– Привет. Уже нет, мне помогли, а, вообще, Александра Борисовна в больнице.

– В каком смысле? – оживляется он. – Ты же сегодня учишься.

– В самом прямом, Кирилл. – Кружки отправляются в раковину, а я усаживаюсь на подоконник. – Что-то с сердцем, не знаю подробностей. Её отвезли в двадцатую городскую, так что на неделе я собираюсь к ней заехать.

– С Сашкой? – недовольно отзывается он.

– Вызову папу. У меня остаётся ещё один зачёт, в пятницу, и никакого другого выбора.

– Я могу приехать и…

– Давай не сейчас. – Я перебиваю его самоотверженную речь. – Пожалуйста, подождём ещё неделю и потом разом решим все эти вопросы.

– Какие вопросы, Кир?

– Нашего дальнейшего взаимодействия.

Кирилл молчит долго. Настолько, что я всерьёз раздумываю не пора ли отключаться.

– Как скажешь. Что с Армавирской?

– Я… – «Извини, я не смогу». – Хорошо, пусть будет Армавирская.

– То есть ты согласна? – Не верит Кирилл.

Я согласна, что пора выстраивать жизнь по собственному сценарию. Пусть даже с поддержкой бывшего мужа, но без заботы отзывчивого соседа, так быстро воспринятой как сама собой разумеющаяся. Сколько займёт сделка? Неделю? Десять дней? Зная Кирилла, как бы ни сутки.

– Согласна. Только, Кирилл! – Я вовремя вспоминаю, что в этом доме он предложил на выбор три разных по размеру квартиры. – Давай без фанатизма.

– Девяносто шести метровая трёшка на десятом этаже устроит? – Уже по-деловому интересуется он.

– Устроит.

Хотя у меня не хватает фантазии, чтобы придумать, для чего использовать лишнюю пятнадцати метровую комнату и второй санузел.

– И всё же слишком неожиданное согласие. В чём подвох?

– В том, что Сашке нужен садик, а мне работа и, чтобы найти первое, пора уже определяться с местом жительства.

– Ты же понимаешь, что установленные судом алименты позволят тебе не работать? – Меня радует осторожность, с которой он задаёт этот вопрос.

– Ты же понимаешь, что этого не будет?

– Отчётливо, – хмыкает он на том конце трубки. – Тебе нужна новая няня, здоровье Александры Борисовны вряд ли позволит полагаться на неё и дальше.

– Я надеюсь обойтись без этого.

– И каким образом? – не успокаивается Кирилл.

– Я отчисляюсь.

– Что? – и по тону, которым это сказано, понятно, что он прекрасно всё расслышал.

– Я отчисляюсь и перевожусь в Федеральный. Вчера по номеру приёмной комиссии подтвердили, что они зачтут мне общие дисциплины и я не потеряю этот год.

– Что случилось, Кир? Это из-за того твоего… одногруппника?

– Это из-за меня. И моего спокойствия, – добавляю я, не дав ему ответить, – если помнишь, в моей группе учится не только Хоффман.

Полуправда лучше, чем откровенная ложь. Тем более, что так Кирилл не рискнёт продолжать расспрашивать.

– Хорошо, – с намёком на раздражение выдыхает Кирилл, – я сообщу, как решу вопрос с квартирой.

– Договорились.

Рассматривая, наконец, заменённый коммунальщиками фонарь под окном я не могу выкинуть из головы наполеоновские планы. Зачёт Разумовской я сдам и тут же напишу заявление на отчисление, чтобы не откладывать перевод в другой университет. А ещё за короткие летние месяцы я собираюсь закрепиться в «Стольнике», начав новый учебный год с чистого листа.

Получится? Посмотрим, но почему-то кажется, что всё ещё у меня будет как надо!

В парк мы не едем.

Ненавижу ротавирус ещё со своего детства, а уж когда болеет ребёнок… Вызванный врач подтверждает диагноз и я забываю обо всех и вся. Сашку уже не рвёт так, как в первые часы, но он настолько слаб, что просто лежит на диване в гостиной и безучастно смотрит включенные по телевизору мультики.

Я сижу на полу рядом, опираясь спиной о диван и с телефоном под рукой. Каждые пять минут – очередной шприц из-под жаропонижающего, наполненный чистой водой. Даже если Сашка проваливается в дремоту. Всё, что угодно, только бы не довести двухлетнего ребёнка до обезвоживания.

Паники нет, истерики – также. Я просто жду, облегчая страдания сына лекарствами и водой, когда пройдёт кризис, в любой момент готовая вызвать скорую, если пойму, что не справляюсь. Так проходит ночь, от дня отличающаяся лишь тем, что Сашка спит, а я легко тормошу его только затем, чтобы не захлебнулся.

В обед приезжает Кирилл.

– Ты осознаешь, в каком я бешенстве? – бесстрастно интересуется он, сидя рядом с Сашкой и гладя его по голове. На его приезд сын реагирует слабой улыбкой и только.

– Примерно.

Да, возможно, я должна была ему позвонить, но вчера об этом я думала меньше всего. Кофе просыпается мимо, когда я пытаюсь заварить себе очередную кружку – руки дрожат от недосыпа и пережитого. Пусть Сашка встаёт только в туалет, но ему лучше. Действительно лучше, учитывая, что содержимое его желудка я перестала видеть ещё часов с трёх ночи.

– Кира. – Ладонь перехватывают его пальцы, а спиной я чувствую тепло чужого тела. – Иди спать.

– Я не могу. – Отрицательно качаю головой, ощущая общую заторможенность собственных действий.

– Мне плевать, что ты надумала о нашем разводе, но Сашка – и мой сын тоже.

– Ты не сможешь…

– Что? Давать ему лекарства и поить водой через равные промежутки? – Кирилл осторожно касается моей щеки и одно то, что я это позволяю, доказывает, что мне и правда пора отдохнуть. – Кир, я справлюсь.

– Хорошо! – Я решаюсь, сбросив его руку. – Если вдруг что-то случится, сразу же буди!

– Разбужу, – обещает он.

Сашка спит, и я ложусь на кровать в папиной спальне – она ближе, но всё равно не могу уснуть. Слышу, как Кирилл садится на пол – по скрипу лаг, как легко будит Сашку и даёт ему попить, его длинный выдох… и открываю глаза, услышав голос сына.

Голова всё ещё как в тумане, но сумерки за окном недвусмысленно намекают на время.

Сашка сидит на диване, Кирилл – напротив него на стуле и показывает что-то на пальцах. Впервые за последние сутки на осунувшемся лице сына искренняя улыбка и на мгновение я прикрываю глаза, позволив волне облегчения прокатиться по всему телу.

– Мама, смотли, – Сашка замечает меня первым. – Фокус.

Он пытается показать, как одна рука откручивает большой палец другой и весело фырчит.

– Действительно, фокус.

Лоб не горячий, щёки с едва заметным розовым отливом, а глаза – живые, блестящие, наконец-то отражающие, что происходит вокруг.

– Хочу куфать, – просит Сашка.

– Пару часов назад он съел сухарь, – замечает Кирилл.

– И?

– И ничего, – хмыкает он, а я иду греть приготовленную на этот случай гречу.

Кирилл уезжает в середине ночи, убедившись, что Сашке лучше, а я не предлагаю ему остаться на ночь. Благодарность за помощь во мне есть, но всего остального – нет, и он понимает это по одному взгляду. А на следующее утро меня будит привычный скачок рядом.

– Мама!

– Саш? – Словно и не было двух тревожных дней.

– Хочу кафу!

Какое же это счастье, когда ребёнок просто здоров и голоден! Пусть ещё слишком худой, пусть каша на воде, зато со сладким чаем и моим ощущение радости на грани с эйфорией. И по тому, как мы играем всё утро, я понимаю, что смогу всё же съездить в университет.

Папа приезжает к обеду и пустому куриному бульону с сухарями.

– Как Сашка?

– Слава богу, отпустило! – Мы сидим в гостиной и смотрим, как он играет с конструктором. – Пап, со всем этим я забыла тебе сказать, что мы переезжаем.

– Когда? – Вместо недовольства – лёгкая грусть.

– Пока не знаю, но точно не позже, чем через две недели.

– Ты нашла жильё? – Папа подаёт Сашке отлетевший кубик.

– Не совсем, – я чувствую себя некомфортно, говоря об этом, – Кирилл покупает для нас квартиру.

– Кирилл? – он хмурится. – Кира, а ты уверена в том, что это правильно?

– Если честно, не очень, но у него получилось меня убедить.

– А тебе не пора ехать? – Я с тяжёлым вздохом поднимаю на него взгляд.