Голову вновь заполнял туман, отгораживающий от жизни, и Пак уже плохо понимал, кто он и что здесь делает.

– Вы уверены, досточтимый, что именно этот человек убил баронессу Элию дю Лесстион?

Герцог Адонский приехал в город с инспекцией. Кто-то прислал донос, что префект обложил состоятельных горожан якобы добровольными пожертвованиями на лечебницу для бедных, но кладёт собранные средства в свой карман. И сейчас прибывшие с правителем аудиторы перепроверяют счётные книги за последние пять лет, а ему вручили приглашение почтить своим присутствием казнь злодея.

Вот только лиходей какой-то жалкий, отстранённый, и не чувствуется на нём следа отнятия человеческой жизни.

– Уверен, ваше светлейшество! А сейчас ещё и палач поможет нам это доказать, – склонился в подобострастном поклоне горожанин, активно участвовавший во встрече герцога и его людей в Марпати. Он всё время суетился рядом, выказывал своё усердие и, как уже понял правитель, поимку и казнь мальчишки тоже организовал он.

– Знаете, я уверен, что любой признается в чём угодно, если ему пятки припекут угли, – криво усмехнулся герцог. Ну не нравилось ему это действо. Было в нём нечто гадкое. Понять бы ещё что. – Прежде чем палач приступит к работе, я сам хочу побеседовать с этим человеком.

– Да какой он человек, ваше светлейшество? Истязатель и мучитель девы невинной, вот он кто! Достойно ли столь высокому гостю пачкать себя разговором с таким ничтожеством? – ужом завертелся неприятный человек, вызывая ещё большие подозрения. И вдруг повернулся к эшафоту, махнул рукой и крикнул: – Начинай!

И правильно ведь рассчитал, мерзавец – весь народ на площади, смотрит на высокое крыльцо городского совета, где поставили удобное кресло для герцога. Невместно при таких обстоятельствах вступать в спор, чтобы отстоять своё право приказа. Смешно же с горожанином «бодаться». Но нашёлся человек, которому условности были безразличны.

– Нет! – раздался над толпой звонкий девичий голос. – Арпак невиновен! Выслушайте меня, светлейший герцог!

– Кто это? – всмотрелся он в ту сторону, откуда пробиралась к помосту девушка.

– Да какая-нибудь любовница злодея, прибежала просить за него. Не стоит она высочайшего внимания, ваше светлейшество, – окончательно обнаглев, заявил навязчивый прихлебатель.

– Послушайте, досточтимый, я не нуждаюсь в вашей помощи, чтобы разобраться, с кем стоит мне разговаривать и с кем не стоит. Вы, вообще-то, кто? – едва сдерживая гнев, рыкнул герцог.

– Я рыцарь Виян Педворг, ваше светлейшество, почтенный горожанин, претендующий на должность префекта, – низко поклонился человек.

– Разве прежний градоправитель подал в отставку? – удивлённо приподнял брови герцог, не отрывая взгляда от толпы и пробирающейся сквозь неё просительницы.

– Нет, но… – и тут он тоже посмотрел на то, что так привлекло внимание высокого гостя. Всмотрелся, охнул и заорал: – Нет! Нет! Пошла вон! Ты зачем сюда пришла? Ты всё испортила!

Кричал рыцарь на ту самую девушку, что уже подходила к ступеням. По недогляду строителей, иронии судьбы или ещё какому-то стечению обстоятельств ступени, ведущие на эшафот, и ступени к высокому крыльцу, на котором восседал герцог, разделяло очень небольшое пространство. Только вряд ли бы кто-то в этом случае мог ошибиться, куда ему идти.

Правитель уже изобразил на лице приветливую улыбку, сделал знак страже, чтобы девушку в одежде мальчика не задерживали, и готов был принять жалобу, но та лёгкой козочкой побежала в другую сторону. Туда, где палач раскладывал в жаровне, полной алых углей, свои страшные инструменты, доставал из мешка кусачки различной величины и развешивал на крючьях столба плети, кнуты и стеки.

Подбежав к злодею, топтавшемуся около страшного столба, взяла его лицо ладошками, приподняла, желая заглянуть в глаза, и спросила голосом, полным боли:

– Арпак, что они с тобой сделали?

Убедившись, что её друг физически никак не пострадал, а только в глазах его паутинками плавает недоумение, девушка вздохнула, набираясь мужества, и подошла к краю помоста. Теперь она была почти на одном уровне с герцогом, восседавшим в кресле, соответствующем его положению.

Юных чейзит из благородных семей учат правилам общения, проявлению уважения к старшим и принятию почтения от младших с младых ногтей. Правила, перед кем как голову склонить, насколько низко поклониться или преклонить колени, вкладывались в хорошенькие головки до уровня автоматизма, чтобы ни при каких обстоятельствах не показала девица замешательства или невежества.

Вот только сегодняшняя ситуация – баронесса должна приветствовать герцога, будучи в мужском костюме – не могла быть предусмотрена ни одной матерью семейства и ни одним учителем этикета. Как делать реверанс в просторных штанах до колена? Опуститься на одно колено и склонить голову, как делают преданные вассалы? Но дамы, если они не кающиеся преступницы, освобождены от коленопреклонения. Поклониться в пояс? Так делают только простолюдины.

В голову Элии пришло неожиданное решение. В книжке любимых сказок была картинка, на которой молодой человек приветствовал своего сюзерена. Она вспомнила, как, рассматривая иллюстрацию, даже пыталась скопировать такой поклон. Он чем-то был похож на реверанс, но отличался, хоть и был не менее элегантным. Понадеявшись, что герцог Адонский примет её выходку благосклонно, баронесса изобразила тот самый поклон.

Левая нога вытянута вперёд, на правую присесть, руки изящно в стороны раскинуть, и, главное, голову почтительно склонить. Там, правда, ещё шляпа присутствовала с пером, но чего нет – того нет. Не шаперон же стаскивать через голову.

– Ваше светлейшество…

– Встаньте… э-э-э… леди. – Герцог всё же немного растерялся от такого неожиданного приветствия. – Кто вы?

– Баронесса Элия дю Лесстион, – представилась девушка и повторила необычный поклон, а затем показала на пленника, всё ещё привязанного к столбу: – А это, ваше светлейшество, барон Арпак Грэйский. Вот его подтверждающие документы.

На площади стояла такая тишина, что пролетевшая в отдалении ворона подумала, что случайно залетела на кладбище. Присутствующие понимали – столь необычного действа никогда доселе в городе не было и вряд ли когда ещё случится. Оттого старались уловить каждое слово, каждый жест увиденный запомнить, дабы рассказать тем, кому не повезло и кто не был здесь и сейчас.

Но всегда найдётся тот, кто беззастенчиво может испортить торжественность момента. На сей раз это был рыцарь Виян Педворг. Он, искусав себе губы едва ли не в кровь, кое-как справился с накатившей истерикой, едва не начавшейся при неожиданном появлении свояченицы. Но когда услышал о том, что бродяга, приготовленный на роль жертвенного барашка, которым он собрался оплатить столь желанную должность, вовсе не безродный нищий, а барон, и его такой замечательный и стройный план рухнул, в душе несостоявшегося префекта поднялась чёрная буря. Он, Виян Педворг, страшно пострадавший из-за разгрома экспедиции, так и остался рыцарем – самым ничтожным из дворян, хоть и заслуживает большего, а этот полудурок оказался бароном! Где справедливость?

Вопросы, ответов на которые не было, накатывали словно волны прилива, заполняя сознание злостью, и её требовалось немедленно на кого-то выплеснуть. Без разницы, кто поплатится, но кому-то должно стать хуже, чем ему.

Несмотря на то, что герцогов в народе любили и почитали, охрана правителей работала отменно. Непроверенных людей пропускали к властителю, прежде изъяв любой предмет, выглядевший как явное оружие. Оттого выхватить меч и начать рубить всех подряд Вияну не удалось, зато он смог замахнуться столовым ножом, схваченным со стола с закусками. Никто не стал разбираться, кому адресовался этот замах – удар по голове кованой перчаткой, сжатой в кулак, должен был оглушить нападавшего, но пришёлся по месту старой травмы и привёл к мгновенной смерти.