Следующий день Ира, рассказывая о произошедшем товарищам, охарактеризовала как «день открытых дверей в гадюшнике». Первым к ней пожаловал некий режиссер по фамилии Экк, заявивший, что студии Межрабпомфильм срочно необходима камера, на которую снимались «Мстители».

— Извините, Юрий Витальевич, я не расслышала. Что вы сказали?

— Я… я не…

— Если у вас вопросов нет, то можете идти.

Светлана, услышав это, закатилась заливистым смехом, а Оля поинтересовалась:

— А в чем, собственно, дело?

— Дело в том, что этот Экк на самом деле Ивакин и белый офицер, но вскрылось это лишь в тридцать шестом. А режиссер он известный, я его в институте проходила. И на самом деле удивилась лишь тому, что он прямо у меня в кабинете штаны не намочил.

— Да уж… ручонки загребущие, а душонка…

— Да там у всех ручонки с душонками такие. Следующим ко мне подвалил Протазанов…

Разговор с Протазановым оказался несколько более продолжительным:

— Добрый день, я — Яков Протазанов, режиссер. Мне понравилась ваша фильма и, должен сказать, мне сейчас необходима камера, на которую вы её снимали.

— Не вижу проблем. Идите и купите себе камеру.

— Вы предлагаете мне купить у вас камеру? — спросил тот, выделив голосом слова «мне» и «вас».

— Нет, что вы! Я эту камеру, обе эти камеры купила исключительно для собственного удовольствия и никому их продавать не собираюсь. Но вы можете себе купить такую же, или даже несколько таких же. Американцы их продают без ограничений, так что берите пятнадцать тысяч долларов — и камера, считай, ваша.

— Сколько?

— Ну, сама камера стоит как раз пятнадцать тысяч, а комплект анаморфных линз вы можете заказать на оптическом заводе в Боровичах, думаю, что он обойдется вам всего тысяч в десять, причем рублей.

— Вы с ума сошли!

— И, кстати, не забудьте пленки купить для этой камеры. Одна кассета на пять минут фильма стоит всего-навсего шестьсот долларов…

— Вы думаете, это смешно?

— Это грустно, однако проклятые буржуи скидок для победившего пролетариата не делают. Искусство требует жертв, а качественное искусство требует много жертв, причем финансовых. Если у вас возникло желание осчастливить страну шедевром кинематографии, то сами и раскошеливайтесь, не стесняйтесь! А государство — не дойная коровка, у страны лишних денег нет.

— Нет, поэтому вы просто обязаны поделиться камерой с теми, кто ей умеет пользоваться!

— Вот еще: за обучение оператора, способного работать с этой камерой, янки просят всего пять тысяч долларов. И отрабатывают эти деньги до последнего цента, причем в течение полугода — так что вы безусловно входите в число тех, кто пользоваться ей не умеет.

— И оператором вам придется поделиться!

— Вы что, неграмотный? В титрах же ясно написано, что я не только сценарист и режиссер фильма, но и оператор. А вот делиться собой, да еще с вами… Сами дорогу на улицу найдете или вас вышвырнуть?

Рассказ Ирины изрядно всех повеселил, а Ольга спросила:

— Там что, ни одного приличного человека не было?

— Почему? Был один, некто Гардин. Он пришел попросить меня прочитать курс режиссуры и операторского мастерства в школе кинематографии, которой он руководит. Но, сама понимаешь, не сложилось… Хотя там еще один забавный персонаж нарисовался, правда к кино вообще отношения не имеющий. Он на следующий день пришел, когда советские кинематографисты уже закончились. Баранов Петр Ионович, начальник советской авиации.

— А ему что от тебя было нужно? — удивилась Света.

— Ну я же в Москву на своем самолетике прилетела, вот он и зашел поинтересоваться, что за машина у меня такая на Московском аэродроме стоит и почему к ней близко никого не подпускают.

— И?

— Поинтересовался. Ушел не сильно довольный, но в целом мы нашли общий язык. Так что, думаю, нас ждут новые перемены. Причем, надеюсь, остро позитивные…

Лазарь Моисеевич с удивлением выслушал сообщение секретаря:

— Она сказала, что не придет. И просила передать, что завтра рано утром она улетает домой, так что если у вас есть подлежащие обсуждению вопросы, то можете к ней заехать часов после шести.

— А ты сказал, к кому её, собственно, приглашают?

— Сказал. Но мне кажется, она не поняла…

— Обнаглели вконец эти киношники! Ну ладно, сейчас у меня пара часов свободных есть, заеду. Надо всю эту культурную сволочь на место поставить!

Однако когда он, спустя полчаса, вошел в новенький кинотеатр (через служебный вход, куда его направили стоящие у дверей охранники, почему-то в форме ОГПУ) и поднялся по лестнице к указанному другим охранником кабинету, навстречу ему поднялась крепкая девка:

— Подождите, присядьте пока здесь, у Ирины Владимировны сейчас посетитель.

— А мне плевать, я, между прочим, председатель Московского горкома партии!

— Ну мне тоже плевать, — ответила наглая девка, — пока товарищ Баранов не выйдет, вам там делать нечего. Вам чаю или кофе?

Лазарь Моисеевич оглянулся на сопровождающего его охранника, но наглая девка взгляд перехватила и его предупредила:

— Между прочим, реакция у женщин на десять-двенадцать процентов быстрее чем у мужчин. Так что я вам обе руки прострелю быстрее, чем вы свой наган из кобуры достанете. Я вообще в стрельбе из неудобных положений второе место в городе завоевала, быстрее меня стреляет только сама Ирина Владимировна. Даже Петр Евгеньевич стреляет медленнее…

Кто такие были Петр Евгеньевич и Ирина Владимировна, Лазарь Моисеевич предпочел не уточнять и все же сел в предложенное кресло, согласившись на чай. Хороший, как он успел заметить, наверняка британский. Но допить предложенную чашку не успел: из кабинета с очень хмурым лицом вышел хорошо знакомый Лазарю Моисеевичу Петр Баранов и, не обращая внимания на сидящего председателя Московского горкома, чуть ли не бегом выскочил из приемной. Дверь еще не успела за ним закрыться, как послышался перестук его каблуков по лестнице…

Петру Ионовичу было отчего хмуриться, ведь с одной стороны он вроде бы выяснил, что советская авиация — лучшая в мире, а с другой — что этой авиации еще долгие годы предстоит плестись в хвосте у «прогрессивного человечества». И вроде даже можно эти долгие годы сократить, но для этого такие финансовые средства потребуются, что даже думать об этом становится страшно. Впрочем, эта очень странная «женщина в белом» сказала, что «не все так уж безнадежно»…

В Москву Ирина прибыла в десять утра седьмого ноября, причем прилетела на «собственном» самолете. На самом деле этот самолет был практически копией Мясищевской «Гжели» — которая являлась одним из «прототипов» ее дипломного проекта, а потому в ноутбуке у Ирины хранился почти полный комплект ее чертежей. Вот только с мотором получилось «не очень» и Ирина как-то воткнула вместо турбовинтового «Вальтера» совершенно бензиновый «БМВ-6». Который оказался на триста пятьдесят килограммов тяжелее, но самолету все же подошел. В том числе и по весу: Ира для машины использовала «наиболее передовые сплавы» и собирала фюзеляж на сварке, так что даже вместе со слишком тяжелым мотором самолетик оказался почти на полтонны легче «оригинала из будущего». Вася еще собирался «мотор пересчитать» с учетом «новых сплавов», намереваясь и его на центнер облегчить, но пока так и не собрался.

Самолетом Ира управляла сама: на жалобные вопли мужа она ответила, что у нее за плечами больше ста часов налета на подобных самолетах (что даже для Васи стало откровением). Впрочем, после десятка «демонстрационных» полетов, в которых Василий был пассажиром, он вопить перестал и даже не возражал, когда Ира «срочно перевозила» кого-либо из «товарищей по несчастью» в Военный городок или на химический комбинат. Понятно, что туда и на машине было ехать от силы полтора часа, но если есть возможность потратить на дорогу пятнадцать минут, то самолету-то зачем простаивать?

Когда М101 (Ирина оставила «оригинальный» индекс машины, убрав лишь буквочку «Т», которая намекала на турбовинтовой движок) сел в Москве, Баранову об этом доложили уже через полчаса: уж больно необычной оказалась машина. Петр Ионович сам к полудню добрался до аэродрома, но близко к самолету его не подпустили два угрюмых парня, прилетевшие, по словам аэродромной охраны, вместе с «товарищем Лукьяновой». Он тогда попросил встречи с пилотом — и был поражен ответом охраны: