Его губы касались губ Айи осторожно и требовательно одновременно, словно мужчине подобная ласка была в новинку, и он сам от себя не ожидал подобной выходки. Девушка и вовсе замерла, боясь шевельнуться. Происходящие не укладывалось в ее голове, привычной к другому сценарию их с хозяином встреч.

А когда в ее рот вторгся чужой язык, пытаясь прикоснуться к ее собственному, Айю словно громом поразило. Девушка просто стояла, не сопротивляясь и не отвечая, плыла по течению, плохо ориентируясь в происходящем.

Ее хозяин был вкуса сухого вина и обреченности. Вкуса падения.

Мужчина как-то болезненно сминал ее губы, проникая языком все глубже и глубже. Сплетаясь с податливым языком девушки. Прикусывал и тут же зализывал место укуса, тянул в себя и весь вибрировал, словно огромная кошка, притирался к телу Айи, вбирая ее всю. Пил, как до этого вино из длинноного бокала.

Служанку терзали противоречивые чувства. Метались в опьяненном сердечке, как шальные, разрывали надвое. Мучили. Девушке было одновременно и хорошо и мерзко. Хорошо от грубой, но умелой ласки, мерзко от осознания, что эту ласку ей дарил жестокий и беспощадный насильник, ни раз ломавший ее волю. Осквернивший ее тело, и уничтоживший гордость.

В полумраке роскошных покоев, под треск поленьев из камина, Айю жадно целовал ее насильник и мужчина, одной морозной и снежной ночью, чуть ее не убивший. Целовал неистово, упоительно, словно в ней — безвольной рабыне заключалась вся его жизнь. И жалкая рабыня отвечала. Робко, опасливо, стыдно. Проклиная себя. Судьбу. И этот прогнивший мир. Позволяла себя пить, прижимать и прикусывать. Прикрывая глаза и откидывая пребывающую во хмелю голову.

А Нирхасс все целовал и целовал, оставлял влажные следы на тонкой шее, впивался зубами в покрытую мурашками, бледную кожу. Метил.

Зло дернул узел шали, оборвав искусную вязь. Освободил, наконец, служанку из тесных и жарких оков. И снова прижал к себе, шаря руками в завязках туники.

Айя утопала в запахе кедра, плохо воспринимая происходящее, ориентируясь только на свои ощущения. Ей было странно. Болезненно хорошо. Хотелось убежать и остаться одновременно. Разомлевшее тело требовало продолжения, а где-то на задворках сознания инстинкты вопили о предательстве самой себя и неминуемом сожалении. О боли.

Протестующе взбрыкнула, всхлипнула в чужой рот, уперлась ладонями в напряженную грудь. Попыталась вывернуться.

— Не думай, — рыкнул в ее растрепанную макушку Нирхасс.

Шагнул в сторону, увлекая Айю за собой, ловко подхватил пискнувшую девушку и усадил на стол, свалив на пол подсвечник и разлетевшиеся во все стороны бумаги. Устроился между ее ног. Ловко подхватил бутыль темно-зеленого цвета, выдернул зубами пробку и протянул девчонке:

— Пей! — приказал, глядя на ее рассеянный взгляд и дрожащие губы.

Служанка отрицательно мотнула головой, цепляясь за остатки сознания.

— Пей! — надавливая на подбородок, и поднося к ее губам блестящее горлышко, повторил ассур.

Девушка послушно открыла рот, ловя обжигающие капли.

Багряное потекло по губам и шее, скрываясь за воротом туники. Господин проследил затуманенным взглядом за шустрыми струйками. Облизнулся и прочертил языком горячие дорожки вслед за быстрыми каплями. Рыкнув, одним движением разодрал плотную тунику, сдирая ее с плеч девушки и ошалело глядя на тонкую, полупрозрачную ткань сорочки. На лихорадочно вздымающуюся девичью грудь, на яркие разводы от вина и темные ореолы с набухшими сосками, на пятно родинки между грудей. На покрытую мурашками кожу. На рубец с рваными краями справа, что тянулся от самого напряженного соска подмышку и прятался где-то на спине, среди своих сородичей, оставленных им — Нирхассом Дор Шарихассом, господином Северных земель. На девушку, что принадлежала ему всецело, чьей жизнью он владел и никак не мог оторваться.

Айя сделала еще один большой глоток и всхлипнула, чуть не выронив бутыль, когда господин обхватил ее грудь своей широкой ладонью и требовательно сжал, нависая над служанкой огромной, разгоряченной скалой.

— Как в сопливых бабских романах, — хохотнула Майя, делая очередной глоток.

А дальше все происходило так быстро и дергано, что служанка и понять не успела, как оказалась сидящей на хозяйском столе в одних только шерстяных носках и с ополовиненной бутылкой в руке. Перед глазами плыло, все тело горело и бедняжке то и дело хотелось поерзать пятой точкой по гладкой, прохладной поверхности столешницы.

Нирхасс был меж ее ног, нависал, как предгрозовая туча. Тяжело дышал, смотрел пристально из-под густых бровей.

К запаху кедра примешался еще один — мускусный, мужской. Приятный.

Его черная рубашка была расстегнута, свисала жалко с одного плеча.

Айя внимательно уставилась на широкую грудь с темными волосками и аккуратными окружностями сосков, на четкие линии диафрагмы и пресловутые, напрягающиеся кубики пресса. На густую полоску волос, скрывающуюся за широким поясом штанов. Ниже они топорщились и были натянуты до предела.

Все происходящее Айе казалось нереальным. Невозможным.

Волосы мужчины были растрепаны и неровными прядями обрамляли красивое, ненавистное лицо.

— Ненавижу тебя, — шепнула Айя, когда ассур наклонился к ней вновь, впиваясь губами в истерзанную шею.

— Можешь, — произнес в ответ хозяин, проводя длинными пальцами по внутренней стороне бедра. От колена и выше, пока не коснулся, того, что пылало и истекало, наплевав на внутренние метания хозяйки.

Служанка громко втянула воздух через сцепленные зубы и выгнулась навстречу незамысловатой ласке.

Майя не верила, что это происходит с ней. С ними. Не верила, что стонет под руками своего насильника и мучителя, словно последняя, грязная шлюха. Словно и нет в ней гордости совсем. Словно она тряпка, на которую можно справить нужду, а она и рада…

— Не думай, — снова рыкнул Нирхасс, вовлекая девушку в очередной какой-то отчаянный поцелуй.

И Айя сама потянулась навстречу, сама обвила руками сильную шею, зарылась пальцами в густых, темных волосах с ниточками седины. Сама потерлась набухшей грудью о широкую грудь мужчины, задевая чувствительными сосками жесткие волоски. Простонала жалобно в его губы, всхлипнула.

Внизу живота бушевало и горело, сосредотачивалось желанием в пульсирующей промежности. Служанку вело. Крепленая жидкость и возбуждение, убитые нервы и желание обычного, простого тепла…

Айю разрывало от эмоций и чувств.

Сердце билось в груди как сумасшедшее. Кричало Майе о ее падении, о ее слабости, о никчемности…

Первый толчок отозвался острой болью во всем теле. Девушка взвизгнула и попыталась отстраниться, но Нирхасс не позволил, прижав разгоряченное тело к столу. Широко развел ее ноги, склонился, впиваясь зубами в нижнюю губу Айи. И вошел снова…

Чувствовал, как напряжены мышцы, обхватывающие его естество, чувствовал боль женщины под ним, но остановиться не мог. Не хотел.

— Расслабься, — зашипел в ее губы, — расслабься, Айя…

У бедной служанки не получалось. В опьяненном сознании то и дело вспыхивали картины: пропахшая жиром нижняя кухня и сырость прачечной, духота хозяйских купален и лекарственные мази в коморке Шорса. Запах собственной крови и его спермы…

Но в эту секунду все было иначе. Больно, но иначе. Айя смотрела на выбеленный потолок, упиралась лопатками и затылком в прохладу столешницы и вдыхала аромат их соития.

Несколько долгих и плавных движений, и боль потихоньку начала отступать. Нирхасс сдерживал себя, упершись лбом во взмокший лоб девушки под ним. Поддерживал одной рукой ее под ягодицы, шумно дышал через приоткрытый рот. Айя видела, как вздулись вены на его шее, как покрылась испариной мощная спина и как удлинились резцы, показавшись из-под приоткрытой верхней губы.

А чуть погодя боль совсем отступила, сменившись тягучим ощущением наполненности. Снова внизу живота у Айи зародился давно забытый клубок возбуждения. Служанка сама потянулась навстречу своему хозяину, обхватила его спину руками, выгнулась навстречу, запрокинув голову, подставляя шею лихорадочным поцелуям и укусам. Забывшись, Айя отдавала себя всю своему врагу, своему безжалостному мучителю. Отдавалась с тихими и протяжными стонами, не жалея неуклюжих и лихорадочных ласк.