Клавишник Лёха Богданов, или «Богданыч» в миру, совершил ошибку. Душевнейший по природе человек, он зачем-то пригласил давнего приятеля немного потрудиться. И ведь прекрасно знал он его, родимого, как облупленного, уже без малого триста семьдесят пять лет. За эти огненные годы Дуня умудрился всласть пропить даже любимые клавиши Богданыча, чего тот не может простить ему и по сей день. Зачумленная же Дунина гитарка гордой марки «Музима» (цвета «Почти Санбёрст»), взятая Лёхой у растратчика в залог, так и пылится, наверное, у Богданыча в чулане.

Итак, Дуня теперь работал у Богданыча по славному делу копчения рыбы на его личной коптильне, и всё немногое, что принадлежало кругленькому Дуне, пахло этой самой «копчёненькой», словно каким-то пепелищем. Одежда, волосы, руки, половики в его доме, посуда, стены, решительно всё!

Глядь, и появились какие-то деньжатки – наш дядька Богданыч никогда жадным не был. И жить бы Вовану, поживать, да «бобра» наживать, но «коммерческая» жилка не давала покою предприимчивому Вовке!

И он начал жёстко пизд…ть подкопчённую рыбку и пускать её налево. А на ловко обретённые «бабульки» принялся прикупать фирменные дисочки любимого Элиса Купера (диски тоже пахли рыбой и какой-то гарью).

Лёха, конечно же, чувствовал, что «пахучая продукция» стремительно исчезает, словно в какую-то ненасытную бездну, но за руку поймать нашего «пройдоху» никак не удавалось. Богданыч бессильно скрипел зубами, но, как говорится, «де-юре» пока ничего поделать не мог.

Ну а потом всё было, как обыкновенно и случается, если в деле Сам Вовка. Он снова банально забухал и заснул на работе в тёплой компании приглашённого им же напарника-корефана. Рыбка отчаянно жарилась всю ночь и к утру, естественно, превратилась в угли. Вы, наверное, думаете, что дотла сгорела только дневная норма рыбёхи, нет, дорогие мои, это слишком мелко для такого заслуженного деятеля, как Дуня… Он сжёг и коптильню «нах…й», как впоследствии красноречиво поведал мне сам бывший невезучий владелец «рыбного бизнеса».

Конечно же, осиротевший Богданыч немедленно прогнал его, но зачем он вообще связался с этим чудо-человеком Вовкой, вот египетская загадка! Наверное, простодушный Лёха всегда был добрым чуваком и благородно хотел подарить ещё один («последний-последний!») шанс «гибнущему другу». Ну а смекалистый Вован в который раз его толково и «прибыльно» не использовал. Диски Купера, кстати, Дуня вскоре тоже пропил.

Было стародавнее дело, когда Лёшка Богданов снимал с неким приятелем квартирку на двоих, и там, само собой, собиралось всё отребье из близлежащей округи – музыканты, наркоманы и просто забулдыги.

Конечно же, Вовка тоже был тут.

Боганыч с непонятным корешем брали ежевечернюю «литрушку беленькой», жарили по-холостяцки огромную «байду» ароматной картошечки и привычно вскрывали уйму рыбных консервов. На всё это царское угощение тут же слетались и мы – студенты с вечно голодным взором и плохой «Музимой» под мышкой.

Всё барское угощение беспощадно уничтожалось, а затем «интимно» исполнялись «свежесочинённые» песенки, и тут же немедленно производился «критический разбор произведения»: «О!

Вот эта заеб…сь!». Либо: «Не, ху…ня! Хорош, завязывай, скукота какая-то!». Ну или: «Ничё так, только припев-то ты у Билли Джоэла подпиз…ил, а так вполне, вполне!».

Лёха по понятным причинам давно уже Дуню на творческо-алкогольные посиделки не звал. Но Вовка приходил всё равно.

Как-то раз мы привычно сели промочить горло перед плановым «худсоветом», и опытный Богданыч, зная о возможных последствиях Вовкиного загула, наотрез отказался угощать «огненной водой» «предателя и отступника»: «Если ты себя не уважаешь – наливай себе сам, я тебе наливать не стану…».

Дуня был с жутчайшего бодуна… С одной стороны, условие было крайне унизительным, речь шла об Уважении! У пьяниц этот тонкий вопрос стоит весьма остро, как, пожалуй, только у жарких сицилийских мафиози. Вовка горько задумался. Сидел трагически и молча под испытующими взорами музыкантской братии мучительных минуты две… Затем горестно подумал ещё немного, потом ещё чуть-чуть… И налил! И выпил! Полный укоризны взгляд презрительного Богданыча был ему в наказание. Грянул общий гомерический хохот, а громче всех гоготал сам Богданыч!

Ну что же с тобой злодейского сделаешь, чёртов ты «Вовка-развовка», но ты у нас таков один, за что тебя, обормота, так любят и прощают! Обаятельный плут, воплощение Самого Пьянства, Великого Пьянства Артистов…

После некоторых трагикомичных событий я безжалостно уволил Руська с должности «зам. по кадрам». Как кадровик он, чего уж теперь скрывать, совершенно бесподобен.

Случилось это накануне «чрезвычайно важного» выступления на псевдо-фестивале «Индюшата» – ещё одного дутого мероприятия, лихо состряпанного «пиарщиком всея Руси» Александром Кушниром.

Всё было «по першему разряду»: проплаченная победительница, самодовольный её папик, кучка разношёрстной публики, толково нагнанная посулами жирного фуршета и прочим лёгким обманом. А ещё в зале имелись даже специально приглашенные «селебрити», но такого мелкого пошиба, что их даже никто и не узнавал. Словом, Праздник, так уж Праздник!

Впрочем, нахально выступить среди «Содому и её Гоморры» с нашими весёлыми «матюгами» было весьма приятно. Ну и хоть что-то честного, пусть инородным тельцем, да попало на этот ежегодный «прославленный, почти что европейский» фестиваль.

Басист на тот драматический момент, как впрочем, это часто бывает в диком «Алкоголе», «отсутствовал, как таковой». Велись, правда, неторопливые телефонные переговоры с одним «бывшим из семидесятых», у которого было всё – коллекция гитар, фирменные «комбари», винил, жена… А вот молодость купить не получалось, для этого и нужны были мы – «перспективный молодняк».

Времени было настолько «апокалиптически в обрез», а я был так занят на «ответственной работе», что одну из двух скромных репетиций (о, как же это катастрофически мало для введения «варяга», да ещё перед каким-никаким, да «фестом»!) я поручил молодчаге Руську. «Репа» с шиком и прочим блеском была-таки проведена, и я уже на «дворницкой» работке получил бодрую «смс-ку», которая бережно хранится у меня в бездонном мобильнике: «Всё в порядке, сгодится нам этот фраерок».

Да… Даже трагический Левченко из «Места встречи изменить нельзя», которого браво процитировал «ведущий кастинга» Русь, был намного ближе к реальности, чем это обманчивое послание.

На единственную оставшуюся «репку» я летел со «стопудовой» уверенностью, что сейчас состоится формальный, лёгонький прогон, а завтра мы дружно грянем, и…

Сомнения закрались сразу после краткого знакомства с загадочным претендентом на четырёхструнный инструмент – он был слегка «поддат». Объяснил он этот не слишком уж криминальный факт тем, что «ему необходимо расслабиться, чтобы творчество потекло по телу (!)».

Ну а ещё он, как бы это сказать помягче… «По имиджу несколько не вписывался в концепцию молодящегося задорного коллектива». Он был велик ростом, имел пивную фигуру охранника обувного магазина, короткий ёжик на здоровенной башке, ну и вообще, всем общим обликом он отражал то, что и было на самом деле – сорокапятилетнего, располневшего мужика, измученного работой, супругой и самим собой.

Но ни малейшего выхода не было, и я в одиночку принял рискованное решение окультурить «околомузыкальную» внешность новичка фенечками, «джинсурой» и лёгким «мейк-апом». Но до этого мы как раз и не доехали…

После первой же, не самой сложной нашей песенки «Над Москвою», я понял всё…

Помните отличный фильм Карена Шахназарова «Зимний вечер в Гаграх»? Ну там, где мэтр-чечёточник, которого играет блистательный Евстигнеев, проверяет чувство ритма самонадеянного бездаря и недотепы в лице «Панкратова, да Чёрного». «Поспешил, вот так вот надо!» – говорит этот фантастический обормот, и ошарашенный взгляд Евстигнеева становится в тот напряжённый момент моим взглядом. Ещё одна цитата оттуда же, чтобы завершить драматургию ситуации: «Только идиот захочет научиться «степу» с переломанными ногами, такой походкой и чувством ритма, как у тебя!».