– Раньше старалась, сейчас… Сейчас я в танке и искренне надеюсь, что моей брони хватит на всё, – рука не болит и я подгибаю ноги, устраиваясь удобнее.

– Сложно? – и что-то подсказывает, что Вадим не о моих стараниях.

– Уже легче, хотя, может, мне просто так кажется.

Согласие Кирилла стало не камнем – горой, упавшей с моих плеч. Всё-таки он, действительно, может многое и меньше всего мне хотелось бороться с ним ещё и на судебном фронте.

– Ты очень сильная, Кир, – и снова в нём ничего, кроме вежливого дружелюбия, – и знаешь об этом.

– Знаю, – я равнодушно пожимаю плечами. – Только проблема в том, что слабые могут прогнуться под обстоятельства, после бури снова оказавшись на вершине, а сильные либо выстоят сразу, либо не поднимутся больше никогда.

– Но ты ведь выстояла.

– Я ещё не сделала ровным счётом ничего, – горькая усмешка ложится на губы. – Смешно сказать, даже услуги моего юриста, по сути, оплачивает Кирилл!

– Тебя это беспокоит?

– Меня это нервирует, – я раздражённо взмахиваю рукой и роняю чашку с кофе. Залившим пальцы моей правой руки.

– Хорошо, что в этот раз кофе холодный! – насмешничает Вадим, и мы вдвоём убираем следы моей неаккуратности.

Пока его ладонь не накрывает мою в случайном касании.

Я замираю.

Взгляд – глаза в глаза.

И тот миг, когда, впервые в жизни, я трусливо сбегаю – на кухню, прикрываясь надуманным предлогом. Хотя как надуманным… Использованные салфетки и, правда, нужно выбросить.

Ладони чувствуют холодную поверхность раковины, поводов для паники нет в принципе, а я не могу отдышаться. Словно вернулась в далёкое школьное прошлое со стометровками за десять секунд! Какого чёрта?! Пора возвращаться.

– Как твоя рука? – спрашивает Вадим, стоит мне появится в комнате.

– Твоими стараниями в порядке, – неловкость накрывает меня плотным покрывалом. – Ещё кофе?

– Думаешь, стоит рисковать?

Думаю, что мне пора менять направление мыслей. Либо завершать слишком уж дружеский вечер. И снова паника – застаёт врасплох, и я молчу, смотря ему прямо в глаза. Не в силах ни отвести взгляд, ни сказать хоть слово.

Что, ко всем дьяволам, происходит?!

Из каких глубин поднимается безотчётный, какой-то детский и совершенно неконтролируемый страх? Почему всё труднее дышать? Слишком частый пульс, словно непрекращающаяся барабанная дробь, отдаётся в голове, смешивая звуки в один, закручивающийся всё сильнее, водоворот. И я не могу сделать следующий вдох.

Неуправляемый ужас окончательно подчиняет разум.

И я готовлюсь соскользнуть в темноту.

Почти…

Я не вижу никого и ничего, но ещё чувствую.

И неожиданно холодная ладонь на щеке возвращает фокус зрению.

– Смотри на меня!

Я вцепляюсь во взгляд серых глаз, словно в единственную связь с реальным миром.

– Дыши.

Хочу сказать, что не могу, но из горла не вырывается ни звука! Мне не удаётся сделать вдох! Как будто горло забито рыхлой ватой.

– Кира!

Сашка! Я не имею права не справиться.

– Ты должна дышать.

Должна!

Я опускаю веки, прекращая попытки.

Чтобы последним, на грани сознания, решительным рывком вдохнуть полные лёгкие и надсадно закашляться. Господи, какое это счастье просто дышать!

Сейчас я как бешеная собака – дышу, судорожно хватая ртом воздух.

– Кира!

Одной ладонью я опираюсь о диван, второй хватаюсь за горло. Просто не трогай меня! Но чужая ладонь касается щеки, аккуратно, но настойчиво приподнимая голову и снова серый, с голубыми прожилками, взгляд.

– Вдох на пять, задерживаешь дыхание на три счёта и выдох на пять. Давай, Кира, – он ищет в моих глазах понимание. – Раз…

Вдох.

Два. Три. Четыре. Пять.

Задерживаю дыхание.

Раз. Два. Три.

Выдох.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

– Ещё раз.

И ещё дважды.

Пульс больше не планирует убить меня частотой, лёгкие работают исправно, а меня начинает трясти. Зуб не попадает на зуб, а тело сводит судорогой. Только истерии мне не хватало!

Я не успеваю задуматься об этом всерьёз, как меня, словно куклу, закутывают в одеяло. И возвращённое сознание выбирает именно этот момент, чтобы начать возмущаться.

– Я в-в пор-ряд-дке.

– Знаешь, меня скоро начнёт пугать эта фраза в твоём исполнении. Посиди молча пять минут, – и, подумав, Вадим добавляет: – пожалуйста.

В общем-то, он прав. Меня всё ещё колотит, но внутри толстого пледа из натуральной овчины так тепло, что один из приступов озноба становится последним и, наплевав на то, как выгляжу, я втягиваю голову в плечи, скрываясь в мягком коконе почти до глаз.

– Пей.

И я не противоречу, вот только глоток делаю с большим трудом. Потому что мало кто может без подготовки залпом пить коньяк. Я – точно не могу, но Вадима это, кажется, совсем не волнует.

– До дна, Кира! – и я пью, потому что бокал всё ещё у моих губ.

И вспоминаю его родственников до седьмого колена, когда на глазах выступают слёзы, а я пытаюсь отдышаться после, выбивающей сознание, волны крепкого алкоголя, прокатившейся, кажется, по всему организму.

– Ты – садист! – вместо голоса – заметно осипшая пародия и я выбираюсь из пледа, в котором резко становится слишком жарко.

– Не совсем научный метод, – невозмутимо парирует Вадим, – зато действует всегда и на всех.

– Серьёзно на всех?

Температура в комнате кажется обжигающе ледяной, по сравнению с моим уютным коконом, и я снова накидываю его на плечи. Журнальный стол со всем содержимым отодвинут в сторону, на полу – открытая бутылка коньяка, а передо мной на корточках сидит Вадим с гранённым стаканом в руке и мягкой улыбкой.

– Осечек ещё не было.

И снова молчание, но на этот раз мне всё равно. Прикрыв глаза, я наслаждаюсь умиротворяющим тёплом изнутри и снаружи. И просыпаюсь от чувства невесомости.

– Что… – даже нет желания возмущаться.

– Спи, – слышу негромкое.

Вадим опускает меня на диван в спальне, разматывает плед и укрывает сверху.

– А…

– Дверь закрою, ключи заберёшь завтра, – насмешливое и я в состоянии абсолютного покоя вырубаюсь ещё до того, как голова касается подушки.

Побудка ничем не отличается от вчерашнего утра. Папа поставил Сашке стул, и теперь сын сам вылезает из кровати и начинает утро с плюха на мой диван. Только вместо одеяла на мне папин плед, привезённый, кажется, с Кавказа одним из его студентов, а во рту отвратный привкус коньяка. Что это вообще было?

Чистка зубов помогает справится хотя бы с одной проблемой, заодно, напомнив, что сегодня суббота и зачёт у Глебова. Биться головой поздно, и остаётся надеяться, что мои интегралы удовлетворили его настолько, что я допущена к сдаче. Хотя толку-то, если я всё равно не сдам.

Каша не успевает довариться, а в дверь уже звонят.

– Доброе утро, Кира! Ничего, что я пораньше? Сегодня не было очереди в поликлинике.

– Доброе утро! Вы снова сдавали кровь? – я бы и рада выслушать ответ, но слышу знакомое шипение и мчусь на кухню.

Опущенная в кастрюлю, в последний момент, ложка спасает кашу от побега, а меня от мытья плиты. Я выключаю огонь и даю ей настояться.

– Сдавала, куда же без этого, – Александра Борисовна с улыбкой входит в кухню. – В моём возрасте не следить за своим здоровьем – преступление.

– Думаю, не только в вашем, – я вспоминаю вчерашний приступ.

Для меня совместный завтрак заканчивается очень быстро – через десять минут я уже одеваюсь, чтобы сначала зайти к Вадиму, а потом ехать в музей.

И вот я стою перед дверью его квартиры и никак не нажму на звонок. Чёрт! Только этих переживаний мне не хватало! И, выдохнув, уверенно жму на кнопку.

– Доброе утро.

Я упускаю момент, не ожидая, что он откроет так быстро и предстаю во всём своём растерянном великолепии.

– Привет. Я за ключами.

– Я понял, держи, – связка лежит тут же, при входе, и спустя мгновение она в моих руках. – Зайдёшь на кофе? – судя по хитрой улыбке, это становится чем-то вроде традиции.