«Здесь, на этом перекрёстке, в тихий, чуткий час ночной…» Здесь, на этом перекрёстке, в тихий, чуткий час ночной Ты стояла предо мною, озарённая луной, И, бессмертными словами откровенье роковое Повторяя, говорила, что на свете только двое, Что в созданьи многоликом только я и только ты В споре вечном и великом сплетены, но не слиты. Обе тёмные дороги в ожидании молчали. Ночь внимала и томилась от восторга и печали. И в сияньи непорочном, в полуночной тишине Все дыханья, вновь желанья возвращались все ко мне. Только ты одна таилась, не стремилась к нашей встрече, Вещим снам противореча, вечно близко и далече. «Водой спокойной отражены…» Водой спокойной отражены, Они бесстрастно обнажены При свете тихом ночной луны. Два отрока, две девы творят ночной обряд, И тихие напевы таинственно звучат. Стопами белых ног едва колеблют струи, И волны, зыбляся у ног, звучат как поцелуи. Сияет месяц с горы небес, Внимает гимнам безмолвный лес, Пора настала ночных чудес. Оставлены одежды у тёмного пути. Свершаются надежды, — обратно не идти. Таинственный порог, заветная ограда, — Переступить порог, переступить им надо. Их отраженья в воде видны, И все движенья повторены В заворожённых лучах луны. Огонь, пылавший в теле, томительно погас, — В торжественном пределе настал последний час. Стопами белых ног, омытыми от пыли. Таинственный порог они переступили. «Угас дневной надменный свет…» Угас дневной надменный свет, Угомонились злые шумы, — И наступает ваш рассвет, Благие творческие думы. Темнее сумрак за окном, Светлее кроткая лампада. В уединении ночном Успокоение, отрада. Преображается в мечтах Дневное горькое томленье, И всё, что было злость и страх, Теперь — смиренное моленье, Благоухая и звеня, Восходит к Божьему престолу, А тени суетного дня Скользя, бледнея, никнут долу. «Быть простым, одиноким…» Быть простым, одиноким, Навсегда, — иль надолго, — уйти от людей, Любоваться лишь небом высоким, Лепетание слушать ветвей, Выходить на лесные дороги Без казны золотой, без сапог, Позабыв городские чертоги И толпу надоедливых, тёмных тревог. Но на всякой тропинке Кто-нибудь да идёт И в руках иль корзинке Что-нибудь да несёт. Всюду крики, ауканье, речи, И ребячий бессмысленный смех, И ненужные, глупые встречи, И бренчанье ненужных потех. И одежды веригам подобны, И деньгами оттянут карман, И голодные нищие злобны, И в домах притаился обман. О, пустынная радость! О, безлюдье далёких равнин! Тишины безмятежная сладость, И внимающий — только один. Милый брат мой, вздымающий крылья Выше леса и туч, Из отчизны тупого бессилья Унеси меня, сладкою мукой измучь… «Радость навек для тебя недоступна…» Радость навек для тебя недоступна, Напрасны одинокие мечты, Не потому, что ты преступна, Не потому, что безумна ты. Как ангел чистый и непорочный, Утраченный небесною семьёй, Ты томишься звездой полуночной Над преступной и безумной землёй. О, зачем в этом мире ужасном Посреди этих злых людей Томишься ты пламенем напрасным, Забытая родиною своей! «Склоняясь к смерти и бледнея…» Склоняясь к смерти и бледнея, Ты в красоту небес вошла. Как безнадёжная лилея, Ты, умирая, расцвела. Такой красы наш мир не знает, — Ей подобает тишина, Её весёлость не прельщает, Её не радует весна. В ней — неземная благостыня, В ней — вечной тайны благодать. Она — нездешняя святыня, — Пред ней — склониться и молчать. «Дни безрадостно-пустынны…» Дни безрадостно-пустынны, Верный спутник мой — тоска, И она, и я невинны, Что свобода далека. Для меня закон — смиренье, Удаленье от борьбы, И безмолвное терпенье В испытаниях судьбы. Жизнь моя над суетою Вознеслась, земле чужда, Предначертанной стезёю, Непорочная звезда. «Сквозь пыльный столб, как яркое мечтанье…» Сквозь пыльный столб, как яркое мечтанье, Пронизаны лучи. Создатель мой, прости моё страданье И смеху научи. Сухая пыль вздымается с дороги, Каменья на пути. Наскучило в медлительной тревоге Невесть куда идти. Томят меня, как знойное дыханье, Небесные лучи. Создатель мой, прости моё скитанье, Покою научи. |
