Яркий лунный свет, отражаясь в стальных шариках кровати, делал их очень похожими на четыре поминальных свечи у гроба покойной.

Нашлось достойное применение и другой аптекарской покупке.

«Дидлоу», изготовленный в далекой цивилизованной Швеции, получил теплый прием в этой дремучей по части сексуальных новшеств уральской деревушке. Стоило только Тамаре случайно показать соседке заморский муляж мужского детородного члена, как об этом мигом проведала вся взрослая женская часть населения Балтымки. Пришлось одалживать каучуковую штуковину сестрам по полу, жаждавшим приобщиться к высоким западным технологиям. Впрочем, возможно, ими двигала простая бабская потребность в ласке. Пусть и бездушно-резиновым «ласкателем». Зато можно отдаться безграничному сексуальному удовольствию, воображая, что со своим милым дружком развлекаешься. Забыть хоть на время, что милые дружки поголовно все горькие пьяницы и импотенты, чье мужское «достоинство» безвольно падает уже после трех минут работы. «Дидлоу» же был несгибаемо-неутомим и всегда давал ласк ровно столько, сколько от него требовали.

Таким образом, веселая импортная игрушка победно путешествовала из дома в дом, оказываясь у своей законной владелицы не чаще раза в месяц. Тамара, наверно, из-за свойственной ей хозяйской рачительности не могла потерпеть простоя в так хорошо налаженном интимном процессе. Для этого она хитроумно использовала деревянную табуретку с отверстием посередине. В нем надежно крепился «Дидлоу», когда Михаил отлучался из дому. Ритмично раскачиваясь-приседая на табурете, Тамара всегда беззвучно плакала, запрокинув вверх мокрое лицо – то ли от острого наслаждения, то ли поливая слезами свою загубленную молодость, да и всю жизнь.

Со дня той первой инъекции ядовитого серебристого металла в мужнины сапоги прошло уже около двух месяцев. Тамара, строго следуя полученной инструкции, аккуратно раз в неделю повторяла ночные манипуляции с ртутным пузырьком, но ожидаемый результат все почему-то не достигался. Она уже стала было подумывать предъявить гневный счет за обман бабке Агафье, но решила прежде дождаться окончания второго месяца неудачных попыток отравления.

Заслышав с улицы хорошо знакомое тарахтение, Тамара прекратила расчесывать волосы и отодвинула оконную занавеску. Так и есть. Трактор Михаила въезжал во двор, распугивая кур и гусей, никак не желавших привыкать к чадящему и громоподобно «кудахтающему» железному соседу. А может, просто у глупой домашней птицы с условными рефлексами была большая напряженка.

Загнав «Уралец» под навес сарая, Михаил, тяжело топая сапогами, ввалился в горницу, победно неся на вытянутых руках ящик с водкой. Коротко глянув на поднявшуюся ему навстречу супругу, скривил губы в ухмылке:

– Опять прихорашивалась? Для кого, любопытно? Ага, допер! Нынче же суббота, банный день. И ночь нашей страстной любви! Хо-хо! Хвалю за старания. Ступай-ка баньку хорошенько протопи. Как я люблю – одними березовыми полешками. А я пока хапну «Экстры» с устатку. Для поднятия половой активности. Не сомневайся – оттрахаю, как отстираю! Готовься, сучка!

Ночной лес лишь издали выглядит таинственно-пугающим.

Ориентируясь по железобетонным столбам высоковольтной линии электропередачи, Ягода тренированно-спорым шагом, почти по-спринтерски, приближался к Екатеринбургу. Узкая просека местами была завалена бесхозяйственно неубранными срубленными деревьями, но Василий, загодя замечая препятствия при ярком неоновом свете луны, ловко перепрыгивал полусгнившие стволы, не сбавляя хода.

Смертельно хотелось курить, но он и не думал жалеть о той последней своей сигарете, щедро подаренной Максу. Не зверь же он какой-то, а нормальный человек – просьба обреченного на смерть священна. По любому закону. Хотя лагерный приятель даже и не подозревал, что банальное желание курнуть станет последним в его загубленной жизни.

Ягода жалел лишь об одном – что сейчас не лето и сухого мха днем с огнем не сыщешь. Завернув его в клочок газеты, можно было бы сварганить знатную самокрутку. Горло дерет натурально – не хуже моршанской махры.

Главное, добраться до областного центра. Потом останется уж плевое дело – отыскать широкий Пышминский тракт и топать параллельно ему до самой Балтымки. На шоссе, ясно, не выйдешь: любой желторотый мент враз просечет по его прикиду, из каких именно мест он вдруг на трассе нарисовался.

«Занятно будет глянуть в удивленную морду брательника, никак не ожидающего столь скорой встречи. Навряд ли обрадуется. Ну да черт с ним! Отдаст свою ксиву и деньгами, не скупясь, поможет – никуда не денется! Сидел-то я за его «мокруху». Восемью годами под остервенелый лай овчарок сполна уж рассчитался с ним за обиду – случайную любовную связь с его женой Тамаркой. Соблазнительная лярва, и монах бы не устоял!»

А если разобраться, обычная пробежала между братьями-близнецами «черная кошка». Наверно, ни одна баба не выдержит перед неуемным женским любопытством: проверить на практике, есть какие-либо отличия у близнецов в половом плане или нет.

Почти сразу после свадьбы Михаила и Тамары произошла старая банальная вещь. Стала делить молодая жена свою постель с обоими братьями. Правда, надо признать, главная инициатива в данном случае исходила не от женщины, а от мужчины. Василия то бишь.

Тишь и гладь да Божья благодать сохранялись в любовном треугольнике до того момента, пока об адюльтере между женой и братом не прознал Михаил. Сам бы он ни в жизнь не догадался их заподозрить, но донес ему бдительный сосед о зачастившем к Тамаре в отсутствие мужа Василии. Кстати, соседу его чистоплюйское доброхотство вышло крутым боком. Фатальным, можно даже сказать. Конкретно.

Получив донос, Михаил тут же рванул к брательнику на разборки. После женитьбы брата Василий благородно покинул родной дом и перебрался на окраину деревни в ничейную, давно пустовавшую брошенную избу. Огород там напрочь зарос бурьяном и чертополохом. В тот момент Василий как раз деятельно занимался его прополкой, обнажив свой мощный торс страстно-жарким лучам полуденного солнца. Узрев близнеца, Михаил, прежде чем начать трудный разговор, благоразумно выдернул из забора увесистый дрын – без его солидной помощи «беседовать» было бессмысленно и даже опасно – по физическим данным Василий ничем не уступал брату. А в рукопашном бою и вовсе превосходил его: служа в спецназе, заработал черный пояс по карате. Михаил же, при всем старании, выше коричневого так и не поднялся.

Заслонив ладонью лицо от солнца, Василий удивленно наблюдал за странным поведением ближайшего родственника, хотя подсознательно давно ожидал нечто подобное. С самого первого дня тайной связи с Тамаркой.

– Снюхались, значит, с моей женушкой-паскудой?! – без долгих предисловий взял быка за рога Михаил, недвусмысленно-угрожающе подымая деревянный кол над головой.

– Полная чушь! Чего это тебе в голову ударило? Моча, наверно! – заявил Василий, рыская глазами по сторонам в тщетных поисках аналогичного оружия. Верно говорят: против лома нет приема – окромя другого лома.

– Отмазаться не выйдет! – злобно оскалился оскорбленный муж. – У меня верный свидетель имеется! Он видал, как ты, крадучись, Тамарку навещаешь, пока я, как дурак, в поле горбачусь!

Не обнаружив поблизости ничего подходящего, что можно было бы противопоставить дрыну, Василий прибег к единственно доступному сейчас оружию – подняв на брата невинные глаза, выдал целую речь о несусветно-наглых выдумках всяких грязных сплетников, особо напирая на скудоумие людей, всегда готовых принять на веру любой гадостный поклеп.

Сбитый с толку этим напористо-убедительным словоизвержением, Михаил медленно опустил дрын, начав вдруг сомневаться в зоркости соседа.

– Айда к Василь Иванычу! – буркнул он, зашвырнув свое березовое орудие возмездия в кусты. – Поглядим, что ты ему в глаза скажешь!

– Пойдем, – тут же согласился Василий, обрадованный, пусть и кратковременной, но оттяжке выяснения отношений. – Все ему выскажу, мухомору подлючему! Вот только рубаху накину.