Легко? Да он ее чуть не убил. Он этого что, не понимает?

— Как оправишься, придешь в мои покои. И без глупостей… Айя.

Девушку замутило. Айя вдруг четко осознала, что это не закончится. Что он будет мучить ее и дальше. Не оставит в покое. Не отпустит.

Несчастная только не понимала, почему она? Почему именно она? Что ему от нее нужно, когда вокруг столько красоток с титулами и родословной? Да любая женщина Севера будет рада согреть постель своему господину. И вообще, асуры не сношаются с людьми. Это низко для них. Так ведь говорил? Так почему именно Айя? Обычная, ничем не примечательная. Низшая из обслуги, не принимаемая, даже, равными ей? Почему?

Служанка даже не сразу поняла, что произносит это вслух:

— Почему? Почему именно я?

И испугалась собственных слов. Поспешила прикрыть рот ладонью, ожидая наказания за непростительную неосторожность.

Ощутила, как мужчина за ее спиной напрягся, выдохнул недовольно.

— Много говоришь.

— Простите, господин! Больше не повторится! — запричитала себе в ладонь несчастная девчонка.

И снова звенящая тишина.

Время шло, а он все стоял за спиной служанки, бесшумно и недвижимо. Доводя ту до немой истерики. От страха сводило судорогой икры, и вставал в горле ком.

Чего он ждет? Почему не уходит?

Когда услышала глубокие, тяжелые вдохи над головой, замерла. Нирхасс прерывисто дышал, почти уткнувшись в ее макушку, тянул жадно ноздрями ее запах, выдыхал сквозь плотно сцепленные зубы. Накручивал себя, распалялся. А услышав позади тихое шуршание и щелчки, Айю захватил ледяной ужас!

Он что? Он что, собирается?..

— Господин! Господин, пожалуйста, только не сей…

— Закрой рот! — тяжело дыша, оборвал ее мужчина. Недовольно рыкнул, больно прихватил ее волосы, потянул на себя, заставляя запрокинуть голову назад.

Айя взвизгнула, упершись взглядом в потолок. Перед глазами мелькнули темные, выбившиеся пряди и покрытый испариной высокий лоб. Ассур явно был недоволен. Причем завелся за доли секунды. Возился с чем-то одной рукой. Служанка почувствовала, как рядом с ее ногой шлепнулось что-то небольшое и теплое. Испугавшись, дернулась, но тут же всхлипнула от боли. Нирхасс сильнее потянул ее волосы, заставляя прогнуться в и так пылающей огнем спине.

— Перестань. Хуже делаешь, — зарычал над ней господин.

Айя напряглась, застыла, прикрыв глаза.

А он все с чем-то возился, раздраженно цокал языком и шумно дышал. Утыкался носом в ее грязные волосы, весь вибрировал. Пылал жаром.

Когда девушка, наконец, поняла, что происходит, закусила губу, стараясь совсем не двигаться. Просто затихла и ждала, когда все закончится, ощущая его возбуждение всем своим существом. А он бесновался, дышал, как здоровенная, бешеная псина, тянул ее волосы и явно был близок к финалу.

Маленькую коморку заполнил его хвойный и пряный мужской запах. А характерные влажные звуки, казались неимоверно громкими.

А он все не кончал, пребывая в сладком забытьи, вихлял в руке голову несчастной служанки, дышал ею и удовлетворял себя, периодически касаясь влажной и скользкой головкой ее израненной спины.

Когда он затаил дыхание, Айя зажмурилась, ожидая кульминации этого унизительного, сарайного кордебалета.

Еще несколько быстрых и дерганых движений, и Нирхасс, задрожав и судорожно втянув в себя воздух, выплеснулся теплым и вязким на поясницу покорной служанки. По инерции потянув на себя руку с ее волосами, Айя испугалась, что он в этом бессознательном порыве может свернуть ей шею. Привстала на носочках, морщась от жгущей боли в рубцах.

А он все втягивал и втягивал в себя ее запах, словно не мог надышаться. А потом вдруг как-то жалобно и протяжно застонал, зашипел что-то сквозь зубы, и процедил:

— Сука!

Толкнул девушку от себя. Служанка, не ожидавшая подобного, рухнула безвольным кулем вниз, задев лбом деревянную стену. Охнула от неожиданности и боли, губы ее задрожали. Обернулась, глотая слезы.

Нирхасс быстро заправлялся и отряхивался. Приводил себя в порядок. Злился. На Айю не смотрел. Какое-то время раздраженно оглядывался по сторонам, наконец, заметил искомое. Схватил небрежно брошенную перчатку и, развернувшись на пятках, поторопился удалиться. Шандарахнув на прощание старой, жалобно скрипнувшей, дверью.

А Айя так и осталась сидеть на грязном полу, избитая, растоптанная и униженная. Запятнанная следами чужой страсти.

— Спасибо за Вашу милость, господин…

Еще около трех недель Айя отлеживалась и приходила в себя. Шрамы на теле потихоньку затягивались уродливыми рубцами, а вот дыра где-то в глубине ее естества зияла и кровоточила — расширялась. Множилась. Затягивала во мрак. Лишала воли. Да просто не давала дышать…

Несколько раз в их маленькую конюшню приходила Тойра. Мерила шагами затхлую коморку и ругала Айю. Кричала, нервно притопывала ногой. Обзывала служанку безмозглой, пустоголовой дурой, не умеющей держать язык за зубами. Грозила рудниками. Лично сама мазала девушке спину едко пахнущей мазью, что приятно холодила. И снова ругала.

Айе даже показалось, что противная управительница о ней беспокоится. Но девушка быстро прогнала эти мысли. Тойра не была тем человеком, который мог проявлять сочувствие.

Но женщина именно его и проявляла…

А еще каждый день, утром и вечером, в конюшню прибегал уже знакомый лакей с верхних ярусов. Обычно просто что-то высматривал и вынюхивал. Пару раз приносил какие-то сладости и фрукты, а однажды заявился с подушкой и огромным, толстым пледом. Затащил это все по шаткой приставной лестнице на чердак Айи и с невозмутимым видом сгрузил на пол под ее ошарашенным взглядом.

— Что это? — спросила, глядя, как парень резво удаляется.

— Мне запрещено с тобой говорить. Бери и радуйся.

И Айя взяла.

Засунув подальше гордость и самоуважение. Стараясь не думать, что это жалкие подачки от ее бездушного мучителя. Что этим он еще больше ее унижает, указывая, как низко она находится в его глазах. Какое место занимает. Как уличный туалет, куда он приходит справить прихватившую его нужду. Нужду постыдную, о которой и знать- то никто не должен.

Обо всем об этом девушка старалась не думать. Ей нужны были силы, нужно было скорее восстановиться…

Майя решилась…

После того, как служанка смогла подниматься и ходить, девушка перебралась на свой чердак. Здесь ей было спокойнее и привычней. Здесь — в дальнем углу, глубоко под копной сена было спрятано самое дорогое и самое ценное, что у нее осталось.

И как только шаги лакея затихли где-то внизу, за дверью, Айя резво закуталась в принесенный, крупной вязи, плед и примостила удобно белоснежную подушку, что смотрелась инородно в убранстве старого чердака, сена и промерзших балок.

Села, глядя на морозный узор маленького круглого окошка.

За стенами завывало и мело. На Север окончательно пришла зима. Засыпала белым серые горные пики и хвойные леса, укрыла искрящимся полотном поля с озимыми и маленькие поселения. Хозяйский двор тоже замело.

Вьюжило уже который день подряд. Шорс каждое утро расчищал оба входа в конюшню. Ругался в пышные усы, возил на старой тачке дрова в свою коморку.

Усиленно топились печи и камины. Господа проводили много времени в больших купальнях с пышущими жаром банями и бурлящими горячими источниками под открытым, морозным небом.

Все зимние праздники веселье шло полным ходом. Закатывались пышные ужины и музыкальные вечера с танцами и играми. Винный погребок стремительно пустел. Слугам было разрешено небольшое застолье ни нижних ярусах. От хозяйских щедрот был выделен бочонок с хмельным напитком и закуски, разрешили заколоть кабана. Господин так же расщедрился на корзинку с цукатами. Шорс передал Айе, что девчонки были в восторге. Старик и для своей подопечной уволок парочку засахаренных лакомств, свиные ребрышки, запеченные в пышном тесте и огроменную кружку крепленого вина.