Нет, мне и этого хватает. Теперь я разрабатываю препараты, синтез которых прост и не зависит от настроения оператора химического реактора. Я вам уже говорила… ах нет, это я Фаворскому говорила, а теперь и вам скажу: у меня в работе сразу шестнадцать подобных препаратов. То есть шестнадцать уже я смогла синтезировать, от бактерицидных до анастетиков и даже получила препарат, который заметно ускоряет регенерацию живых тканей…

— Но как вы… вы же химик, не врач!

— Врач у нас Гуля. А я — да, химик. Анализирую известные Гюльчатай Халматовне природные препараты и делаю химические аналоги. Просто потому, что в природе они крайне редки…

— Ну а природные… где и как вы исследовали их эффективность?

— Гуля у нас — военный врач, с огромным опытом. И она в курсе про эффективность. А откуда — вам об этом лучше не знать… и даже не задумываться об этом. А лучше всего — забыть даже о том, что вы у меня про это спросили и что я на это вам ответила. Надеюсь, вы меня поняли?

— Я… я понял. Но в любом случае за эти препараты и Гюльчатай Халматовна, и вы… вы достойны ордена! Завтра же, сразу по возвращении в Москву, напишу представления в ЦК!

— От ордена отказываться не стану, только… Давайте вы напишете представление на Менжинского, обеспечившего все эти исследования, а чуть ниже и как бы мимоходом и меня с Гулей упомяните. Вам это ничего не стоит, а нам — может какое дополнительное финансирование обломится…

— Что? Как это — обломится? А, я понял, — широко улыбнулся нарком, — и со своей стороны постараюсь поспособствовать… обламыванию.

— Лучше в каком-нибудь журнале своем медицинском напишите, что разработанный в Наркомздраве левохинин фантастически быстро излечивает тиф, а в комбинации с плавиксом обеспечивает практически стопроцентную выживаемость. Насколько я знаю, русские журналы за кордоном все же читают, а с такой рекламой на нас водопады золотые обрушаться. Да, случайно вспомнила… а Гуля могла в суматохе и забыть: гепатит — это заболевание вирусное, и вирусы эти очень стойкие. Иглы шприцов после инъекций необходимо кипятить в стерилизаторе не меньше трех часов, тут ни спирт, ни яды всякие не помогут. Ладно, надеюсь, мы обо всем договорились и друг друга поняли правильно. Пойду тогда поработаю, а вы в комендатуру зайдите, вас на станцию на машине отвезут: в нашей глуши-то с транспортом довольно грустно…

Вернувшийся в очередной раз из Стокгольма Петя с явным удовольствием рассказывал приятелям о своих «выдающихся достижениях»: