«Моя усталость выше гор…» Моя усталость выше гор, Во рву лежит моя любовь, И потускневший ищет взор, Где слёзы катятся и кровь. Моя усталость выше гор, Не для земли её труды, И смотрит потускневший взор На злые, страшные плоды! «Что говорить, что жизнь изжита…» Что говорить, что жизнь изжита, Истощена! Могильной сенью не прикрыта Ещё она. И даже тёмный сон могилы Не так глубок, — У бледной смерти кратки силы, Блеснёт восток. И всё, что жило и дышало И отцвело, В иной стране взойдёт сначала Свежо, светло. «Обрыв из глины…» Обрыв из глины, Вверху — берёза да сосна. Река мелка, но гул стремнины Звучит, как мощная волна. На камнях пена, У берега — водоворот, А выше — в воду по колена Забрался мальчик, рыбы ждёт. Везде — смертельные обманы, Но разве страшно умереть! Уж если храбры мальчуганы, Так нам-то, взрослым, что робеть? «Змий, царящий над вселенною…» Змий, царящий над вселенною, Весь в огне, безумно-злой, Я хвалю Тебя смиренною, Дерзновенною хулой. Из болотной топкой сырости Повелел, Великий, Ты Деревам и травам вырасти, Вывел листья и цветы. И ползущих и летающих Ты воззвал на краткий срок. Сознающих и желающих Тяжкой жизни Ты обрёк. Тучи зыблешь Ты летучие, Ветры гонишь вдоль земли, Чтоб Твои лобзанья жгучие Раньше срока не сожгли. Неотменны повеления, Нет пощады у Тебя. Ты царишь, презрев моления, Не любя и не губя. «Мгновенное явленье красоты…» Мгновенное явленье красоты, Взволнован я тобою, — Чуть различимые черты, Уже похищенные тьмою. Прошла перед моим окном, И на меня не поглядела, — За скучным я сидел трудом, И я уйти не смел от дела. И как уйти, куда идти? Нигде нельзя найти Руководительные знаки, — Бесчисленны пути, Следы повсюду одинаки. «Мечи отчаянья свергаются с небес…» Мечи отчаянья свергаются с небес, Наряжены чарующим сияньем, И говорят, что древний Змий воскрес, Что он царит и жжёт своим дыханьем. Он сотворил, чтоб поглотить, Он равнодушно беспощаден, — Равно любить, равно губить Превозносящихся и гадин. Мечи отчаянья! Стремительное зло! Весь свет похитивши от мира, Ты царствуешь спокойно и светло, И говоришь: «Не сотвори кумира!» «Никто не узнает моей глубины…» Никто не узнает моей глубины, Какие в ней тёмные сны, О чём. О, если бы кто-нибудь тайну открыл, И ярким её озарил Лучом! Не я эту долю притворства избрал, Скрываться и лгать я устал Давно. Но что же мне делать с безумством моим? Я чужд и своим и чужим Равно. Готов я склониться пред волей иной, Любою дорогой земной Идти. Но строги веления творческих сил. Начертаны вплоть до могил Пути. «Всю жизнь меня медлительно томила…» Всю жизнь меня медлительно томила Любовь к иному бытию. Я скоро к вам, жемчужные светила, Направлю алую ладью. И говорит мне тёмный голос ныне, Что надо жизнь перенести, Что нет иных путей к святыне, Что я на истинном пути. «В душе моей затхлая мгла…» В душе моей затхлая мгла. В ней древо соблазна сокрыто. Цветенье его ядовито, Отравлена злая смола. Колышатся ветви, как тени, И листья на них не шумят, И льётся больной аромат Печали, истомы и лени. И если восходит луна Над мёртвой моею пустыней, На ветвях повиснувший иней Осветит печально она. Внизу же, где шепчутся воды, Где всходит таинственный ствол, Сидит, безобразен и гол, Растленный хулитель природы. «Пойми, что гибель неизбежна…» Пойми, что гибель неизбежна, Доверься мне, И успокойся безмятежно В последнем сне. В безумстве дни твои сгорели, — Но что тужить! Вся жизнь, весь мир — игра без цели! Не надо жить. Не надо счастия земного, Да нет и сил, И сам ты таинства иного Уже вкусил! |
