«На распутьи злом и диком…» На распутьи злом и диком В тёмный час я тихо жду. Вещий ворон хриплым криком На меня зовёт беду, А на небе надо мною Только грустная луна, И тоскует ночь со мною, И томится тишина. От луны мерцанье в росах, И белеет мгла вокруг. Тихо чертит верный посох По земле волшебный круг. Сомкнут круг, — и нет печали В тесной области моей, — Позабыты все печали Утомленьем горьких дней. Он из мглы выходит, — друг ли Мне он тайный, или враг? У него глаза, как угли, Тёмен лик и зыбок шаг. Я за дивною чертою Для него недостижим, — И стоит он за чертою Тёмный, зыбкий, весь как дым. Он смеется и не хочет В тёмный час признать меня. Он томленья мне пророчит, Взор свой пламенно склоня, — И во мглу с недобрым словом От меня отходит он, — Я его зловещим словом, Вражьим словом не смущён. Мне под солнцем горе мыкать День за днём не привыкать. Ночь придет, — я буду кликать В тёмный час его опять, Чтоб за дивною чертою Погадать, поворожить, — Только здесь лишь, за чертою, Мне, усталому, и жить. «Мне сегодня нездоровится:…» Мне сегодня нездоровится: Злая немочь ли готовится Одолеть меня? С торопливой лихорадкою Поцелуюсь ли украдкою На закате дня? Но не страшно мне томление, — Это лёгкое кружение Я уж испытал. Забывается досадное, Вспоминается отрадное, Кроток я и мал. Что велят мне, то и сделаю: То сиделка ль с банкой целою Горького питья, Или смерть у изголовия, — Всем готов без прекословия Покоряться я. «Всё почивающее свято…» Всё почивающее свято, В смятеньи жизни — зло и грех. Томила жизнь меня когда-то Надеждой лживою утех. Её соблазны были многи, И утомленья без числа. В великолепные чертоги Она мечты мои звала, И на жестокие дороги Меня коварно увлекла. Но близость кроткой смерти чуя, Уснули гордые мечты. Я жду смиренно, не тоскуя, Благой и вещей темноты. И если жить мне надо снова, С собой я жизни принесу Успокоения святого Невозмутимую красу. Ангел благого молчания Грудь ли томится от зною, Страшно ль смятение вьюг, — Только бы ты был со мною, Сладкий и радостный друг. Ангел благого молчанья, Тихий смиритель страстей, Нет ни венца, ни сиянья Над головою твоей. Кротко потуплены очи, Стан твой окутала мгла, Тонкою влагою ночи Веют два лёгких крыла. Реешь над дольным пределом Ты без меча, без луча, — Только на поясе белом Два золотые ключа. Друг неизменный и нежный, Тенью прохладною крыл Век мой безумно-мятежный Ты от топпы заслонил. В тяжкие дни утомленья, В ночи бессильных тревог, Ты отклонил помышленья От недоступных дорог. «Преодолев тяжелое косненье…» Преодолев тяжелое косненье И долгий путь причин, Я сам — творец и сам — свое творенье, Бесстрастен и один. Ко мне струилось пламенное слово. Блистая, дивный меч, Архангелом направленный сурово, Меня грозился сжечь. Так, светлые владыку не узнали В скитальце и рабе, Но я разбил старинные скрижали В томительной борьбе. О грозное, о древнее сверканье Небесного меча! Убей раба за дерзкое исканье Эдемского ключа. Исполнил раб завещанное дело: В пыли земных дорог Донёс меня до вечного предела, Где я — творец и бог. «Любовью лёгкою играя…» Любовью лёгкою играя, Мы обрели блаженный край. Вкусили мы веселье рая, Сладчайшего, чем Божий рай. Лаская тоненькие руки И ноги милые твои, Я изнывал от сладкой муки, Какой не знали соловьи. С тобою на лугу несмятом Целуяся в тени берёз, Я упивался ароматом, Благоуханней алых роз. Резвей весёлого ребенка, С невинной нежностью очей, Ты лепетала звонко, звонко, Как не лепечет и ручей. Любовью лёгкою играя, Вошли мы только в первый рай: То не вино текло играя, То пена била через край, И два глубокие бокала Из тонко-звонкого стекла Ты к светлой чаше подставляла И пену сладкую лила, Лила, лила, лила, качала Два тельно-алые стекла. Белей лилей, алее лала Бела была ты и ала. И в звонах ласково-кристальных Отраву сладкую тая, Была милее дев лобзальных Ты, смерть отрадная моя! |
