И опустил её рядом с растянутым на земле шатром. Из какой-то тёмной ткани — она его не сразу-то и разглядела. Перед шатром подготовили костровище — Радо-Яр тотчас занялся разведением огня. У входа в шатёр стоял низкий столик с кувшином и несколькими блюдами. Еда на них самая простая: поджаренное мясо, деревенские лепёхи, похожие на лаваши, зелень. И, конечно же, фрукты.

— Хочу вина, — грозно предупредила барышня, что не позволит себя ущемлять в любых удовольствиях.

— Налей, — преспокойно отказался он поухаживать за дамой, продолжая возню с костром. — И мне. Себе из кувшина, что на столе. А мне из того, что под столом.

Из вредности она сначала обслужила себя — даже отхлебнула половину серебряного чеканного стаканчика. Затем достала из-под столика второй кувшин. Вытащила пробку и поморщилась:

— Ты собираешься меня целовать после этого?

— Ты против? — прямо с корточек повалился на спину назл, с удовольствием вытянувшись во весь рост.

Не на земле, а на груде толстых войлочных подстилок. Такие яраны таскают в боевые походы — и, видимо, не только туда.

— Ну, почему же? — с ласковой издёвкой промяукала Руана. — Я не против. А рот тебе можно чем-нибудь завязать.

— Ты придираешься.

— Нисколечко.

— Давай и мне того же, — усмехнувшись, ткнул он пальцем в кувшин на столе.

Она поднесла ему стаканчик. Он принял и влил в себя вино, даже не приподняв головы. Она села рядом с ним — он повернул голову и посмотрел ей в глаза:

— Ты понимаешь, что для меня это не подвернувшийся случай почесать похоть?

— Надеюсь, — процедила Руана, допивая вино.

И любуясь на протекавшую чуть ниже речонку.

— А для тебя?

Она помолчала, собираясь с мыслями — он терпеливо ждал.

— Я не могу тебе сказать, что люблю.

Он моментально нахмурился — а как иначе? Вечно эти мужики не дослушают!

— Пока не могу. Потому что любовь — это почти безоглядное самоотречение. Это великий труд сердца, — вспомнилась ей когда-то где-то прочитанная истина. — Это почти вся жизнь ради кого-то. А уж после остатки для себя.

Радо-Яр перестал хмуриться и буркнул:

— Ты права.

— Но… я уже не могу без тебя, — со вздохом выдала она и собственную правду. — Пыталась себя уговаривать, и ничего не вышло. Меня тянет к тебе. Будто кто-то чем-то опоил. И я всем сердцем не хочу этому сопротивляться.

— Иди ко мне, — попросил он, даже не коснувшись её.

И тут же с реки донеслось романтичное стрекотание лягушек, перемежаемое редким лирическим кваканьем. Ласкающая слух песня, под которую так чудесно целоваться.

Изыскательница

Как же славно лежать рядом с мужчиной, к которому бесконечно приятно прикасаться. Пускай он вовсе не красавец. Пускай даже грубоват. Пускай не даёт разгуляться твоим капризам — он всё равно восхитителен. Он ровно такой, каким ты воображала свой идеал.

И не врите, будто есть такие шибко умные женщины, воображение которых заточено под более высокие материи с устремлениями. Свой идеал рисуют и они — просто не бегают в поисках него, высунув язык. Ждут, когда сам явится. Главное, не проглядеть.

Как «шибко умная», Руана тоже не занималась поисками — он сам явился. И она не могла на себя нахвалиться: не проглядела! Это самый натуральный он: идеал. Ольга уже встречала такого в той жизни. Но опоздала: идеал любил другую. Зато привнёс в её жизнь страшную сумятицу с разочарованием, метаниями и прочими прелестями неразделённой любви.

Казалось бы, Радо-Яру нужна именно она. Вон его папаша даже на свадьбу намекал. Да и сама Радость Ярая вроде туда же гнёт. Что ещё надо? Живи да радуйся! Но судьба просто не может без подвохов. Так и норовит подгадить, где не ждёшь.

Теперь на пути Руаны встала иная преграда. С её точки зрения, нелепая. Но далеко не шуточная. За эти последние дни до неё со всей ясностью дошло: таары с яранами реально друг друга терпеть не могут. Даже больше: обе стороны готовятся остаться единственной в империи главенствующей силой. А противника превратить в холуёв.

И чего им спокойно не живётся? Тем же таарам — по сути, её собственному клану и отчасти кровной родне. Боятся, что заполучив для себя землю с правами феодалов, яраны захотят прикарманить всю остальную империю? Лишат тааров их богатых поместий?

Руане как-то не особо в это верилось. Если бы северяне и впрямь лелеяли подобные подлые надежды, давно бы что-то предприняли. А не тянули резину триста лет. Теперь-то они обижены — потому и готовятся вздуть тааров. В ней вот увидели угрозу их единственному стоящему преимуществу: не переходящему, как приз, месту императрицы. И в упор не слышали честных заверений Руаны о нежелании его узурпировать.

— Ты думаешь о чём-то неприятном, — поймал её на тяжёлых мыслях чуткий, как радар, назл.

Они лежали в шатре, откинув полог и слушая лягушачьи концерты. Руана — закутавшись в лёгкое одеяло. Радо-Яр, как есть, голым телом на грубых кусачих кошмах. Она заползла на него всей своей верхней половиной, ловя кайф и греясь. Он гладил её по голове, по спине, по ягодицам… впрочем, скорей, ощупывал. Будто всё никак не мог убедиться, что это принадлежит ему.

— Думаю, — не лукавя, призналась она.

Хотя время для тяжёлого разговора самое пренеподходящее. Недаром говорится, что все бабы — кошки. Руану беспрестанно и безотчётно тянуло потереться о переполненное силой мужское тело. Щекой, лбом, грудью. Поковырять его пальчиком. Пошлёпать по нему губами. Пройтись языком. Просто напасть какая-то!

А тут к тебе пристают с дурацким желанием повыяснять отношения.

— Обо мне? — задал он ожидаемый вопрос.

Потому что ни один таар не отдаст свою единственную дочь ярану. Тем более таарию. Которая является его прямой наследницей. Нравится это остальным, не нравится — по закону она имеет все права на поместье Лейгардов. Весьма — по местным меркам — недурственное.

Но, главное: она вправе разделить его с будущим супругом. То есть, в пику остальным таарам, передать землю в руки врага. Именно так и будут рассматривать подобный выбор мужа.

— О себе, — почти не соврала Руана.

Всё происходящее — вся эта их долбанная политика — касалась прежде всего её жизни. И её права на свободу выбора. Которое въелось в сознание Ольги с младых ногтей. И перекочевало в тело Руаны. Попробуйте навязать ей свою волю, и она объявит вам войну. Настоящую. До полной победы одной из сторон.

Создатель! Она ещё никогда так плотно и серьёзно не размышляла о своей жизни, как будучи голой, рядом с голым мужиком чёрте где. Умеет же она выбрать время для изысканий с анализом результатов. Лабораторная работа после секса — именно то, что украшает женщин.

— Император сходит по тебе с ума, — загнул Радо-Яр нечто литературное.

— А по малютке Нала-Яри? — иронично осведомилась очередная великая, но краткосрочная императорская любовь. — А, по остальным своим малюткам?

— Это другое, — буркнул он. — За всю свою жизнь Бруст любил только одну женщину. Которая его бросила. Вышла замуж и уехала в поместье мужа навсегда.

— Хочешь сказать, — насторожилась Руана, — что я её напоминаю? Чем?

— Характером. Хотя и в лице есть какое-то сходство.

— Но я не она, — сухо заметила женщина, по праву считавшая себя уникальной.

— Не она, — так же сухо поддакнул он.

— И я сделала свой выбор.

— Сделала, — вновь согласился Радо-Яр, упорно не желая взглянуть ей в глаза. — Но решать не тебе. Решать будет твой отец.

Руана села. Обхватила ладонями его лицо и повернула к себе. Вспомнила, как улыбалась Ольга, когда ставила кого-то на место. Вроде получилось вернуть то ощущение: назл в удивлении вздёрнул брови.

— Попробую тебе объяснить, — задумчиво начала она, подбирая слова. — Видишь ли, вы слишком привыкли к жизни при дворе. Где вечно из себя что-то изображаете. А настоящих себя прячете. Даже ты. И не спорь! — запечатала она его приоткрывшийся рот ладошкой. — Дослушай. Ты родился вождём. Прирождённым командиром. Значит, должен чувствовать: я тоже родилась командиром. И не потому, что таария. Потому что такая. Да, из меня всю жизнь лепили пирожное в сахарной пудре. Которое усиленно фаршировали патокой. Но это не стало моей натурой — лишь маской. Чтобы меня не вздумали переделывать силой. Знакомо?