— Я сама всё почищу, — упёрлась Руана, демонстративно скрестив на груди руки.

— Сама?! — поражённо выпучилась на полоумную дворянку прагматичная служанка.

— Сама. А ты ступай. И прими мою сердечную благодарность. Случится нам увидеться… при других обстоятельствах, я не забуду твою доброту.

Толстуха покачала головой, но препираться не стала. Подхватила засранный тюфяк и вышла вон.

— Ну, вот ты и графиня Монте-Кристо, — поздравила себя Руана, стаскивая колет. — Мама была права: читать очень полезно.

Блудница

Руана дала ему ровно сутки. Сутки на то, чтобы Радо-Яр выдержал характер. После чего не выдержал пытки неосведомлённостью и явился докапываться до правды. Не подозревая, что правды вообще не существует. У каждого она своя.

И потому в мире Ольги это понятие давным-давно обесценилось. К нему относились с подозрением или иронией. Здесь же над правдой не иронизировали, что затрудняло отношения с аборигенами.

Проверить, уложился ли Яр-Туран в сутки, было невозможно: окон-то нет. А внутренние часы порой привирают. Но это и не принципиально. Его принесло, после того, как она трижды поела и дважды поспала — скучая в промежутках от безделья

— Замёрзла? — всего лишь поинтересовался Радо-Яр, оглядывая с порога её каморку.

Руана сидела на лежанке в позе китайского болванчика, завернувшись в одеяло. Не потому, что замёрзла, хотя здесь довольно промозгло. А потому, что разделась, оставшись в одной рубахе. Это был один из её козырей. Если этот порывистый маг вздумает потрясти её за грудки, одеяло упадёт. И рукоприкладство можно будет квалифицировать, как насилие. А у яранов за это казнят.

— Решила отмолчаться? — насмешливо уточнил он, закрыв дверь.

Поддел ногой табурет и поставил тут же. Сел, оперевшись спиной о дверь. Посмотрел пленнице в глаза с видом явившейся по её душу судьбы. Помолчал и спросил:

— Ты действительно не боишься смерти? Или, как все бабы, попусту мелешь языком?

— А ты? — нейтральным тоном переспросила Руана, ответив на его взгляд своим прямым.

— Не боюсь. Но и зря не зову, — честно ответил назл, рискующий в любой момент сыграть в ящик.

Он с детства привык к ощущению её близости — поняла Руана подоплёку сказанного. И относится к смерти философски.

— Я боюсь только боли, — ответила она честностью на честность. — А самой смерти… Думаю, что нет. После неё уже ничего не будет: ни разочарований, ни страхов, ни сожалений. Мне уже никогда не будет больно. А это умаляет страх перед самой смертью.

— Ты рассуждаешь, как старуха, — вынес он приговор, непонятно отчего морщась. — Которую всю жизнь лупцевали. Тебя, насколько мне известно, отец пальцем не трогал.

— А тебя?

— У нас… иначе воспитывают детей, — уклончиво пояснил северянин.

Ну да, о воспитании их детей ходят чудовищные страшилки. Будто яраны чуть ли не на куски режут своих детей, приучая тех к боли. Между тем, она ещё ни разу ни на ком из них не видала сплошь разрисованных шрамами шкур. Шрамы, конечно, встречаются — даже на дамах — но особо там говорить не о чем.

— Пытать вас учат с детства?

— Нас всему учат с детства, — бесстрастно подтвердил яран. — И убивать тоже.

Разговор начинал принимать сентиментальный оттенок. Руана даже позабыла о подготовленной ею провокации. Но он был так любезен, что напомнил своим последним замечанием.

— Спасибо, что развлёк меня, — нарисовала на лице хамскую ухмылку всеми признанная деревенщина. — Можешь идти.

Если его и задело, на лице не отразилось ничего. Назл приподнял бровь и обрадовал:

— Получу, что надо, и уйду.

Он снова внимательно оглядел камеру. Руане показалось, что ищет её одежду. Которую она завернула в одно из одеял. То, что лежало за её спиной, изображая мягкую спинку дивана. Лишь сапожки стояли на виду у лежанки.

Неужели он предвидел возможность провокации — встревожилась она, зевнув в ладошку. Не демонстративно напоказ, но и не совсем украдкой. На визитёра она больше не смотрела: дескать, неинтересно. Хотя одно обстоятельство её всё же заинтересовало: назл явился к ней в настежь распахнутом камзоле. Да и шнуровка на рубахе распущена чуть ли не до пупка. Прямо, как у неё.

— Итак? — понукнул яран вконец оборзевшую пленницу.

Она промолчала.

— Ты так уверена в собственной неприкосновенности? — иронично усмехнулся он. — Думаешь, меня может остановить то, что ты высокородная девка?

— Не начинай, — поморщила она свой длинноватый, но аристократически тонкий нос.

Прямо, как на портретах русских аристократок, где почти не встретишь пикантно вздёрнутых носиков. Что мирило её с собственным клювом.

— Я хотел по-хорошему, — сделали ей последнее предупреждение.

— Ты? — пошла Руана в атаку, одарив его миной невыразимого презрения. — Грязный северный варвар! В племени которого больше скотских традиций, чем у последних плебеев с восточных островов людоедов. Вы свиньи, научившиеся жить под крышей, но не разучившиеся гадить в собственных домах.

Он слушал её злобное шипение с видимым равнодушием. Руана уже почувствовала вкус поражения, когда вспомнила один из бесполезных уроков своего изгнанного учителя. Который иногда говорил дельные вещи.

— Вы обожаете горланить о своей особой несокрушимой чести, — пошла она прямо-таки на крайние меры. — Но бросаете сородичей подыхать на поле боя, спасая свои шкуры.

Заявление было абсолютно несправедливым. Да, у яранов существовала традиция жертвовать собой во имя спасения других. Когда несколько магов стояли насмерть, удерживая врага, пока остальные отходили. На западе тоже отнюдь не безобидные дикари: там есть столь же могучие маги. Со своими чудовищными техниками уничтожения людей. И схватки с ними отнюдь не прогулки на охоту за безобидной дичью.

Но подобная лживая трактовка боевых обычаев северян, приводила тех в ярость. Трусость — единственное обвинение, которое они пережить не могли и не собирались этого делать.

Мудрено ли, что назла подкинуло с табурета и швырнуло к лежанке. Заткнуть грязную пасть зарвавшейся девки. Руана даже не успела испугаться, кляня себя за идиотский план, когда её буквально смело на пол. Одеяло — как было и задумано — в полёте развернулось. И она шлёпнулась на пол в неописуемо пикантном неглиже.

То есть не совсем голой, но близко к тому. Рубаха, что прикрывала ноги почти до колен, задралась почти под самый пах. Незашнурованный ворот сполз с плеч, обнажив тело сверху по пояс. Хотя в целом она умудрилась шмякнуться не врастопырку. Приземлилась в позе, которую можно считать сексуальной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Отбив задницу, локти и спину, Руана зашипела от боли. И рефлекторно подобрала ноги, стараясь не светить голые ягодицы. Одна рука так же машинально пыталась натянуть на обнажённую грудь рубаху. Вторая помогала отползать от разбушевавшегося назла. Глаза которого метали молнии. Грудь ходила ходуном, а ноги крались к добыче, неся с собой сжатые пудовые кулаки.

Убьёт — обречённо поздравила себя лихая безмозглая смертница. Которая как раз упёрлась спиной в стену: пути отступления были отрезаны окончательно и бесповоротно. Превосходный финал новой жизни: быть разорванной ополоумевшим магом на холодном грязном полу.

Хотя насчёт этого она была несправедлива: полы у неё тщательно вымели и вымыли.

Зато внезапно и во всех отношениях некстати проснулось либидо. Вот те на! Нашло время! Нет, оно и прежде порой пощекатывало при встрече с интересными мужиками. Всё-таки она уже взрослая девочка. Но этот провокатор ещё ни разу не набрасывался на неё, с такой ненасытной яростью вгрызаясь в тело.

Вот, что называется «быть сбитой с толку» — пришла в голову супер идиотская мысль. Ей надо орать во весь голос, надеясь, что хоть кто-то придёт на помощь. Руана же могла лишь таращиться на мужика, которого просто распирало от желания свернуть ей шею. Таращиться и облизывать вмиг высохшие губы.