Она попыталась припомнить, когда успела почувствовать подобную магию. И когда наконец вспомнила, ее глаза от удивления широко распахнулись. Поначалу она и сама себе не поверила. Затем вскочила на ноги и бросилась в коридор. Там поджидали ее, нетерпеливо переминаясь у самого порога, Гарт, Эла, пасечник Ладан с женой и товарищи этого юноши. Все бледные, напуганные, напоминавшие не живых людей, а тени.

Стоило Элинэе показаться в дверях, первым к ней кинулся северянин.

— Как он, лекарка? Скажи, будет жить? К нему можно?

По голосам и лицам ведунья сразу поняла, они волнуются за него, как если бы он был им братом. Значит дорог. За него они готовы и в огонь, и в воду. И это хорошо, подумала Элинэя. Значит непременно помогут, о чем не попросишь.

— Вашему другу полегчало, — ответила ведунья, — но надолго ли, сказать не берусь.

— Что это значит? — еще больше встревожился северянин.

Элинэя серьезно оглядела его и его товарищей и покачала головой.

— Его недуг не естественная болезнь, — терпеливо пояснила ведунья, — а вызванная колдовскими чарами.

И стоило ей сказать это вслух, как на нее тотчас посыпались вопросы.

Ночь стояла глухая, безлунная. На небе не было ни звездочки. Все затянуло тяжелыми темными тучами.

Дороги было не разобрать, и путники ступали осторожно и медленно, глядя под ноги и озираясь по сторонам. Тут и там вырастали силуэты покосившихся домов и корявых деревьев. В непроглядной мгле они казались безобразными чудищами.

Элинэя куталась в шаль, накинутую поверх овчины, и смотрела вперед. Там, вдалеке мелькали будто светлячки желтые огни харчевни. В заведение Борова-Уилла и держали путь Элинэя и товарищи Рена (так звали того юношу). Поведав все, что знала о природе его заболевания и о своих догадках, ведунья попросила мужчин сопроводить ее в харчевню, где и надеялась отыскать ответы на давно мучавший вопрос.

Поначалу Гарт и Эла, которые представились родителями Элинэи, воспротивились подобной затее. Сказали, что неразумно идти в ночь в заведение, полное захмелевших мужчин. Долго уговаривали ее не ходить и остаться в доме Ладана до утра. Но северянин Вэнд, тот, что был старше своих товарищей, заверил Элу и Гарта в том, что постоит за девушку и в обиду не даст.

— Так ведь Элинэя пойдет не одна, — уверенно заявил суровый северянин, обхватил крепкой рукой ножны, ловко вытащил меч, и острая сталь опасно сверкнула в свете зажженных лучин, — мы все пойдем с ней.

Он посмотрел на товарищей, которые тут же принялись собираться. Рив и Дан (ровесники Рена и братья по оружию) тоже взяли мечи, и только после этого Гарт и Эла согласились отпустить с ними ведунью.

Элинэя спешно переоделась, накинула овчину и шаль, надела теплые ботиночки и натянула рукавицы. Волосы сплела в косу и спрятала под одежду. И уж после всех этих сборов они и отправились в харчевню.

— Ты уверена, лекарка? — всю дорогу вопрошал северянин Вэнд. В успехе задуманного, признаться, он сомневался.

Элинэя как раз шла рядом с ним и смотрела вперед, на огни, что мелькали у берега реки.

— Вчера я ощутила те же чары, что и сегодня в комнате вашего друга. Не знаю откуда эта болезнь и чем она вызвана, но знаю, что страдает из-за нее не только Рен, — твердо ответила ему девушка.

— Раз говоришь так…

Больше Вэнд ни о чем ее не спрашивал.

Всю дорогу до харчевни спутники молчали, и каждый думал о своем. Элинэя надеялась разузнать правду от Борова-Уилла, который страдал от тех же чар, что и Рен. Припомнила она рассказ того противного старика, который осклабившись, будто голодный шакал, посматривал на нее прошедшим вечером. Как он там говорил? «Это сейчас Уилл не Уилл, а раньше и в самом деле был Боровом! После уговора у реки сделался он таким…» Что же это за уговор, за-за которого страдает Боров-Уилл? Задавшись этим вопросом, Элинэя остановилась у самой двери в харчевню. Звуков прежнего веселья оттуда уже не доносилось, но свет горел.

Первыми вошли в заведение Борова-Уилла Вэнд и Дан, за ними Элинэя, а уже за девушкой последовал южанин Рив.

Внутри по-прежнему было жарко и светло, из кухни исходили ароматы наваристого супа и жареного мяса. В обеденном зале пахло пролитой выпивкой, женскими духами и потом. Все эти запахи смешались и от них теперь невообразимо кружилась голова. Элинэя на мгновение прикрыла глаза и задержала дыхание.

Хвала богам, обеденный зал был пуст. Все гости заведения разошлись по своим комнатам, и теперь на первом этаже царили тишина и покой. В зале суетился подавальщик, тот самый шустрый парнишка, к которому вчера обращался Гарт. Он убирал со столов и напевал какую-ту пастушью песню, при этом пританцовывал и улыбался. Грязную посуду он ставил на поднос, а тряпкой стряхивал на пол крошки.

— Не подскажешь, любезный, где нам искать хозяина харчевни? — громко спросил у него Вэнд.

Подавальщик при виде вооруженных мужчин, внезапно появившихся среди ночи в заведении, вздрогнул. С опаской покосился на мечи в ножнах, но потом, вспомнив что-то, успокоился и кивнул.

— Сейчас позову, добрые господа, — поспешно ответил он и повернулся к кухне, — Эй, Боров-Уилл! Тут к тебе пришли.

Дверь, которая вела на кухню, звучно скрипнула, и из-за нее показался уставший хозяин заведения. В светлой рубахе с подкатанными рукавами, широких штанах и фартуке, о который Боров-Уилл вытирал жирные от пирога ручищи.

— Чего изволите, добрые господа? — спросил он, хмуря брови. Явно не ждал, что кто-то заявиться в столь поздний час.

— Мы хотели поговорить с тобой, — выступил вперед Вэнд.

Хозяин харчевни еще больше нахмурился.

— А о чем поговорить? — недоверчиво спросил он.

Но тут в разговор вмешалась Элинэя.

— Прости, что так поздно, Боров-Уилл, — произнесла она мягко, — но у нас срочное дело. И оно касается человеческой жизни. Не мог бы ты рассказать про уговор, который заключил с Медовой?

После этих ее слов хозяин харчевни побледнел и едва не оступился, когда делал шаг назад. Подавальщик даже кинулся к нему и подставил стул, но тот прогнал паренька на кухню. Пару мгновений смотрел исподлобья на Элинэю и ее спутников.

— Выходит, знаете про уговор?

Элинэя едва заметно кивнула.

— Ну, что ж, — протянул он неохотно, — так и быть, расскажу, потом повернулся, крикнул на кухню и попросил принести для мужчин эля, но они отказались, а для Элинэи — стакан молока.

— Спасибо, — поблагодарила девушка, когда перед ней поставили глиняный стакан подогретого молока, краюху теплого ржаного хлеба и мягкий сыр.

Тогда и начал свой рассказ Боров-Уилл.

— Пару лет назад я вернулся из города, там жил все эти годы, — махнул он рукой куда-то за дверь, — потом принял отцовское дело — эту харчевню и постоялый двор, — обвел он взглядом стены заведения, — тогда дела здесь шли плохо, воровали много. И кто трудился на отца, и кто останавливался на постой.

Он снова обвел заведение долгим пристальным взглядом, крепко задумался о своей беде, а после продолжил. И уже рассказал о том, как первое время пытался все уладить собственными силами. Как гонял воришек, уволил кухарку и прогнал из харчевни, да так, что вся деревня видела и смеялась. Как сам пытался все делать: и на кухне, и в обеденном зале, и за работниками приглядывал. Да дела никак не шли, и становилось только хуже. Тогда-то он и решился просить о желании у Медовой. Еще в детстве слышал от матери про сделки, которые свершались у реки.

— Вот я и вышел в зимнюю ночь. В такую, как эта, — сказал Уилл, — как сейчас помню, небо затянуло и повалил снег. Тогда занесло дорогу, и никто не мог покинуть Медунцы.

Он горько усмехнулся и продолжил, понурив голову.

— Был у меня камушек. Нашел его как-то на берегу реки. Камушек, как говорят старики, с секретом.

Он покачал головой, недобро покосился в сторону двери, за которой лежал берег Медовой.

— Кинул его прямо на лед, на середину реки и попросил о желании.