Абсолютно всё, где имелась сцена, аппарат и комнатка, где его хранить, могло быть оккупировано непрошенными гостями из антагонистического мира артистов. Да какого там нафик, антагонистического, нормально мы ладили с товарищами военными. Мы были для них забавными интересными зверушками, а «неведомы зверушки» благодарны были им, уже хотя бы за попытку понять нас, безумных инопланетян, и даже как-то мирно с ними сосуществовать.

А точка в библиотеке отчаянной Ражевой – это же ещё та экзотика! Трудилась она тогда на ниве просвещения местных сумасшедших. Нелегко библиотекарю весной, когда все разномастные психи посёлка оттаивают и начинают охоту на «нормальных», но на таких подневольно-нормальных, что по долгу службы не могут выставить гадкого сумасшедшего вон.

Вот и начинается утомительное общение с не всегда приятно пахнущими и вынимающими душу юродивыми по различным литературным и общефилософским вопросам, вроде: «А эта книжка интересная? А можно её почитать? А она про что? А стихи там есть?». Вопросе на пятнадцатом возникает естественное желании вызвать, ну, если не ментовку, так хотя бы скорую! Помочь чтобы, стало быть, «душевному» человеку… А нельзя, понимаете вы, нель-зя! Ведь они, хоть и психи, а в библиотеки записаны вполне официально, и права, как говорится, имеют, и «прописаны по какому-нибудь Кривоколенному пять», вот такая весенняя дичь.

Мне очень повезло, я знаю, что такое волшебный мир библиотеки. Особый щекочущий запах страниц и атмосфера почти храмовая. Миллион помещений, где ночью жутковато и мерещатся призраки и герои любимых книг (и не всегда положительные!). И такое великое множество книженций, которые можно полистать или просто погладить.

По беспечной рекомендации Иришки мы зависли там надолго и прожили в магической библиотеке большую репетиционную жизнь, курируя из одного самобытного помещения в другое, ещё более невероятное, с этажа на этаж, и везде было нам вдохновение.

Там и состоялось наше первое наивное выступление. Осталось забавное видео, где мы очень смешные и нелепые, а важные наши гости – друзья и знакомые так милы, что невероятно приятно видеть их и сейчас, молодых и улыбающихся.

Я, скорее всего, путаю события во времени, смешиваю их, ошибаясь хронологически, но ведь это такая фигня, правда? Не в этом же дело, не в этих ненужных деталях и напрасных соответствиях, тоже мне хроники «выдающейся творческой единицы России». Я лишь хочу оставить вам память, письменные фотки того сумасшедшего времени, когда не было у меня мобильника и не щёлкал я ещё дуриком всё подряд…

А мне же самому безумно любопытно, смогу ли я сделать это – сожмётся ли сердце прочитавшего эти путанные страницы в ностальгической неге… Надеюсь, как же я надеюсь, что да…

Тех самых, кого демонстративно не называю в книге, и не потому, что деликатным манером боюсь обидеть или в припадке благородства «ни о ком плохо говорить не хочется» – нет, просто не желаю упоминать их крошечные имена, что называется, «в веках».

У всех этих типов (а я снова о худруках) была одна и та же навязчивая идея – обнаружить и взрастить, так сказать, самородка-виртуоза, и впоследствии стричь с него, феноменального, капусту долгие и счастливые годы. Ну, в общем, как заштатный тренер из провинции жаждет найти гениального молодого боксёра или бегуна, а ещё лучше целую бриллиантовую команду.

Так, в пропитых до изумления маленьких мозгах худруков намертво поселяется дикая мысль «воспитать» группу, которая «загремит» не тише, чем сам «Ласковый Май», ну или в крайнем случае, чем какое-никакое «Кино».

У них всегда и обязательно имелись свои любимчики, быстрее других терзавшие «Музимы» и «Ионики», а значит и оставалась надежда на лавры «открывателя гения», которая, конечно же, так и оставалась священной на все оставшиеся годы «влачения» благородной миссии педагога. Про мало-мальски выбившуюся из местного ДК группу эти хмыри на людях истерично и самодовольно кричали: «Это ж ученики мои!». Но тут же мерзенько так добавляли: «Но я ими, если честно, недоволен…».

Надо сказать, функции у подобных наставников были следующие: суетливо взять бабки за репетицию, периодически пьяно вламываться к нам в «святая святых» и тошнотворно вещать про то, что, мол, «вот у нас, епть, была группа, мы-то, как Дипёпал играли, не меньше, а вы…».

Унять их старческий ревнивый бред было практически невозможно, и мы покорно выслушивали их покровительственные поучения вместо того, чтобы упорно пилить свои нехитрые нотки: «Ну ничё, я в следующий раз вам покажу такие партии, что закачаетесь, спасибо ещё говорить будете, эх вы, убогие…». «Партии», разумеется, никогда не демонстрировались, ибо мифическое мастерство было давно и надёжно пропито, да и было ли оно, нам уже, к счастью, не узнать.

Ну а ещё замечательными нашими «худруками» гадко вымогалось бабло на водку, за которой нас заставляли ещё и бежать поперёк проплаченной нами же «репки».

Ну что ещё… Ах, да! При всём шизоидном желании открыть группу «Намба Уан», они слюняво умилялись, когда подопечный коллективчик весьма похоже лабал, к примеру, песенки «арт-роковой» группы «Мираж», и в завистливой раздражённости «опускали» любую маленькую вещицу, написанную нами, бедолагами, терпевшими всех этих упырюг, ради той беззаветной «святой, понимаешь, к музыке любви».

Как «полноправный автор, творец и почти что волшебник», я уже давно и бесповоротно решил, что как можно больше замечательных граждан останется «в зыбкой памяти человеческой» и, так сказать, «на грозных страницах Истории», благодаря этой очень самодеятельной, наверное, книжке.

Отставить смешки! Пусть звучит сия «потерянная скрижаль» громко и наивно, но это же книга для тех чокнутых «не от мира сего», кто честно воевал рядом со мной на странной этой войне. Ну и, может быть, ещё для тех немногих, кто, как и мы, чувствует и помнит всей израненной кожей наши общие дурные времена.

Так что всё! Хорошие люди пусть остаются «в веках, да тысячелетиях», а те, кого я не люблю – пусть «канут в лету», провалятся в ад и «живут на одну зарплату», их тусклых имён тут никто не найдёт, я обещаю!

Как же я ненавидел их когда-то, тех, кто с наслаждением изуверски колотил меня и моих друзей, подло обижал и мучил так, что глаза аномально расширялись от муки и гнева и становились «белыми», как метко отмечали за мной мои верные кореша и подруги. Моя любимая бабушка Александра Николаевна не раз говаривала о своём безумном внуке в эти непростые моменты психологического экстрима: «Выпучил зенки свои лубошные!». Неплохой «оборотец», не находите?

Лихая бабуля моя была вообще сильна на «кручёные» обороты, да и на крепкое словцо тоже, чего уж скрывать! Как же мы доводили её, бедную, с младшим братцем Женькой, вспомнить стыдно… Обычно после нетривиального «трёхэтажного» в наш адрес, спохватившись, она приговаривала: «Согрешишь, согреше́нный!». Что точно имела в виду наша загадочная бабушка, пытливый я не разгадал и до сей зрелой поры. Большая хулиганка, она на мои робко-плотоядные «бабуль, а мне бы мяса…» неизменно отвечала: «Мяса? Какой мясник! Мясо – у попа под рясой!». Да… А вот это уже было сказано более, чем «рокенрольно»!

Помнится, с мясом и прочими его «колбасо-сосисочными» имитациями тогда были крепкие советские «траблы», и в основном же в нашей «фамилии» обходились разнообразными макарошками… Но всё же, думаю, уж не такие у нас практиковались вынужденные глухие посты «по скоромному», какие были во время торжественного приезда тогдашнего Председателя Совета Министров СССР Косыгина в город Горький в брежневские «семидесятые» (а, может, и в хрущевские «шестидесятые», лень проверять такую ерунду в Интернете).

Моя милая бабушка «диссидентски» рассказывала, что, когда мрачный правительственный кортеж пролетал по замороженной улице Чаадаева, какой-то очень нетрезвый дядька забрался на высокий сугроб и аполитично и опрометчиво голосил: «Косыгин, мяса давай!». Очень надеюсь, что пьяный его бог уберёг отважного мужичка от законной отсидки.