Доказательством в пользу приписываемого Конфуцию расчетливо-стратагемного мышления — речь вообще идет об имеющем для китайцев исстари первостепенное значение «практическом разуме» [шиюн лисин] — может служить Мэн Кэ (около 372–289 до н. э.), второй по значимости представитель конфуцианства. В беседе с лянским правителем Сян-ваном (ум. 295 до н. э.) на вопрос «Кто из правителей сможет объединить Поднебесную?» (Китай в то время был раздроблен на многочисленные владения) Мэн-цзы ответил: «Объединить ее может тот, кто не падок к умерщвлению людей… Ныне же в Поднебесной среди правителей нет таких, кто не был бы падок на умерщвление людей (намек на жестокость правителей, борющихся с лянским правителем за право стать воссоединителями Поднебесной), но если окажется такой, кто не будет падок на умерщвление людей, тогда народы Поднебесной все пойдут за ним и будут уповать на него. Если бы взаправду так произошло, народы покорились бы ему с такой же готовностью, с какой вода стекает вниз. Однако если вода сразу обильно низвергнется, кто тогда сможет воспротивиться ей?!» [Мэн-цзы. Пер. В. Колоколова. СПб: Петербургское востоковедение, 1999, с. 20 (гл. 1.6)]. Мэн-цзы отвергает жестокое правление, основываясь не на нравственной посылке, а исходя из голого расчета, что отказавшийся от убийства людей правитель в борьбе за объединение страны способен обставить своих соперников.

Начиная с Мэн-цзы «чжи» стало обозначать «мудрость» как одну из четырех главных конфуцианских добродетелей. Но «чжи» у Мэн-цзы порой заключает в себе хитроумие: «Кто-то подарил Цзы Чаню во владении Чжэн рыбу. Цзы Чань велел смотрителю водоемов выпустить ее в пруд и кормить там. Смотритель зажарил рыбу и, докладывая об исполнении приказания, сказал: «Как только я выпустил рыбу, она была вялая, немного погодя стала резвиться и очень довольная исчезла!» На это Цзы Чань задумчиво произнес два раза: «Она обрела свое место, обрела свое место!» Смотритель водоемов вышел и сказал: «Кто из вас скажет, что Цзы Чань умен [чжи]? Я сжарил и съел рыбу, а он говорит: «Она обрела свое место, обрела свое место!» Выходит, что добропорядочного мужа можно обмануть, воспользовавшись его же способом рассуждать, но трудно погубить, если прибегнуть к тому пути, который он отвергает» (там же, гл. 9.2) (см. 16.18).

В данном отрывке смотритель водоемов ставит под сомнение «ум» Цзы Чаня, поскольку тот не разглядел его обманную уловку. «Умным», видимо, посчитал бы Цзы Чаня смотритель водоемов с его представлением об «уме», бытовавшим в ту пору среди широких масс, лишь в том случае, если бы тот засомневался в картине, нарисованной смотрителем водоемов в соответствии с тем, что Цзы Чань предполагал услышать, и, заподозрив подвох, устроил бы проверку или если бы Цзы Чань поручил проследить тайком за выполнением смотрителем водоемов отданного поручения и поймал бы его за руку. Хотя Мэн-цзы четко не определяет понятие «мудрость» («ум»), все же для благородных мужей в отношении разворачивающегося соответственно их нравственным установкам хода событий и его освещения он не допускает мудрость, замешанную на хитрости. Одновременно Мэн-цзы признает за умом благородного мужа хитрость, но лишь когда ход событий и их освещение противоречат принятому нравственному порядку.

В связи с Мэн-цзы следует упомянуть слово «цюань», означающее прежде всего «подвижную гирю», а отсюда «взвешивать», «обдумывать», «делать расчет», «сила, влияние», даже «[субъективное] право». Оно входит в состач выражаемого на китайском языке понятия «права человека» (жэнъцюань). Здесь же нас прежде всего интересуют значения типа «предварительный», «непостоянный», «применяться», те значения, которые нашли отражение во встречающемся впервые в составленной Фань E (398–445) Истории Поздней Хань («Хоу Хань шу») словосочетании «цюань-и чжи цзи», что означает «сообразующийся с обстоятельствами замысел», «тактический ход». Наконец, «цюань» может обозначать отклоняющийся от (конфуцианского и т. п.) канона [ «цзин»] образ действий, исход которых мог или должен соответствовать пути (дао), лежащему в основе не только канона, но и всего сущего. В таком понимании «цюань» встречается уже в «Комментарии Гунъяна [к Веснам и Осеням] («[Чунь цю] Гунъян чжуань») (составленный в эпоху Сражающихся царств, 475–221 до н. э.) к отредактированной Конфуцием Летописи Весен и Осеней: «Что такое цюань? Цюань противостоит канону (цзин), но [порой] бывает лучше».

Образцовое представление «цюань» в качестве «чрезвычайной меры» дано в книге Мэн-цзы: «Если не оказать помощи тонущей невестке, то это значит быть волком или гиеной. То, что мужчина и женщина при передаче или получении чего-либо не соприкасаются друг с другом руками, — это правило учтивости (ли —, слово, служащее выражением установлений, составляющих канон нравственного и благопристойного с точки зрения конфуцианства поведения). А подача руки при оказании помощи тонущей невестке — это та гиря (цюань), которая перетянет весы на сторону добра» [Мэн-цзы. Пер. В. Колоколова. СПб, 1999, с. 112 (гл. 7.18)].

То, что здесь Мэн-цзы поясняет на примере, видно из следующих слов: «Чан цзэ шоу цзин, бянь цзэ цун цюань» («в обычных обстоятельствах придерживаться канона, при [существенном] изменении [принятого хода вещей] следовать за противовесом [канона]». Отсюда вытекает тот взгляд на вещи, согласно которому кажущиеся устоявшимися общественные нормы (цзин) вовсе не являются неприкосновенными для всех случаев жизни. Всегда возникают такие стечения обстоятельств, когда «цюань», иначе говоря, отступающее от норм поведение, вполне оправданно. Таким образом, китайская духовная культура уже на протяжении тысячелетий предоставляет индивидууму подобающую случаю свободу для неожиданных, преступающих установленные нормы действий. Поэтому неудивительно, что в богатом словнике уловок «цюань» занимает видное место.

В китайских сочинениях, связанных со стратагемами, особо важную роль играет образованное словами «цюань» и «моу» понятие «цюаньмоу», означающее «(политическая) тактика, прием» и «обман». Впервые «цюаньмоу» встречается у Сюнь Куана (также именуемого Сюнь-цзы, наставник Сюнь, 313–238 до н. э.), испытавшего сильное влияние легизма конфуцианца: «Посему стоящих у кормила власти и прибегающих к козням (цюаньмоу) ждет погибель» [ «Сюнь-цзы», гл. 11 «Совершенный государь и гегемон» («Ван бо пянь»)]. В составленной Бань Гу (32–92) Книге [о династии] Хань («Хань шу») приводится описание составителей военных трактатов, «цюаньмоучже», характеризуемых следующим образом: «Обычными (чжэн) [средствами] они стремятся управлять государством, необычными (ци) — вести войну. Перед ведением войны они вначале составляют план. При этом они учитывают сложившуюся обстановку и привлекают гадателей. Они привлекают военные приемы» (гл. 30, «Искусство и литература» [ «И вэнь чжи»]).

Эту древнюю традицию предлагают в современном Китае такие книги, как «Стратагемы для военачальников» («Бинцзя цюаньмоу», 3-е изд… Пекин, 1991), автор Ли Бинъянь; «Стратагемы китайской старины» («Чжунго гудай цюаньмоу». Нунции, 1988), составитель Юань Ювэнь; «Искусство стратагем: тяжба проигравшей и победившей сторон» («Цюаньмоу шу: шуцзя юй инцзя дэ цзяолян». Пекин, 1995), составитель Лю Сижэнь.