«Забыв о родине своей…» Забыв о родине своей, Мы торжествуем новоселье, — Какое буйное весепье! Какое пиршество страстей! Но всё проходит, гаснут страсти, Скучна весёлость наконец; Седин серебряный венец Носить иль снять не в нашей власти. Всё чаще станем повторять Судьбе и жизни укоризны. И тихий мир своей отчизны Нам всё отрадней вспоминать. От злой работы палачей (Баллада) Она любила блеск и радость, Живые тайны красоты, Плодов медлительную сладость, Благоуханные цветы. Одета яркой багряницей, Как ночь мгновенная светла, Она любила быть царицей, Её пленяла похвала. Её в наряде гордом тешил Алмаз в лучах и алый лал, И бармы царские обвешал Жемчуг шуршащий и коралл. Сверкало золото чертога, Горел огнём и блеском свод, И звонко пело у порога Паденье раздроблённых вод. Пылал багрянец пышных тканей На белом холоде колонн, И знойной радостью желаний Был сладкий воздух напоён. Но тайна тяжкая мрачила Блестящей славы дивный дом: Царица в полдень уходила, Куда, никто не знал о том. И, возвращаясь в круг весёлый Прелестных жён и юных дев, Она склоняла взор тяжёлый, Она таила тёмный гнев. К забавам лёгкого веселья, К турнирам взоров и речей Влеклась тоска из подземелья, От злой работы палачей. Там истязуемое тело, Вопя, и корчась, и томясь, На страшной виске тяготело, И кровь тяжёлая лилась. Открывши царственные руки, Отнявши бич у палача, Царица умножала муки В злых лобызаниях бича. В тоске и в бешенстве великом, От крови отирая лик, Пронзительным, жестоким гиком Она встречала каждый крик. Потом, спеша покинуть своды, Где смрадный колыхался пар, Она всходила в мир свободы, Венца, лазури и фанфар. И, возвращаясь в круг весёлый Прелестных жён и юных дев, Она клонила взор тяжёлый. Она таила тёмный гнев. «Келья моя и тесна, и темна…» Келья моя и тесна, и темна. Только и свету, что свечка одна. Полночи вещей я жду, чтоб гадания Снова начать, И услыхать Злой моей доли вещания. Олово, ложка да чаша с водой, — Всё на дощатом столе предо мной. Олово в ложке над свечкой мерцающей Я растоплю, И усыплю Страх, моё сердце смущающий. Копоть покрыла всю ложку мою. Талое олово в воду я лью. Что же пророчит мне олово? Кто-то стоит И говорит: «Взял же ты олова, — злого, тяжелого!» Острые камни усеяли путь, Меч изострённый вонзился мне в грудь. «Порою туманной…» Порою туманной, Дорогою трудной Иду! О, друг мой желанный, Спаситель мой чудный, — Я жду! Мгновенное племя, Цветут при дороге Мечты. Медлительно время, И сердце в тревоге, — А ты, Хоть смертной тропою, В последний, жестокий Мой день, Пройди предо мною, Как призрак далёкий, Как тень! «Ветер в трубе…» Ветер в трубе Воет о чьей-то судьбе, — Жалобно стонет, Словно кого-то хоронит. «Бедные дети в лесу! Кто им укажет дорогу? Жалобный плач понесу Тихо к родному порогу, Ставнями стукну слегка, Сам под окошком завою, — Только немая тоска К ним заберётся со мною. Им непонятен мой зов. Дети, обнявшись, заплачут. Очи голодных волков Между дерев замаячут». Ветер в трубе Плачет о чьей-то судьбе, — Жалобно стонет, Словно кого-то хоронит. «Порой повеет запах странный…» Порой повеет запах странный, — Его причины не понять, — Давно померкший, день туманный Переживается опять. Как встарь, опять печально всходишь На обветшалое крыльцо, Засов скрипучий вновь отводишь, Вращая ржавое кольцо, — И видишь тесные покои, Где половицы чуть скрипят, Где отсырелые обои В углах тихонько шелестят, Где скучный маятник маячит, Внимая скучным, злым речам, Где кто-то молится да плачет, Так долго плачет по ночам. |
