— Их доставят.

И карета спешно помчала их прочь от пестрого дома, по широким улицам, за распахнутые врата Калиара. Унося все дальше и дальше гарант южных земель от места празднования наступившего несколькими часами ранее шаткого перемирия.

Крепости достигли ближе к обеду. Всю дорогу Райан был молчалив и напряжен. Игнорировал все попытки Айи поговорить. Дома проводил ее в свои покои, протащил за собой по лестницам, больно сжимая тоненькую ладошку в своей огромной лапище. И не проронив ни слова удалился, громко хлопнув дверью. Оставил девушку наедине с ее перепуганными мыслями и переживаниями.

Не показывался несколько дней.

Исчез.

Айя не находила себе места. Как никогда прежде, уютная темница начала сдавливать ее, мешая дышать. Девушке неимоверно хотелось свободы, хотелось бежать — вернуться туда, где необъятное, горячее, серое небо… Где сильные руки и всеми богами проклятый, ненавистный запах кедра. Ее так тянуло к Нирхассу! Настолько, что это становилось просто невыносимо. Мучительно. Физически болезненно.

Непередаваемо хотелось к нему. Единственному.

Айя осознавала свою болезненную необходимость, но принимать не хотела. Тщетно боролась сама с собой, по факту проиграв эту битву уже давным-давно.

Один его взгляд и все рухнуло…

Что он с ней сделал?!

Жуткий! Страшный! Любимый…

Осела в скрипнувшее кресло, давясь слезами и глухим, нервозным смехом. Впервые открыто признавшись самой себе. Несчастная в равной степени горячо и отчаянно любила и ненавидела этого мужчину. И ничего не могла с собой поделать. Совершенно.

А еще нутро Айи выворачивала жгучая обида и едкая, противная ревность. Она не забыла и не простила. До сих пор на ее щеке горел след от его удара. До сих пор бедняжка ощущала сырую затхлость маленькой сторожки, в которой он так жадно брал ее тело и в которой она корчилась от невыносимых мук. По вине его прекрасной невесты. По его вине.

Не защитил. Наказал ни за что. Добил.

Чуть не лишил их обоих чуда. Маленькой безвинного огонька, что обязательно будет похож на него…

— Да породите вы все пропадом! — зарычала, швыряя в стену хрустальную вазу.

Вся затряслась, сжимая до побелевших костяшек подлокотники. Зло пнула низкий столик, наблюдая, как перевернулась широкая корзинка и покатились на пол сочные, зеленые яблоки, замирая в высоком, светлом ворсе ковра.

Незлопамятная и отходчивая по своей натуре, завидев в ярко освещенном зале Калиара рыжую копну волос и надменный, величавый профиль Ширрин, Айя как никогда возжелала мести! От одной мысли, о том чего она могла лишиться, бывшую служанку трясло от первобытной, инстинктивной ярости. На которую способна только мать, ощутившая угрозу для своего дитя. Пусть еще и не родившегося.

И он был с нею! Касался, смотрел. Шел рука об руку!

Книга полетела вслед за вазой, приземлившись в россыпи сверкающих осколков.

Айя подскочила, принялась мерить быстрыми шагами комнату, заламывая руки и шумно дыша. Шипела под нос ругательства. Захлебывалась переживаниями и необъятной, сжирающей ее тоской.

Несколько дней ей потребовалось, чтобы хоть немного прийти в себя. Суметь совладать и примириться с одолевшими ее чувствами. Успокоиться.

Она снова подолгу недвижимо сидела под ивой, на своей скамейке, невольно то и дело оглядывалась на лестницу, ожидая увидеть огромную, статную фигуру принца. Но ассур не приходил. Айю тяготило одиночество. Очень. И если первые дни, девушка ему была только рада, то теперь от нагромождения безучастных стен и молчаливого, давящего присутствия конвоиров, хотелось лезть в петлю. Требовалось с кем-то поговорить.

И несмотря на то, что всю эту встречу подстроил Райан — это было очевидно, иначе зачем он взял Айю с собой? Она все равно по нему скучала. Скучала по тихому и уверенному присутствию, по ровному дыханию и его мягкому голосу. По отвлеченным и легким беседам ни о чем. Да просто по теплу другого живого существа рядом.

— Только ему об этом не говори! — раздался откуда-то сбоку тонкий, детский голосок.

Айя невольно вздрогнула, оборачиваясь. С удивлением уставилась на светловолосого мальчика лет восьми, который зажав меж тонких ножек палку с мордой коня на конце, лихо подпрыгивал и заливисто хохотал, звонко стуча каблуками ярких ботиночек. Весь пестрый, как попугай со множеством колец на тонких, мальчишеских пальчиках, он выглядел очень странно. Как-то неестественно. В блондинистых кудряшках, в такт его прыжкам смешно пружинила серебристая заколка с замысловатыми узорами.

Айя во все глаза смотрела на ребенка, таким необычным он ей казался.

— Грустишь? — понимающе кивнул мальчик, подскакивая к ней ближе, задирая палку и имитируя ржание лошади.

Девушка только неопределенно пожала плечами, не отводя от него растерянного взгляда. И сколько бы не присматривалась, никак не могла различить цвет его внимательных, не по-детски цепких глаз. Он словно менялся, перетекая из одного оттенка в другой, то загораясь слишком ярко и насыщенно, то становясь тусклым и блеклым, почти сливаясь с белками. Это завораживало и пугало одновременно. Айя смотрела на него не отрываясь, не в сила совладать с собой. И сердце ее следовало за всеми переменами в больших глазах маленького незнакомца — то принималось стучать быстро-быстро, гоня по венам кровь и набатом стуча в висках, то резко затихало, почти переставая биться. Айю вело. Не замечая того, она принялась тихо раскачиваться, вцепившись руками в скамейку. Попеременно становилось то дико страшно, то до пустого равнодушия спокойно. То и дело наваливалась и отступала сонливость. Немного тошнило.

— Скажи дитя, что более всего тебя печалит? — спросил ребенок, останавливаясь перед раскачивающейся девушкой. Широко улыбаясь, склонил голову к плечу, звякнул длинной нитью серьги в маленьком ушке.

И Айя, словно не расслышав странного к ней обращения, ответила. Достала из самых потаенных глубин свой самый потаенный страх:

— Я боюсь оставить свой огонек одиноким в этом мире. В нем течет кровь ассурин, а я всего лишь человек. Наш век недолог…

Мальчик тихо хмыкнул и закатил глаза, будто бы она сказала какую-то глупость, ерунду, не заслуживающую внимания и переживаний. И снова расхохотался. Да так заразительно, что Айя против воли растянула в улыбке бледные, обескровленные губы. Закивала, улыбнувшись еще шире. Засмеялась вместе с ним, чувствуя, как бесконечным потоком льются по щекам горячие слезы, капают на темное платье, застывают стыдными, влажными пятнами.

Заметив ее состояние, мальчик вдруг замолчал, сделался очень серьезным. Мрачным. Скривил удрученно пухлые губки и ловко опустился на скамейку рядом с девушкой. Нагнулся вперед, заглядывая в лицо. Пристально. Не отрываясь. Множество бус и цепочек с большими и маленькими кулонами позвякивали при каждом его движении.

— Ты больше не сможешь вернуться в свой мир, девочка. Твое, нужное всем бремя больше не позволит тебе, — высовывая язык и морща нос, сообщил ребенок с бесконечно старческими глазами. Перевел взгляд на круглый живот девушки.

Айя только кивнула, не переставая раскачиваться и обливаясь слезами.

— Я это знаю. Чувствую…

— Тебе горько от этого? Очень больно? Мучительно? — продолжал спрашивать мальчик, почти прижавшись к ней, перебирая тонкими пальчиками сильно отросшие волосы Айи.

— Я скучаю. Всегда буду скучать, — выдохнула несчастная, хлюпнув носом.

Он понимающе кивнул, намотав на указательный палец тонкую прядь.

— А как тебе ассуры? Прекрасные творения, не правда ли? — восхитился малец, болтая худыми ногами.

— Прекрасные, — согласилась Айя, — жестокие, беспощадные, холодные, надменные звери…

Ребенок обиженно надул щеки, отпуская ее волосы и придвигаясь еще ближе.

— Но ты же смогла полюбить одного из них. Да еще так, что вызвала мое любопытство, — зашептал он ей на ухо.