На карикатуре к стихотворению, напечатанному в ежемесячном журнале Китайская карикатура [ «Чжунго маньхуа»] (Тянь-цзинь, сентябрь, 1998), изображен мужчина, который левой рукой держит за гриву маленького льва, а правой указывает на него, обращаясь к недовольно взирающему на все это большому льву со словами: «Соизволю сообщить следующее: вот он тайком таскает моих кур».

«…Как-то не очень давно… жила в нашем городе именитая дама, добрых нравов и находчивой речи, достоинства которой заслуживают, чтобы ее имя не было умолчено: звали ее мадонна Оретта, она была женою мессера Джери Спина. Раз случилось ей быть, как и нам, в деревне, и она гуляла, переходя с одного места на другое, с дамами и мужчинами, обедавшими у нее в тот день; путь от места, откуда они вышли, к тому, куда намеревались идти пешком, был, может быть, несколько долог; один из мужчин, бывший в обществе, и говорит: «Мадонна Оретта, если вам угодно, я повезу вас большую часть предстоящего нам пути на коне, рассказав вам прелестнейшую в свете новеллу». На это дама ответила: «Мессере, я попрошу вас о том, и даже очень, мне будет чрезвычайно приятно». Господин рыцарь, которому меч сбоку, быть может, так же мало пристал, как речь устам, лишь только услышал это, стал сказывать новеллу, которая сама по себе была в самом деле прекраснейшая, но он страшно портил ее, три, четыре раза или и шесть раз повторяя те же слова, то возвращаясь к рассказанному, то говоря: это я сказал не ладно; часто ошибаясь в именах, ставя одно вместо другого; не говоря уже о том, что он выражался отвратительно, если взять в расчет качество действующих лиц и события, какие приключались. Пока мадонна Оретта его слушала, у нее часто являлся такой пот и так падало сердце, как будто она больна или кончается. Не будучи в состоянии выдержать более и понимая, что рыцарь забрел в чащу и оттуда не выберется, она сказала шутливо: «Мессере, ваш конь очень уж трясок; поэтому, будьте добры, спустите меня!» Рыцарь, кстати, более чуткий к намекам, чем хороший рассказчик, понял остроту, обратил ее в смех и шутку и, перейдя к другим рассказам, оставил без конца начатую и дурно рассказанную новеллу» (Боккаччо. Декамерон. День шестой, новелла первая. Пер. с ит. Н. Любимова).

«Малышка Цзюань только что приехала в город в поисках работы. Временно она поселилась у старшего брата своей матери. Однако тетку не радовало присутствие деревенской гостьи.

Однажды малышка Цзюань вышла из своей комнаты набрать питьевой воды в стакан. Тетка ткнула пальцем в своего шестилетнего племянника и воскликнула: «Вот паршивец, пришел в мой дом и ешь, пьешь из моей посуды». Малышку Цзянь поразили эти слова. Ведь тетка не чаяла души в своем племяннике! Постоянно баловала его, и вдруг такие слова! Она мельком взглянула на тетку, которая холодно смотрела на нее. Цзю-ань словно резануло по сердцу. У нее так задрожали руки, что вода стала выплескиваться. Взгляд тетки был столь злым, что Цзюань стало не по себе. Она поставила стакан.

«Крошка Лянлян, иди сюда, я отвезу тебя домой к маме», — сказала Цзюань и направилась к племяннику тетки. «Я хочу к маме», — произнес малыш, испуганный злобными словами тетки. Он вцепился в руку Цзюань и пошел с ней к двери.

«Ты… вы все… возвращайтесь!» — выпалила, вся покраснев, тетка. После этого она долго молчала.

Тетка использовала против малышки Цзюань стратагему 26. Однако поведение Цзюань в Вестнике услуг [Фуу даобао] (Нань-цзин, 24.08.1996), напечатавшем эту историю в своей серии «36 стратагем сегодня», представлено в стратагемном ключе, т. е. она «ответила хитростью на хитрость» («цзян-цзи цзю-цзи»), иначе говоря, «использовала замысел противника к своей выгоде».

«Уский ван [Фу Ча] решил идти походом на владение Чу и объявил своим приближенным: «Кто осмелится возражать, того ждет смерть». Среди придворных был некий Шао Жуцзы, который и хотел бы выступить с возражениями, но не решался. Тогда он запасся пулями, взял самострел и стал бродить по дворцовому саду. Роса промочила его платье, поскольку он всю ночь провел в саду. Так продолжалось три дня, пока уский ван не спросил: «Где ты так сильно промочил свое платье?» Шао Жуцзы ответил: «В саду было дерево. На нем сидела цикада. Цикада сидела высоко, жалобно пела, пила росу и не знала, что сзади притаился богомол. Тот уже изогнулся всем телом, собираясь схватить цикаду, не ведая, что рядом с ним притаился воробей. Воробей вытянул шею, намереваясь заглотнуть богомола, не подозревая, что его поджидала пуля моего самострела. Все трое желали выгоды для себя, не обращая внимания на угрожавшую им опасность». Уский ван сказал: «Хорошо», после чего отменил свой поход».

В этом рассказе из Весен и Осеней [владений] У и Юэ [ «У Юэ чуньцю»] Сюй Тянью (XIII в.)[366] неразумно ведущие себя животные выступают в роли «тута». Об этой истории напоминает порожденное ею выражение «богомол хватает (подстерегает) цикаду, не замечая позади себя воробья («танлан бу (куй) чань, хуань-цяо цзай-хоу»).

«Во владении Ци один человек оскорбил правителя Цзин-гуна (ум. 490 до н. э.). Тот страшно разгневался и повелел прямо в зале связать его. Вызвал своих приближенных, которые должны были его расчленить. Всякого, кто откажется, ждала смерть. Янь-цзы [см. 3.4, 16.11] схватил левой рукой голову приговоренного, а правой стал править лезвие своего меча. Тут он поднял голову и спросил: «Вот только мне не ясно, с какой части тела просвещенные государи и мудрые правители древности начинали расчленять человека». Тогда поднялся со своего места гун и сказал: «Развяжите его. Моя вина, [погорячился]».

Этот случай из [девятой главы] «Внешнего комментария Хань [Ина] к [Книге] Песен» («Хань ши вай чжуань»), составленного исследователем канонических конфуцианских сочинений в русле «школы текстов новых имен» Хань Ином (II в. до н. э.), я взял из Истории китайской литературы («Geschichte der chinesischen Literatur») Хельвига Шмидт-Глинцера (Schmidt-Glintzer) (2-е изд. Мюнхен, 1999, с. 82). Своим обращением к образцовым правителям древности Янь-цзы показал Цзин-гуну сомнительность его действий и тем самым образумил гуна.

Особенно искусно использование стратагемы 26, когда «акация» бранит «шелковицу», а сама того не замечая, бранит себя. Пример подобного рода я взял из второго по значимости конфуцианского классика — Мэн-цзы:

«Имея в виду Сюань-вана, правителя владения Ци, Мэн-цзы обратился к нему с такими словами: «Допустим, что кто-либо из ваших слуг поручит свою жену и детей на попечение другу, а сам отправится путешествовать во владение Чу. Ко времени возвращения обратно окажется, что его жена и дети изнурены от голода и холода. Как ему следует поступить с другом?» Ван ответил: «Отвергнуть его». Мэн-цзы спросил: «А как следует поступить с наставником служилых людей, главным судьей, если он не сможет справиться с ними?» Ван ответил: «Отстранить его». Мэн-цзы спросил: «Ну, а как быть, если в пределах всех четырех границ страны нет порядка в управлении?» Ван посмотрел по сторонам, направо и налево, и стал говорить о другом» [ «Мэн-цзы», 2.6. Пер. В. Колоколова, с. 36].

Схожим образом повел себя пророк Нафан с Давидом, царем израильским. Последний посредством стратагемы 3 устранил Урию, мужа Вирсавии, после чего взял его супругу Вирса-вию себе в жены (см. 3.2). Вот что сообщает Библия (Ветхий Завет, 2-я Царств, гл. 12):

«11:27… И было это дело, которое сделал Давид, зло в очах господа. 12:1… И послал господь Нафана к Давиду, и тот пришел к нему и сказал ему: в одном городе были два человека, один богатый, а другой бедный; 12:2… у богатого было очень много мелкого и крупного скота, 12:3… а у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькую и выкормил, и она выросла у него вместе с детьми его; от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала, и была для него, как Дочь; 12:4… и пришел к богатому человеку странник, и тот пожалел взять из своих овец или волов, чтобы приготовить [обед] Для странника, который пришел к нему, а взял овечку бедняка и приготовил ее для человека, который пришел к нему. 12:5… Сильно разгневался Давид на этого человека и сказал Нафану: Жив Господь! достоин смерти человек, сделавший это; 12:6… и за овечку он должен заплатить вчетверо, за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания. 12:7… И сказал Нафан Давиду: ты — тот человек, [который сделал это]».