Почти десять лет чейза Лизия считала себя вдовой. И её ничуть не смущала двусмысленная приставка «неопределённая». Целыми днями женщина занималась производствами и хозяйством, и ей некогда было думать о чём-то постороннем. Она давно уже поставила большой и жирный крест на своей личной жизни, думая только о благополучии дочери и младшей сестры. Даже несколько раз пыталась заговорить с отцом о том, что неплохо бы начать присматривать девочкам женихов. Барон только отмахивался и фыркал:

– С Адеей делай что хочешь, а Элию оставь. Напоминаю, что у девочки свой путь. Рано им ещё о замужестве думать.

– Чейза Лизия? Чейза Лизия! – слуга, нёсший охрану у входных ворот, прибежал в сад, где вот-вот должна была начаться обрезка яблонь, принёсших в этом году неожиданно скудный урожай.

По многолетней привычке хозяйка всегда присматривала за важными этапами ухода за садом, и отрывали её от этого только по исключительным делам.

– Там у ворот два господина просят о встрече, – отдышавшись, объяснил слуга свой забег.

Сердце баронессы словно иглой кольнуло. Пусть внешне она была спокойна и никому не показывала своей печали, но где-то в глубине души таилась надежда на возвращение Вияна Педворга или хотя бы получение известия о его судьбе.

– Пригласи их в гостиную, пусть Оба принесёт им сидра с поджаренным хлебом. А я переоденусь и выйду, – распорядилась хозяйка и поспешила к дому, но не к парадному крыльцу, а по короткой дорожке к чёрному входу.

Ступив на лестницу, ведущую в гостиную, и на ходу рассматривая гостей, чейза Лизия едва не упала, с трудом признав в одном из них давно пропавшего без вести мужа. Был он болезненно худ, некогда ярко-рыжие волосы поблёкли, обесцветились частой сединой и свисали вдоль лица грязными сосульками. Одежда, явно с чужого плеча, была несвежей и рваной. Но что больнее всего тронуло хозяйку дома – это неуверенность, заметная и в позе супруга, и в глазах, украдкой шарящих по богатому убранству комнаты. Казалось, он боится, что его не признают и не примут.

– Супруг мой, ты вернулся! – всплеснула она руками, глядя на потрёпанного жизнью мужчину сквозь слёзы, и тут же, не желая больше видеть его бедственного состояния, захлопотала: – Оба, немедленно проводи господина в мыльню и вели принести чистую одежду, достойную его положения.

Забегали слуги, захлопали двери, растерявшегося и отвыкшего от такого внимания чейза Вияна под локоток проводили вглубь дома, оставив хозяйку наедине с гостем.

– Простите, мое невнимание, господин… – чейза Лизия сделала паузу, давая гостю возможность представится.

– Я, госпожа, купец Заль Кламов. Мужа вашего выкупил у хозяина галеры, на которой перевозил товар. Говорю честно: выкупил я его за двести золотых, поведшись на обещание чейза Вияна, что мне с благодарностью будет уплачено впятеро больше.

Сказав это, купец настороженно посмотрел на хозяйку. Он уже понял, что забитый, умирающий раб не обманул и что, возможно, ему не только потраченное возместят, но и сверх того заплатят – вон как жена засуетилась, радуясь возвращению супруга.

– Вы получите обещанное, господин Кламов, – спокойно ответила женщина. – Негоже слова рыцаря подвергать сомнению. Вы угощайтесь, а я сейчас принесу деньги.

Что тогда сподвигло, взяв деньги для купца, прихватить ещё несколько кошелей из надёжного тайника, о котором кроме неё и Обы никто не знал, и перенести их в кабинетный сейф, чейза Лизия так и не поняла. Явно провидение Всевышнего, не иначе. Отдала купцу десять мешочков по сто золотых в каждом с благодарностью и продолжила потчевать гостя, отвечая на вопросы.

– Этот напиток называется сидр. Изготавливают его из яблок. Нет, господин Кламов, не могу продать не единого кувшина. Лето случилось неурожайным. Плодов собрали так мало, что молюсь, как бы заказ герцога исполнить. Да, только ему и продаём. Немного для себя оставляем, да ещё отцу несколько кувшинов на Новогодье дарим. Потому не обессудьте. Будете в наших краях в другие годы, заглядывайте.

На этих словах в комнату ворвался, словно хотел застать неподобающую сцену, чейз Виян.

– Что-то ты совсем, жёнушка, без меня своевольной стала. Гостей без ведома мужа приглашаешь? – голос чейза Вияна с неприятными злыми нотами наполнил комнату. – Наверное, без моего присмотра всё хозяйство по ветру пустила? Я этому человеку – небрежный кивок в сторону спасителя, – денег задолжал. Расплатиться надо бы. Может, у отца займёшь?

Лизия встала из своего любимого кресла, в котором вечерами занималась рукоделием или беседовала с отцом, когда тот приезжал навестить дочерей и внучку. Нагретое место тут же занял супруг. Немного влажные после недавнего мытья волосы были собраны в тонкий хвост, одежда, тщательно хранившаяся все эти годы от моли, сырости и плесени, дурно сидела на исхудавшем теле. Стоя за спинкой кресла и глядя на мужа сверху, баронесса заметила плохо замаскированную проплешину на его макушке. Был он весь какой-то неприятный, дёрганый, желающий всем доказать свою значимость каждым движением и словом.

– Я уже получил всю сумму сполна, – недовольно поморщившись на пренебрежение недавнего раба, сказал купец. – Рад воссоединению семьи. Всего доброго.

– Эй, кто-нибудь, – не поднимаясь из кресла, крикнул вернувшийся хозяин, – проводите человека!

– Я провожу, – сделала было шаг в сторону входной двери чейза Лизия, но злой окрик мужа остановил её.

– Сядь! – он ткнул пальцем на диван, стоящий напротив. – Ты почему не спросясь деньги кому ни попадя раздаёшь? Не подумала, что он тебя, дуру глупую, обмануть мог?

– Мне показалось, что вы друзья, – принялась было оправдываться женщина, но сделала ещё хуже.

– Я не дружу с торгашами! Я высокородный! Мой тесть барон дю Лесстион! – взвизгнул, словно собака, которой наступили на лапу, вернувшийся домой рыцарь. – Долг не повод для дружбы!

Неприятно ошарашенная таким поведением мужа, чейза Лизия сидела, опустив глаза на сжатые на коленях руки и молчала. С каждым словом понимая, что она ждала не его. Не этого истеричного человека, брызжущего слюной и доказывающего ей явные вещи. Вдруг истерика резко, как и началась, прекратилась. Виян уставился на жену немигающим взглядом змеи.

– Посмотри на меня, – прошипел он.

– Что? – не поняла Лизия, невольно переводя взгляд на мужа.

– Сколько у тебя детей, шлюха? – всё таким же шипящим голосом спросил он.

– У нас одна дочь – Адея. Ей будет одиннадцать в этом году, – напомнила баронесса, удивляясь тому, как можно забыть о факте наличия детей.

– Я спрашиваю о твоих ублюдках, нагулянных без меня! – опять завопил муж, но вдруг выгнулся дугой, забрызгал слюной, упал и забился в припадке.

И вновь в доме началась суета: бестолково забегали слуги, захлопали двери. Одна Оба в этом безумии была надёжным островом спокойствия. Она встала рядом с растерявшейся госпожой – чейзе Лизии никогда не приходилось сталкиваться с такими больными – и раздавала приказы:

– Немедленно отправьте мальчика за целителем! Придерживайте господина. Голову на бок положите и смотрите, чтобы не ударился. Эй, кто-нибудь, отведите госпожу в её покои и принесите успокаивающий отвар. Быстро, я сказала!

Баронессу отвели наверх, усадили в кресло, принесли мятное питьё, помахали на неё веером, пообещали позвать, когда придёт доктор, и оставили одну.

Бедная женщина, скорчившись от душевной муки, сидела в своём кресле, сжимая в руках стакан с недопитым отваром, бездумно глядела в одну точку на ковре и тихо, на гране слышимости, повторяла одно слово:

– Зачем?

Зачем он вернулся? Зачем рушит такой уютный привычный уклад? Зачем он так изменился? Зачем она это видит? Зачем Небесный Наставник послал ей столь тяжкое испытание?

Скрипнула дверь, и в комнату тенью скользнула Оба.